Ну конечно, это подробные данные на всех обитателей так называемого Бульвара с большой буквы, где примерно два года назад небезызвестный Тимофей Редькин, вселившийся в бывшую квартиру Малина, прогуливал по вечерам свою собаку, где и состоялось его злосчастное знакомство с Юлей Соловьевой и с сослуживцем Грейва - Мурашенко, что в итоге и привело к необратимым и в общем-то трагическим последствиям. Я вспомнил "лирические отчеты" сотрудников ИКСа, в которых подробно излагалась вся эта история. Тогда я более чем внимательно изучил все нюансы случившегося. Малейшие фактические неувязки и самые дикие мистические совпадения могли сыграть важную роль в разгадке наших вселенских тайн, могли помочь подобраться к сакральному или физическому смыслу точки сингулярности. А к тому же мне упорно мерещилось, что у Редькина удивительно много общего лично со мной. Я даже Вербе об этом постеснялся рассказать, но сам продолжал настойчиво раскапывать все новые подробности из его жизни. Понятнее от этого, признаться, не становилось.
Вот и сейчас, просмотрев все фотографии, ни от жены его Марины, ни от скрутившей Тимофею мозги миловидной девчонки Юли в восторг я не пришел. Если Редькин все-таки мое "альтер эго", то бишь другое я, то следует признать, что оно очень другое. А вот от Ланки Рыжиковой я неожиданно вздрогнул, и ее сверхнормативную фотографию (ни у кого больше подобных не было) так и оставил в пиджаке - от греха подальше. Полный бред.
В итоге я повесил парадный костюм в шкаф, переоделся по-домашнему в спортивную форму и сел в кресло покурить. Потом вспомнил, что неделю не курю вообще, а еще месяц назад взял за правило выходить из дома. Но было уже поздно. И еще: я же не позвонил по поводу форума инвесторов! Что если прямо сейчас надо ехать на встречу с Линдеманном и, значит, опять облачаться в костюм? Да нет, вряд ли. Для случайной встречи лучше подойдет вечерне-ночное время.
Сигарета меня несколько отрезвила, я накрутил номер Кедра. Связи по-прежнему не было. Тогда я позвонил Вербе. Эта трубку взяла сразу, мгновенно определив меня даже не по цифрам на дисплее, а наверно, по звуку. Кажется, все Причастные еще год назад обзавелись такими примочками.
- Привет, милый! - проворковала Татьяна.
- Привет. Ты видела материалы, которые прислал мне Кедр?
- Нет, а что это?
- Пакет досье на обитателей Покровского бульвара в Москве. А что, это самое главное, чем сегодня следует заниматься?
- Ой, Мишка, вечно ты с какой-то ерундой пристаешь, - хихикнула она, а потом вдруг добавила серьезно. - А вообще, это может оказаться очень важным.
- Вот как? - удивился я.
- Ты все прочти внимательно, не сачкуй. Материал, скажу тебе, подготовлен блестяще. А тебе, между прочим, скоро в Москву возвращаться. Вот и репетируй.
- Что репетировать? - не понял я.
- Общение с этими людьми. В Москве оно станет для тебя неизбежным.
Я насторожился: либо Верба в очередной раз пудрила мне мозги обещанием возврата на родину, либо у них опять возникла необходимость внедрять меня куда-то. И тогдаs
- Послушай, я, кажется, понял. Среди этих бульварных гулен, так же как тогда в Эмиратах, скрывается наш главный враг, и вы хотите, чтобы я его вычислил.
- Не совсем так, - проговорила Верба задумчиво, - но что-то вродеs
- Хорошо, - я принял ее ответ. - А почему сверху лежала отдельная фотография Светланы Петровой?
- Кто это? - искреннее недоумение.
- Одна из них. Гуляет на бульваре с дворнягой по кличке Рыжий. И, между прочим, очень похожа на тебя.
- Разгонов, я все поняла! Ты без меня соскучился.
Через тысячекилометровую бездну я абсолютно ясно видел ее смеющиеся глаза и широкую улыбку.
- Ну, есть немного, - пробормотал я.
- Где уж там немного! Пора мне приезжать. Встретишь?
- Встречу, - шепнул я, воровато оглядываясь, словно Белка могла стоять рядом.
- Ну, пока, я еще позвоню.
Но она не позвонила и не приехала. Точнее, приехала, но уже много позже, когда события вокруг Эльфа закрутились в тугую и страшную спираль. А в жаркий июньский день, начавшийся деловой встречей в Кёпенике и странным звонком Кедра, все, абсолютно все складывалось удивительно нелепо. Московские досье читать не хотелось, над романом работать - тоже, Белка и Рюшик со своими проблемами вызывали неумеренное раздражение, перезванивать Вербе казалось глупостью, и, наконец, порученный мне Линдеманн никак не ловился. Я так и не встретился с Дитмаром, не только ближайшей ночью, но и вообще в тот его приезд.
1
Дитмар Линдеманн зажал в зубах длинную черную сигарету, задумчиво покачал ею и сделался похож в этот момент на школьника, грызущего авторучку, перед тем как приступить к ответу на письменный вопрос. Но потом из полутьмы вынырнула девушка, щелкнула зажигалкой, и сходство исчезло, тем более что яркий язычок пламени на какую-то секунду высветил и безжалостно подчеркнул глубокие контрастные борозды на лице Линдеманна.
"Что ж, весельчак Дит здорово постарел за эти годы, - подумал Бенжамен Харрис, сидящий напротив. - Да и я не молодею, впрочемs".
- Оставьте нас в покое, - попросил Дитмар, - я буду сам наливать себе виски и зажигать сигареты.
Девушка растворилась в полумраке. А Дитмар подержал бутылку на весу, рассматривая сквозь нее дрожащий огонек свечи, а потом щедро расплескал янтарную жидкость по большим коньячным фужерам. Бенжамен знал эту особенность Дитмара: настоящее солодовое виски пятнадцатилетней и более солидной выдержки, например, свой любимый "Талискер" или "Гленливет" с его богатейшим букетом и вкусом, Линдеманн всегда пил из французских фужеров "тюльпан", презирая классические шотландские стаканы с толстенным донышком. И Бенжамен вынужден был согласиться: да, так вкуснее.
Но сейчас вкус как будто и не ощущался вовсе, слишком велико было нервное напряжение.
Дитмар сам инициировал эту встречу именно теперь, хотя мог назначить и днем позже. Но чудак - он и есть чудак. Харрис выбрал, как ему казалось, идеальное место для деловой беседы - в этом элитном ночном баре они сидели только вдвоем, многочисленная обслуга была готова к любым заказам и прихотям, а случайные и тем более не случайные посетители исключались. Давно уже пора было начинать серьезный разговор, но Линдеманн все отмалчивался. Наконец, он счел возможным пояснить:
- Я жду сверхважного сообщения с Востока.
- И сколько еще? - деловито осведомился Харрис.
- Возможно, через две минуты. А возможно, и через час. Кто б это знал, Бен!
- Ладно, - тяжко вздохнул Харрис, прикидывая, чем развлечься, и подумал про себя: "Как это русские славно говорят - сделал дело, гуляй смело. Нам же приходится наоборот".
- А вы знаете, - решил он напомнить Дитмару, - что на этой глубине обычные сотовые телефоны уже не работают.
- Знаю, - улыбнулся Линдеманн и добавил загадочно. - У меня другая связь. Я жду сообщения с Востока.
Это прозвучало так, как будто речь шла о Древнем Востоке, где кроме курьеров и почтовых голубей ни о чем другом еще не слыхивали. Ассоциация навела Харриса на мысль.
- Ну а раз так, не заказать ли нам восточный танец?
- Нет возражений, - проговорил Линдеманн и, отхлебнув добрый глоток благороднейшего виски-молт (а это был именно "Гленливет"), прикрыл глаза от удовольствия.
"Удивительный человек!" - подумал Харрис.
Потом опрокинул свою дозу, как опрокидывают водку в России - все равно он сейчас эту марочную экзотику от маисового самогона не отличит - и дважды щелкнул пальцами поднятой правой руки.
Полилась тихая индийская музыка, завораживающе эротичная, как бы обволакивающая со всех сторон. И Линдеманн невольно засмотрелся на прекрасных танцовщиц, исполнявших классический танец. Классическим он был во всем, кроме одного: традиционные индийские платья, или - как их там? сари? - делались гамбургскими модельерами, и по ходу движений они легко рассыпались на полоски, ленточки, лоскуты. Все это было совсем не в индийском духе, скорее в традициях европейско-американского стриптиза, зато позы абсолютно обнаженных в финале танца девушек были достойны изображения в камне на стенах знаменитого храма Кхаджурахо - того самого, где древние резчики изобразили едва ли не все позиции "Кама Сутры". Дитмар любил подобные шоу, они его и сегодня возбуждали, но он безумно жалел, что не может пуститься во все тяжкие, как в молодости. Конечно, это было совсем не то заведение, где девчонки садятся на стол, хохочут и облепляют тебя со всех сторон. А Дитмар больше всего любил именно такие, и даже не на знаменитой, закрытой для женщин и детей Хербертштрассе неподалеку от Гамбургского порта, а в Розовом квартале Амстердама - ни для кого не закрытом. У голландцев и с фантазией было посвежее, и с извращенной распущенностью - помасштабнее, побогаче. Чего стоили одни только гигантские, очень натурально выполненные фаллосы, бродящие среди толпы, показательные разноцветно-разнополые группешники под открытым небом, зазывные красные фонари в виде распахнутых навстречу посетителю женских гениталий. Ну а уж что творилось внутри этих заведений - никакому описанию не поддается!
И Дитмар, чья молодость прошла в Советском Союзе (об этом знали лишь единицы!), обделенный эротикой в самые активные годы, потом, вырвавшись на просторы свободного мира, с неизменным восторгом окунался в упоительный океан сексуальных развлечений и пьянел от запредельного разгула. С годами почти ничего не изменилось для него в этом вопросе, кромеs Ноблес оближ, как говорят французы. Положение обязывает. Чем старше становился Дитмар, тем все чаще боялся признаться кому-либо в этой своей страсти.
Нет, разумеется, с его-то деньгами он мог купить любую из тех турчанок и филиппинок, что изображали сейчас древних индусок времен Ватсьяяны, автора "Кама Сутры", а мог и всех чохом, он был способен заставить их делать что угодно. Ноs было "но". Линдеманн - это слишком громкое имя в известных кругах, и все, что происходило с ним, очень скоро и со всей неизбежностью становилось известно жене, дочери, референтам и этим проклятым журналистам, а значит, в итоге президенту международного банка, канцлеру, в конце концов. Вне всяких сомнений! Это и есть оборотная сторона больших денег и большой власти. Невозможно спрятаться от мира. А обставлять дешевенькую интрижку, пошлый адюльтер, как спецоперацию по всем правилам шпионской науки - ну, это же просто бред! Какое уж там удовольствие! После такого надо будет сразу ложиться в клинику!..
Поток этих странных мыслей был прерван появлением девушки, которую Дитмар чуть было не попросил раздеться, видно, крепко одурманили его дивное виски, восточная музыка и эти бесстыжие филиппинки.
Однако официантка протянула ему небольшой поднос с листком бумаги, и когда Линдеманн понял, что перед ним вовсе не счет, а запечатанный конверт, вся эйфория улетучилась вмиг: слишком ответственный момент. И пока Дитмар разворачивал послание, Бенжамен аж шею вытянул от нетерпения, как мальчишка, подглядывающий в чужую тетрадку.
И что это их обоих тянуло сегодня на воспоминания детства и юности?
Дитмар перехватил нетерпеливый взгляд своего компаньона и уж совершенно не к месту вспомнил, что самое сильное возбуждение в своей жизни испытал еще в Москве, лет в тринадцать, когда друг и сосед по двору Николай, на год его старше, показал особое место на покатой крыше, откуда можно было смотреть в не задернутые занавесками окна женского общежития, а там частенько по вечерам девушки занимались любовью друг с другом и не гасили свет. И старший товарищ Колька вот так же смешно тянул шею и тяжело дышал.
Но сейчас Бенжамен мог бы и не стараться. На розовом листке бумаге было выведено несколько строк изящной арабской вязью. А такие буквы Харрис не то что в полутьме и вверх ногами, а и в своем кабинете под яркой лампой и со словарем вряд ли разобрал бы без посторонней помощи.
- Они сделали это, - сладострастно выдохнул Дитмар, комментируя сообщение с Востока. - Теперь вы можете смело переводить туда деньги. Детали обсудим позже.
И тогда Харрис поднялся и, наклонившись через стол, пожал партнеру руку.
2
Настоящее имя Дитмара Линдеманна было совсем не немецким. В детстве его звали Димой, бабушка с дедушкой - Митей, в общем, по первому паспорту Дмитрий Олегович Линевич. Даже не еврей, как думали многие, - белорус. Родился в Москве и до двадцати трех лет в ней и прожил в славные годы хрущевской оттепели, плавно перешедшие в застой. Человеку с незаурядными способностями скучно было и грустно в Советском Союзе на рубеже шестидесятых и семидесятых. Тем более что Дима имел способности к бизнесу. Уже в младших классах школы приторговывал жвачкой, французскими комиксами, шариковыми ручками. Отец его был видным профессором медицины и часто ездил за границу. Позднее предметом торговли сделались диски популярных рок-групп, изданные "там", первые настоящие джинсы, американские сигареты. Учился Дима в английской спецшколе номер двадцать, что во Вспольном переулке, а там у каждого второго папа или мама занимали достаточно высокое положение в обществе. Было с кем контачить по обмену опытом и товаром. Но годам к пятнадцати мелочевка, которой занимались одноклассники, сделалась ему окончательно неинтересной, и юный Линевич нашел выход на вполне серьезных фарцовщиков. К десятому, выпускному, классу школы через его руки уже проходил товар на суммы в тысячи рублей (или долларов - по тем временам это было практически одно и то же) - ежемесячно! Это было по-взрослому. Очень по-взрослому. Однако пора было подумать об официальном начале взрослой жизни.