Сельскому врачу доктору Краману часто приходилось принимать роды в весьма сложных условиях. Но здесь было иное дело. Здесь он должен был попытаться задержать роды до перевозки молодой женщины в клинику.
Уколы, уговоры и искреннее желание будущей матери сделать все, как велит врач, мало помогали. Схватки становились все сильнее.
И в то время как врач старался сделать все возможное, пришло сообщение, что специальная автомашина, которая должна была доставить в амбулаторию врача-гинеколога, безнадежно застряла перед «Драй Шпитцен».
«Ну, теперь может помочь только одно», — подумал доктор Краман и вновь начал звонить.
Вскоре на ближайшей вертолетной станции пограничных войск пограничники уже лихорадочно готовились к вылету в условиях полного отсутствия видимости.
Командир, опытный пилот, сам сел за штурвал. Он знал, что летать в такую погоду смертельно опасно, но он знал также и то, что от этого полета зависит жизнь матери и ребенка, который еще не появился на свет.
Летчик запустил мотор. Шторм рвал лопасти винта. Машина задрожала и ринулась навстречу урагану, разрывая снежные облака, поднимая стальную птицу ввысь. Но чем выше поднимался вертолет, тем сильнее бросало его из стороны в сторону.
Ветер играл с тяжелой машиной, как с бумажным змеем, который оторвался от бечевки. Внезапно вертолет заскользил к земле. Майор Бекман знал, что может произойти, он был почти уверен в этом. На какую-то долю секунды летчик заметил сквозь разорванные клочья облаков огни вертолетной станции, — оказывается, его относило назад. Посылая проклятия разбушевавшейся стихии, он с трудом выровнял машину и пошел на посадку.
С вертолетной станции майор сообщил командиру бригады о своей неудачной попытке.
В этом почти безнадежном положении командир саперного подразделения приказал попытаться предпринять спасательную экспедицию.
Через несколько минут две мощные машины, КрАЗ и «Урал», покинули объект. Впереди, пробивая дорогу, двигался КрАЗ с его скатами колес высотою в человеческий рост.
Перед «Драй Шпитцен» они взяли доктора Михаэлиса. Затем начался решающий штурм казавшихся непреодолимыми снежных высот.
Ефрейтор Хейнд включил первую скорость. Мощный мотор привел машину в движение. Видимость была отвратительной. Фары освещали лишь бесконечные снежные массы. Все бо́льшие и бо́льшие сугробы возникали перед капотом радиатора. А колосс все же шел вперед. Несмотря на холод, водитель взмок от напряжения. У него была одна мысль: «Машина не должна встать, задание должно быть выполнено!» И метр за метром Хейнд пробивался вперед, в нем росла уверенность, что он пробьется. «С такой техникой, с этими мощными гигантами из Советского Союза, — думал он, — можно добраться до края света».
Однако «конец света», кажется, должен быть уже где-то здесь. Все труднее становилось различать кроны деревьев, и наконец они совсем исчезли. Казалось, вой вьюги соревновался с ревом мотора, пытаясь заглушить его. Но мощный двигатель не давал себя победить, и машина упорно преодолевала снежные барьеры...
Через два часа доктор Краман позвонил пограничникам, и фельдфебель Янсен, только что возвратившийся из наряда, узнал, что он стал отцом.
— Если бы не помощь опытного специалиста, — сказал Краман, — трудно сказать, чем бы все кончилось. Но теперь мать чувствует себя хорошо и девочка тоже. Врач находится при них.
— Как же ему удалось добраться к ней? Как он сумел пройти по такому снегу? — недоумевал Янсен.
— Это целая история, — промолвил доктор Краман. — Как в сказке.
Он положил трубку и представил себе, что Янсен сейчас сидит, наверное, в оцепенении, потом он вскочит, быстро оденется и схватит лыжи. И доктор повторил еще раз:
— Как в сказке. Вернее, в сказке, в которой мы живем...
Эрих Манерт
ПРИЗНАТЕЛЬНОСТЬ
В это утро будильник прозвенел несколько раньше, чем обычно. Бухгейм спросонок нащупал его и, нажав на кнопку, выключил звонок. Затем он не торопясь встал и через несколько минут уже занимался утренней зарядкой, с наслаждением вдыхая свежий воздух. Это вошло у него в привычку. Он нуждался в разминке, как и в чашке кофе, — и то и другое придавало ему бодрости.
Слушая последние известия по радио, позавтракал. За исключением того обстоятельства, что он проснулся слишком рано, это утро ничем не отличалось от всех прочих. Он бросил беглый взгляд в зеркало, слегка поправил фуражку, галстук. Теперь все в порядке, можно идти. Он поцеловал жену, положил на стол подарки для детей и ровно в пять часов тридцать минут вышел из дому. Идя к автобусной остановке, думал о своих двух малышах и других ребятишках: ведь сегодня их праздник — Международный день защиты детей.
Бухгейм должен был сегодня нести патрульную службу. Суточное дежурство начиналось в семь часов, и он, как и его экипаж, точно к этому сроку прибыл на место. Капитан Бухгейм и второй пилот обер-лейтенант Герольд за годы совместной летной службы всегда следовали правилу: неукоснительно соблюдать время, указанное в расписании. Этот вопрос имел принципиальное значение для поддержания порядка и дисциплины.
На аэродроме экипаж, как положено, доложил дежурному офицеру о своем прибытии и остался ожидать дальнейших указаний. Командир экипажа капитан Бухгейм проверил готовность вертолета к вылету, после чего записал в бортовой журнал: «Вертолет Ми-4 № 624 к полету готов».
Поскольку никаких распоряжений пока не поступало, нужно было чем-то заняться. По распорядку дня для экипажей патрульных машин подошло время второго завтрака. «Ну что ж, лишний раз позавтракать не вредно — от этого пока еще никто не умирал. А то ведь при патрулировании никогда не знаешь, сможешь вовремя поесть или вообще останешься голодным...» Летчики дружно направились в служебное помещение, где можно было перекусить, как вдруг на вышке раздался прерывистый вой сирены — сигнал тревоги. Не было никаких сомнений — она имела прямое отношение к экипажу Бухгейма. Схватив на ходу летные шлемы, планшеты, спальные мешки, летчики бегом направились к дежурному.
Через минуту Бухгейм уже докладывал о готовности к вылету. Последовало задание: «Вылет в 9.00. Маршрут: Бранденбург — Бург — Магдебург — Тале. Место приземления — ориентировочно приспособленная площадка. Принять пострадавшего ребенка, находящегося в тяжелом состоянии, и переправить в Берлин. Промежуточная посадка для заправки горючим на своем аэродроме».
— Задание понял! — отрапортовал капитан и, четко повернувшись, вышел. Времени не оставалось даже для того, чтобы зайти к метеорологам и подробно расспросить о погоде на маршруте. Он узнал лишь, что, По сводке, в Бранденбурге сплошная облачность, высота облаков — двести метров, видимость — два километра. В Магдебурге и Тале обстановка примерно такая же. Все это уже на ходу успел сообщить ему метеоролог. Но погода сейчас уже не так волновала его. Он думал о предстоящем задании.
Второй пилот доложил командиру о готовности к вылету. Экипаж был ознакомлен с задачей, машина готова к старту. Обер-лейтенант Герольд принялся рассчитывать трассу. Командир включил несущий винт и доложил по радио о готовности.
— «Ипсилон», говорит «Цеппелин». Время девять ноль-ноль, курс — двести двадцать, высота — сто метров. Вылет разрешаю, — прозвучало в шлемофоне.
Ми-4 вылетел на выполнение задания. Вскоре погода ухудшилась. Начался дождь. Монотонно ударяли дождевые капли по стеклу кабины. Временами облака опускались совсем низко, дождь усиливался.
Внизу раскинулся Магдебург, но на этот раз экипажу было не до красот города. Борттехник фельдфебель Фрей, которого товарищи называли Бортмиксер, контролировал работу винтомоторной части, обер-лейтенант Герольд следил за курсом, сверял время.
Капитан Бухгейм доложил:
— «Цеппелин», говорит «Ипсилон». Пролетел второй контрольный пункт, следую указанным курсом.
Три минуты лета до Тале. Теперь дорога каждая секунда. Весь экипаж в напряженном ожидании. Каждый думал о ребенке, которого необходимо было спасти. Одна ко вслух никто ничего не говорил.
Из-за снизившейся облачности командир решил лететь бреющим полетом на высоте примерно 50 метров.
— Впереди Тале! — выкрикнул Герольд.
Три пары глаз напряженно искали условленное место. Пришлось сделать над городом несколько кругов, прежде чем пилоты заметили на окраине обсаженное тополями футбольное поле — там стояли пожарная и санитарная машины и кто-то махал флагом с красным крестом, да еще как махал.
— Мы вышли правильно, командир! — обрадованно произнес Герольд, указывая вниз.
Бухгейм повел вертолет на посадку. На земле ему показали знаками, чтобы он не выключал мотор.
Двое санитаров подняли носилки и быстрым шагом направились к вертолету. На носилках с трудом можно было различить укутанного в простыни и одеяла ребенка. Борттехник, открыв люк грузового отделения, показывал санитарам место для крепления носилок, которые подвешивались на специальных кронштейнах. Поскольку мотор и винт вертолета создавали сильный шум, врач и летчики, кроме короткого приветствия, не смогли обменяться даже несколькими фразами.
Через минуту вертолет вновь был в воздухе. Достигнув контрольного пункта Бург, Бухгейм связался с руководителем полетов и запросил разрешения продолжать полет на высоте 500 метров, так как нижняя граница облачности колебалась от 50 до 70 метров.
Что с ребенком? Сумеют ли они вовремя долететь до Берлина? Внимание обоих пилотов было теперь сконцентрировано на приборах, поскольку летели вслепую, в сплошной облачности. К тому же сильный порывистый ветер затруднял управление. Тем не менее вскоре они уже были над своим аэродромом. Вертолет пробил пелену облаков и на высоте 70 метров вынырнул из них, точно выйдя к месту посадки. Под ними широкой лентой простиралась взлетно-посадочная полоса.
Вызванный по радио бензозаправщик спешил к месту посадки. Еще до приземления машины наземный персонал подготовил все к обеспечению старта и дальнейшего полета.
В другое время после такой посадки капитан Бухгейм обязательно бы закурил, но сейчас курить не стал. Герольд торопливо затягивался, но командиру не предлагал. Он хорошо знал капитана и понял, что сейчас он особенно встревожен и озабочен.
Наконец у Бухгейма появилась возможность поговорить с врачом. Оказалось, что несчастье произошло с семилетней Стефи Цойнерт. Она возвращалась из школы и была сбита мотоциклом, не сумевшим затормозить на мокром асфальте. Мотоциклист, сам получивший легкое ранение, пытался, как умел, помочь ребенку, но безуспешно. Девочка была без сознания, она до сих пор так и не пришла в- себя. Доктор Бауман предполагал, что помимо сотрясения мозга у нее мог быть перелом позвоночника, что грозило общим параличом. Вот почему потребовалась немедленная транспортировка пострадавшей и по первому же запросу медицинской службы на помощь был выслан военный вертолет. В Берлине необходима консультация со специалистами, девочка будет определена в специализированную клинику.
Между тем второй пилот получил необходимые данные для продолжения полета, фельдфебель Фрей осмотрел машину. Все заняли свои места. Все это время санитары держали наготове аппарат для искусственного дыхания. Состояние Стефи по-прежнему оставалось очень тяжелым. Ни о каком обеде не могло быть и речи, да никто и не думал о еде. Погода заметно ухудшалась, но, несмотря на это, экипаж получил разрешение на вылет.
— «Цеппелин», говорит «Ипсилон». Облачность — пятьдесят метров, — доложил капитан Бухгейм сразу же после взлета.
Из-за метеорологических условий и по соображениям безопасности для пассажиров, экипажа и машины курс пришлось несколько изменить, и посадка была перенесена на центральный аэропорт в Шенефельде. Там уже все было подготовлено.
— Вертолет шестьсот двадцать четыре! Говорит приводная Шенефельд! Посадку разрешаю. Передаю условия: ветер — двести сорок градусов, шесть метров в секунду, сплошная облачность, высота — восемьдесят метров, видимость — один километр.
— Понятно, — ответил Бухгейм и пошел на посадку. Приземлились как на учениях.
В это время борттехник пробрался к пилотам и, сдвинув Герольду шлем в сторону, прокричал ему на ухо:
— Врач говорит, что состояние ребенка ухудшается!
Второй пилот передал сообщение капитану и предложил лететь прямо до площади Маркса — Энгельса, как и было намечено первоначально.
— Мы сэкономим время, которое может оказаться для девочки решающим, — добавил Герольд.
Бухгейм согласно кивнул. Нельзя было терять ни секунды.
— Приводная Шенефельд. Вертолет шестьсот двадцать четыре! Состояние ребенка угрожающее. Прошу разрешения на дальнейший полет к центру города.
В лицах членов экипажа угадывалось напряжение и решимость. Каждый понимал всю серьезность положения и знал, что от малейшей задержки может последовать катастрофа.
— Шестьсот двадцать четвертый, оставайтесь на месте, — последовало указание диспетчера Шенефельда.
Секунды казались вечностью. Фрей то и дело посматривал на Стефи. Врач не проронил ни слова, но взгляд его говорил, что необходимо немедленно лететь дальше.
— Говорит приводная Шенефельд. Вертолет шестьсот двадцать четыре, вам разрешается дальнейший полет. Облачность восемьдесят — сто метров. Будьте осторожны!
— Вас понял, — ответил капитан и поднял машину в воздух. Теперь нужно собрать всю свою выдержку и умение, чтобы преодолеть последний, наиболее сложный отрезок пути.
На высоте 50 метров пилот сделал разворот над аэродромом. Обрывки облаков опускались до 60 метров, и дальнейший подъем был практически невозможен. Бухгейм лег на курс, взяв в качестве ориентира линию железной дороги.
Пролетели Шеневайде, Карлсхорст, Осткройц, и вскоре перед ними всплыла телебашня, вершина которой скрывалась в облаках. Определив по дыму труб направление ветра и рассчитав приземление, Бухгейм на бреющем полете пролетел площадь Маркса — Энгельса и мастерски произвел посадку. Не успел еще остановиться винт, как к вертолету подъехала машина «скорой помощи».
На прощание крепкое рукопожатие врача, горячая благодарность экипажу за самоотверженный полет, и через минуту машина уже исчезла из виду. Берлинцы, видевшие мчавшуюся по улицам города «скорую помощь», и не подозревали, что она везет больного, доставленного приземлившимся на центральной площади вертолетом. А Ми-4 в это самое время уже набирал высоту, взяв курс на свой аэродром.
По пути летчикам пришлось еще раз приземлиться для дозаправки на одном из промежуточных аэродромов.
Завершив полет, капитан Бухгейм доложил оперативному дежурному:
— Товарищ майор! Задание выполнено, происшествий нет. Общее время полета с шестью посадками — пять часов тридцать минут.
Майор Вагнер, приняв рапорт, сообщил о выполнении полета командованию отряда.
Экипаж отправился ужинать. Весь вечер все трое думали о Стефи. Их не тянуло ни к разговорам, ни к журналам, ни к игре в скат, чем они обычно занимались в свободное время. Но когда началась вечерняя телепередача, внимание всех привлекло сообщение последних известий. Им было приятно, когда диктор объявил, что сегодня, в Международный день детей, летчики ВВС Национальной народной армии ГДР спасли жизнь семилетней школьнице Стефи Цойнерт, пострадавшей при дорожной катастрофе, доставив ее на вертолете в клинику Берлина.
Уставшие за день летчики решили прилечь отдохнуть, благо никаких распоряжений не поступало. Однако в двадцать три часа капитан Бухгейм и его товарищи были разбужены воем сирены. Подразделение поднялось по тревоге. Учебная или боевая? Сейчас это не имело значения. Они должны были вовремя прибыть на место и доложить о готовности к вылету. Экипаж Бухгейма оказался в числе первых, перекрыв все нормативы, чем подтвердил высокую боевую готовность всего подразделения и заслужил одобрение начальства.
После отбоя тревоги и нескольких часов сна экипаж Ми-4 № 624 сменился с дежурства. Бухгейм и его коллеги получили сутки заслуженного отдыха.
— Как дети? Как провели вчерашний день? Что нового? — засыпал жену вопросами Бухгейм, едва переступив порог своего дома.