– I do not see the need (Не вижу необходимости), – сказала я. – I see that you are a nice guy. That's enough. (Я вижу, что ты красивый парень. Этого достаточно.)
Некоторое время он осмыслял мои слова, видимо, не понимая, как продолжать то самое общение, ради которого ко мне подсел. Наконец где-то в недрах этого совершенного анатомического ландшафта родилось:
– What should I do to you like? (Что я должен сделать, чтобы тебе понравиться?)
– Silent. (Молчать).
Он послушался. Сидел рядом и молчал час, два, три. Мне показалось это занятным. Я подумала, что он, возможно, не так глуп, как мне показалось. Когда я собралась на обед, он отправился было за мной, но я выставила руку: нет, не надо. Он понял.
Настал вечер. После ужина были небольшие танцы под тростниковым навесом. Обычно я сидела и наблюдала, ко мне сначала подходили, а потом перестали, видя, что я не собираюсь танцевать. Но мой волнокудрый красавец рискнул. И я согласилась. Мы танцевали молча. Несколько раз он взглядывал на меня и собирался что-то сказать, но я прикладывала палец к губам.
Я уже знала, что хочу провести с ним ночь.
В этом была какая-то неумолимая логика, логика красоты, когда подобное льнет к подобному. Именно тогда, когда я особенно остро, мучительно и прекрасно любила Влада, я захотела другого мужчину, я, пожалуй, полюбила его. Dubbel kärlek106 давно уже перестала считаться ненормальностью, но тогда, в начале двадцать первого века, Володечка, люди еще постоянно искали себе оправдание, когда оказывались в подобной ситуации. Они мучались, переживали. Возможно, я уже тогда была женщиной будущего – я не мучилась, не переживала. Я, конечно, понимала, что не скажу об этом Владу, но не видела никакой измены Владу, больше того, во мне бродила по закоулкам души смутная мысль, что моя любовь к этому прекрасному незнакомцу делает еще лучше мою любовь к Владу. Как бы это объяснить... Вот я одна. Я люблю Влада. А вот я с другим мужчиной. Он любит меня и становится немного частью меня. То есть меня становится больше. А раз меня становится больше, то и моей любви к Владу больше, разве нет?
Все эти размышления были потом, а тогда их не было. Ничего не было, кроме ощущения логики.
Я понимала, что это может быть узнано. Но мне было все равно.
После нескольких молчаливых танцев мы молча прошли в мой домик и там молча залюбили друг друга прямо с порога.
Это было так красиво и здорово, что я даже жалела, что Влад не видит и не радуется за нас.
А потом был сон, из которого меня, привыкшую к одиночеству и отвыкшую от утренних голосов, разбудил голос моего красавца. Он был на галерее и говорил тихо, не рассчитав звукопроходимость стены, за которой я лежала.
– Всё нормально, – говорил он на абсолютно русском языке. – Все оказалось так легко, что я даже не ожидал. Она сама затащила меня в постель.
Меня накрыла догадка: это подстроено.
Но я невольно согласилась со словами провокативного красавца: я сама его затащила, я сама во всем виновата. Зачем я вообще это сделала? Чтобы отмстить Владу? Конечно – нет. В таком случае я разве не понимала, что мое приключение станет ему известно? Понимала. Надеялась, что он отнесется к этому легко? Нет. Тогда что же?
Ответа нет, Володечка. Я ни о чем не думала, я ни на что не рассчитывала, я твердо знала, что люблю Влада и он не должен в этом сомневаться, а раз так, то не должно быть никаких особых последствий.
Волнокудрый вошел в комнату.
Я оглядела его и поразилась, насколько равнодушна стала к нему.
– Good morning, – сказал он ласково.
– Доложил начальству? – спросила я.
– Какому начальству? – ляпнул он от неожиданности по-русски, слегка смутился, но тут же самоуверенно усмехнулся.
– Да.
– Поспешил. Мог бы отдохнуть недельку за чужой счет. Сказал бы: сопротивляется, ломается.
– Да? Чтобы меня за это наказали?
– За тобой следят?
– Почти уверен. А жаль, я бы действительно с тобой недельку покувыркался.
– Пошел вон, – сказала я.
Он не обиделся. Он помахал мне рукой и исчез навсегда.
Через несколько минут раздался звонок.
Конечно же, это был Влад.
Не дожидаясь, что он скажет, я поздравила его с успехом: теперь у него есть всё основания считать меня предательницей. А я знаю теперь его степень доверия по отношению ко мне.
Влад не стал запираться: да, он проверял меня. Больше того, сказал Влад, он и раньше сомневался в моей верности, иначе сто раз подумал бы, прежде чем жениться на Саше Буковицыной. Увы, его сомнения подтвердились.
– Ты всё лжешь, – сказала я. – Ты пытаешься обмануть сам себя. Просто ты меня полюбил, и тебе это мешает. Ты отвык любить. Ты хочешь меня устранить. Ты меняешь одну нелюбимую женщину на другую, зачем? А если это не так, скажи просто и прямо: «Я не люблю тебя». Скажи!
– Я тебя люблю, – сказал он. – Но то, как ты себя ведешь, превышает всякие планки.
– Минуточку! – прервала я. – Если ты подослал ко мне этого секс-диверсанта, значит, ты хотел, чтобы я так себя вела!
Чувствовалось, что он поражен моей логикой и проницательностью. Он не мог найти контрдоводов, поэтому сказал:
– Я не желаю ввязываться с тобой в дискуссии. Ты молодая, красивая, у тебя есть работа и куча выгодных предложений от разных мужчин, в чем я уверен. Строй свое будущее – без меня.
– Хорошо, – послушно сказала я, потому что у меня созрел некий план.
Он созрел в одну секунду, несмотря на его авантюрность, сложность и масштабность.
Письмо тридцатое
По традициям российской жизни, Володечка, идущим из глубины веков, наилучшим гарантом безопасности были не личные качества, не сила, не деньги, не таланты, а связи с людьми, обладающими властью. В этом есть логика, согласись: если правящие люди, на которых большая ответственность, доверяют кому-то, значит, человек того достоин.
Я знала, насколько велик в глазах Влада авторитет В.В. Путина. Он даже таймер носил, как Путин, на правой руке (тогда, Володечка, вообще таймеры помещались в самых неожиданных местах, не только на теле, но и на стенах, на столах – люди, не умея чувствовать время, желали всегда иметь его физическое обозначение перед глазами). И эта преклонность Влада Путину была основой моей идеи.
Я вернулась в Москву и обратилась к Павлику Морзе с просьбой внедрить меня туда, где будет Владимир Владимир. Павлик долго отнекивался, потом сказал, что это будет стоить больших денег. Я согласилась, передала ему деньги. И вскоре узнала: назначена поездка премьер-министра в сельские районы страны, где он должен осмотреть, как выращивают пищевые растения и животных. С ним будет делегация. Павлик уговорил кого надо, чтобы меня туда включили.
– В качестве кого? – спросила я.
– В качестве представительницы детского фонда. Ты должна будешь ревизовать состояние сельских детей. Дело плевое – одного чмокнешь, другому сопли вытрешь. Стоп! – сказал он. – А как ты всё это сделаешь со своей аллергией?
– Она прошла. И пока не возвращается.
– Здорово, – позавидовал он. – А у меня шишка какая-то вскочила под коленкой. Врачи говорят – ничего особенного, а я переживаю. Зря, наверно. Само пройдет, как у тебя. У тебя же само прошло?
– Любовь помогла! – ответила я с шутливой высокопарностью.
Но он не понял шутки и начал подробно выспрашивать, как именно помогает любовь. Видимо, всетаки шишка его беспокоила больше, чем он желал показать, и он хотел выяснить, не поможет ли любовь ее вылечить.
Итак, я отправилась в поездку как представительница детского фонда. Мы летели вместе в одном самолете, ехали в соседних машинах, осматривали сельских животных и людей. Всё было хоть и без налета излишней официальности, но деловито, ничего личного. И мое общение с Путиным свелось к нескольким фразам, сводящимся к обмену текущей и наблюдаемой информацией. Только один раз у нас был контакт, когда в Доме малютки я взяла ребенка, а потом передала его Владимиру Владимиру, чтобы он его тоже подержал. Этот момент передачи зафиксировали всё фотографы. Я, Путин, ребенок, это выглядело как-то даже семейно, хотя, конечно, никто не позволил себе даже намека на вольный комментарий.
Само собой, эту фотографию увидел и Влад.
Он позвонил мне немедленно и спросил, когда я вернусь в Москву.
Я ответила, что уже в Москве – наша поездка была всего лишь однодневной, утром улетели, вечером прилетели.
Влад выразил желание встретиться.
Меня привезли в Подмосковье, в тайное место, где я уже была, я осталась с Владом вдвоем. Я ждала, что он скажет. Но он не стал ничего говорить. Он набросился на меня с какой-то чудовищной энергией. Он и прежде был non tanto male107, но это была какая-то, по народному выражению, буря мглою небо кроет. Потом он, когда выпил водки, признался, что мысленно видел меня на фотографии и представил себе то, отчего его наслаждение стало подобным ядерному локальному взрыву. До сих пор не знаю, что он имел в виду, а пояснить он не хотел.
Влад признался, что я была права, он меня действительно любит, а вернее сказать, попал от меня в психофизическую зависимость. Он надеялся, что молодая, стройная, темпераментная, красивая жена успокоит его, на самом деле уже в первую брачную ночь он с грустью вспомнил обо мне и с ужасом обнаружил, что не так уж и хочет эту юную красавицу, тогда, чтобы не облажаться108, он закрыл глаза, представил меня – и всё получилось.
Но всё же он просит потерпеть – он не может так часто и так резко менять свою жизнь. Мы будем встречаться, это главное, чего он хочет. Я согласилась – наши желания совпадали.
Видимо, я обладала врожденным инстинктом счастья – там, где другая увидела бы свое положение неправильным или сомнительным, я находила плюсы и бонусы. В конце концов, у меня был любимый человек и была возможность с ним встречаться. Я опять много снималась для журналов и на телевидении: мой разрыв контракта с последующим лишением меня титула явился скандалом, то есть хорошим информационным поводом для прессы. Я прекрасно, как никогда, выглядела. У меня не возобновлялась аллергия. Мне понравилась работа в детском фонде, куда я попала случайно, но, как выяснилось, мне это подошло.
В общем, всё складывалось замечательно, а потом произошло Главное Событие Моей Жизни, Володечка: у меня появился ты.
Письмо тридцатое
Как только я почувствовала в себе твое появление, я испытала то, что ни с чем нельзя сравнить, чего никогда не поймут мужчины (разве только те, которые, начиная с сороковых, вынашивали в себе детей особым образом, но я пишу о тогдашних современниках): ТЕПЕРЬ Я НЕ ОДНА! Это трудно выразить словами. Об одиночестве написано миллионы слов, в частности я до сих пор наизусть помню стихи замечательного Ивана-Хуареца Йенг Лукойленко, написанные на ходовом в семидесятые творческом языке méli-mélo, или mishmash, или интер-суржик109:
Примерный перевод архаичным способом: «Как страшно жизни сей оковы / Нам в одиночестве влачить. / Делить веселье – всё готовы, / Никто не хочет грусть делить. / Один я здесь, как царь воздушный, Страданья в сердце стеснены, / И вижу, как судьбе послушно, / Года уходят, будто сны...»
Женщинам, по крайней мере счастливому большинству, от природы повезло неизмеримо больше: они знают, что такое жить удвоенной жизнью, что такое иметь в себе две жизни – свою и носимого ребенка. Вот почему многие после родов чувствуют не только необыкновенное счастье, но и странную на первый взгляд тоску, в которой ничего странного: вот меня было двое, а вот я опять одна...
Некоторое время я ничего особенного не чувствовала, это было только на уровне результатов теста. Было что-то вроде легкого приятного сумасшествия: я накупила кучу тестеров и постоянно проверяла себя – и утром, и днем, и вечером. И каждый раз радовалась: да, беременна.
Мне не терпелось сообщить об этом Владу. Я была уверена, что он будет счастлив, ведь нет ничего лучше, чем ребенок от любимого человека. Конечно, это предвещает некоторые сложности, но неужели их испугается человек, тащащий на своих плечах громадные дела, проворачивающий в своем мозгу огромные объемы информации, умеющий управлять тысячами и десятками тысяч людей?
Конечно, я сказала ему это не по телефону. У нас было очередное нежное и страстное свидание, после которого я его обрадовала. Он в это время одевался. На секунду застыл, надевая на себя (вид нижней одежды, который ниже талии, синоним словам пугливцы, бояки и т. п. – видимо, потому, что в те времена с ним было связано много стрессовых ситуаций, фобий и т. п.)110, а потом задал странный вопрос:
– Интересно, а какой реакции от меня ты ожидаешь?
Я растерялась.
– Никакой не ожидаю. Просто сказала.
– Нет, ты не просто сказала. Ты сказала, чтобы я за тебя решал, как быть.
– А что тут решать? Есть варианты?
– Мне кажется, вариантов нет.
– И мне так кажется.
– Тогда могла бы и промолчать, – сказал он, потрепав меня по щеке, что я не очень любила.
– Есть женщины, которые могут промолчать в такой ситуации?
– Мало, – вздохнул Влад. – Была у меня одна такая лет пятнадцать назад. Вот любила меня женщина – по-настоящему. Ей любовь была дороже себя. Однажды говорит: «Знаешь, я от тебя аборт сделала». – «Когда?» – «Да месяцев шесть назад, не волнуйся. С тех пор веду себя осторожней». То есть она регулярно применяла всякие средства – таблетки или свечки, не помню. И никаких проблем. А у тебя что случилось? Не сработало?
– Что не сработало?
– Твои средства.
– Какие средства?
– Противозачаточные.
– Но я их не применяла!
Он хлопнул себя по коленям и покачал головой:
– Чему же ты удивляешься? Странно, что ты не забеременела раньше.
– Да не удивляюсь я! Давай вообще разберемся. Только что ты сказал: вариантов нет. Я согласилась. Но, похоже, ты имел в виду аборт?
– А ты что имела в виду?
– Я? То, что мы наконец поженимся, потому что у тебя веский повод и ни твой бывший тесть не будет в претензии, ни теперешний. Мы друг друга любим, у нас будет ребенок, что еще нужно?
Он долго смотрел на меня странным взглядом и молчал.
Я не выдержала:
– Что?
– Тебе честно или правду? – ответил он своим обычным шутливым вопросом.
– И честно, и правду.
– Хорошо. Единственная правда – ты мне всегда нравилась больше других. Чисто эстетически. У тебя красивое лицо, красивое тело, я люблю всё красивое. Но любовь – это все-таки что-то другое. Это, по-моему, желание видеть человека каждый день и общаться с ним каждый день. А если не пообщался, чувствуешь себя плохо, неуютно, будто не побрился.
– Значит, ты не хочешь видеть меня и общаться со мной каждый день?
– Нет.
– А с Сашей своей?
– Тоже нет.
– А с бывшей женой?
– Тоже нет. В этом моя трагедия, – запонурился он. – Я, наверно, еще никого не любил. Вот полюблю, тогда окончательно устрою свою жизнь.
Я была в трансе и в шоке, поэтому продолжала задавать бессмысленные вопросы.
– Ты хочешь, чтобы наш сын был безотцовным?
– Почему сын? И еще никого нет.
– Уже есть! Он есть!
– Определили пол?
– Пока нет, срок очень маленький. Но будет сын. Ты будешь жить и знать, что твой сын где-то растет плебс-боем?111