Прикорнул рядом с ними на полу и Гоша.
Кумилкин проснулся после полудня первым и тут же растолкал Гошу:
– Принес?
– Принес.
Кумилкин не верил своим глазам, щупал, считал, показывал продиравшему глаза дяде:
– Ты глянь! Я же говорил, кассу взял человек! Взял, да, Гоша? А ведь наверняка больше было! Ты вспомни!
– Не помню, – мрачно сказал Гоша, болея с похмелья.
Кумилкин понял его состояние и тут же сгонял за поправкой.
Подлечившись, они сели и с увлечением стали обсуждать, какие стройматериалы купить для починки дома, ибо на постройку нового все-таки маловато.
– Шифером покрыть, – предложил Одугловатов. – Листов сорок надо.
Записали шифер.
– Вагонкой обшить дом, – дельно толковал Одугловатов. – Метров восемьдесят квадратных.
Записали вагонку.
– Фундамент переложить, – не отставал в строительной мысли и Кумилкин.
– Точно. Сотни три кирпича красного надо.
Записали красный кирпич.
А потом отправились на местный строительный рынок, где увидели, что денег не хватит даже на шифер.
Огорчились.
Выпили вина для возобновления оптимизма.
– Вот что, – сказал Кумилкин. – Надо тебе у Татьяны остальные деньги взять.
– Думаешь, есть?
– Обязательно! Если она тебе тысячу так легко отстегнула! Я полагаю, у тебя тысяч десять было, не меньше! – уверенно сказал Юрий. Для него десять тысяч долларов всегда были магической цифрой, пределом и оптимумом его мечтаний.
Его уверенность передалась и Гоше, и Одутловатову.
И они отправились к Татьяне.
Не застав ее дома, пошли в магазин.
Переговоры взял на себя Кумилкин.
– Ты вот что, Татьян, – сказал он. – Ты давай по-честному. У нас бизнес-план, сама понимаешь. Нужны оборотные средства. Так что верни деньги человеку.
– Да? И много ли я должна? – спросила Татьяна, усмехаясь, но внутренне холодея от неприятности.
– Десять тысяч! – точно сказал Кумилкин.
– А не слишком хватанул?
– Самый раз!
– И кто же тебе сказал, что у тебя столько было? – спросила Татьяна Гошу.
Тот промолчал. И даже не вспомнил о расписке, что дала ему Татьяна: он сунул ее в карман, и тут же она провалилась в трясину его мутной памяти. То есть беспамятства.
И Татьяна догадалась: точное попадание в сумму – случайность. И храбро сказала:
– А ну, идите отсюда, алкоголики! Сейчас милицию позову, вам за вымогательство знаете что будет?
Она решительно взялась за телефон.
Дядя и племянник переглянулись. Милиция им не нужна ни в каком виде. Вымогательство не вымогательство, а милиции только дай повод – найдет, за что взять. Тем более что вид у них не самый основательный. Проще говоря – выпивший.
Они вышли, и Одутловатов спросил Юрия:
– Ты с чего придумал вообще про такие деньги?
– Я не придумал, это он сказал! – ткнул пальцем Юрий в Гошу.
– Я не говорил.
– А кто говорил?
Помолчали.
– Что будем делать? – поставил вопрос Кумилкин. – Пропить такие деньги – глупо. Дело начать – мало.
– Пустить в оборот, – подсказал Одутловатов.
– Какой? – иронично спросил Кумилкин, никогда не веривший, что деньги и впрямь могут зарабатывать деньги. Но тут же сам себя опроверг: вспомнил место, где это бывает.
– Сыграть надо! Но только наверняка! – предложил он.
Гоша охотно согласился.
Одутловатов сомневался в прибыльности азартных игр (хотя и видел своими глазами, как племянник обыграл Гошу), но потащился за ними.
Кумилкин уверял, что у него в игровых салонах везде знакомые охранники, которые за сотню рублей скажут, давно ли был джекпот, то есть насколько велика возможность выигрыша.
10
В первом же салоне им повезло: охранник шепнул, что джекпот был очень давно, так что играть можно почти наверняка.
Они и начали.
И сперва даже понемногу выигрывали – в том числе и Одутловатов.
Но он же первый и продул все, что у него было.
Обратился к племяннику:
– Дай взаймы немного.
– Щас прям! У меня только пошло!
И впрямь пошло, да только в другую сторону: скоро и Кумилкин был пуст. Он бросился к Гоше, но и тот растерянно шарил себя по карманам.
– Ты что же! – наскочил Кумилкин на охранника. – Врать мне вздумал?
– Отвали, – лениво ответил охранник.
– А ты знаешь, с кем связался? – грозил Кумилкин. – Ты знаешь, какой это авторитет? – указывал он на Гошу. – Ведь ты же авторитет, Георгий?
Гоша, не имея понятия о своей личности, готов был на любое предложение. И послушно сказал:
– Да, авторитет.
– Неужели? – весело изумился охранник.
Взял авторитета Гошу за ворот и вышиб им дверь, благо та открывалась наружу.
Кумилкин и Одутловатов вымелись сами, не дожидаясь той же участи.
Гоша сгоряча бросился обратно – и получил опять тычка, не сумев дать сдачи: его умение куда-то улетучилось. Или просто пьян был.
Веселье кончилось.
На другое утро они проснулись больные и вялые. Весь день лежали и пили воду. К вечеру Одутловатов сварил макарон, ели с отвращением, но с чувством долга: жить надо, питаться надо.
Потом два дня существовали впроголодь, потом Одутловатов получил пенсию, решили сначала купить продуктов впрок: крупы, вермишели, маргарина – того, что попроще, подешевле.
А остальное, естественно, прогуляли.
К исходу недели пребывания у дяди и племянника Гоша заболел. Лежал в поту, дрожал, все время просил пить. Лечили аспирином – других лекарств не было.
К ночи Гоше стало совсем худо, он стал горячим, губы обметало, глаза воспалились.
– Подохнет еще тут, – сказал Кумилкин. – Хлопот не оберешься.
– Надо Татьяне сказать.
– А ей он нужен? Он ей кто? Он ей никто.
– Жили же вместе.
– Это пока он здоровый был и при деньгах!
Но Одутловатов решил все же сходить к Татьяне.
– Твой-то помирает вроде, – сказал он.
– Какой это мой? Нет никаких моих у меня, кроме детей! – отрезала Татьяна. Потом спросила: – А что с ним?
– Температура высокая. Бредит даже.
– Не заразно?
– Откуда я знаю.
– Скорую помощь вызывайте.
– Ее вызовешь… Сама знаешь: без прописки у нас и в больницу не берут. Только на кладбище. С биркой на ноге.
– А меня не касается!
– Ну, извини…
И Одутловатов поплелся к дому. Но Татьяна окликнула его:
– Стой!
11
Она предусмотрительно захватила свою тележку-арбу – и не напрасно: Гоша не только ходить, встать не мог. С помощью Кумилкина и Одутловатова Татьяна уложила Гошу на тележку, повезла домой.
Поместила, как и прежде, в сарае.
Три дня Гоше было худо, на четвертый стало легче, температура спала. Лежал слабый, тихий. Регулярно впадал в сон, а во сне что-то бормотал. Татьяна прислушивалась.
– Не виноват я, – жалобно говорил Гоша.
А потом ласково:
– Мамочка, я мыл руки, мыл, мыл… И раму, мама, мыл, мыл…
А потом деловито и строго:
– Ввиду этого перспективы продвижения данного брэнда представляются сомнительными!
А потом запел:
– Милая моя, солнышко лесное…
А потом вдруг скороговоркой:
– Gelbe Blumen blьhen beim Birnbaum. Blьhen beim Apfelbaum blaue Blumen?
Лидия, навестившая Татьяну, пившая чай, как всегда, за столом в салу, прислушалась:
– Чего это он? На каком это?
– На немецком, что ли? – предположила Татьяна, сама учившая в школе немецкий и услышавшая знакомые звуки. – Школу, наверно, вспомнил.
Гоша же продолжил – складно и дробно:
– А это уже английский, похоже. Слушай! А он не шпион случайно? – ужаснулась Лидия. Ужаснулась, впрочем, без особого ужаса, скорее даже с интересом.
– Если бы шпион, он бы на одном языке говорил.
– А он международный! И потом, их так учат, что они все языки знают. Недаром же мне казалось, что он как-то не так по-русски говорит.
– Что значит – не так?
– Ну, слишком правильно. И матом не ругается.
– Уже научился… Он вообще изменился очень, Лида, – горестно сказала Татьяна. – И не в лучшую сторону. Вот поправится – буду избавляться от него.
12
Но избавиться как-то не получилось. Гоша после болезни присмирел и даже изъявил желание поработать:
– Ты чего-то там помочь просила?
– Если бы ты что умел! Ну, тележку мне на базар отвези.
Гоша повез.
Им встретился Валерий, пребывавший, как всегда теперь, в праздничном настроении.
– Привет живой рабочей силе! – язвительно поздоровался он с Гошей. И похвалил Татьяну: – Молодец, Таня! Умеешь мужиков использовать!
Гоша ощетинился.
– Мужик, тебя не трогают? – спросил он.
– Чего такое? – изумился Абдрыков, считавший себя весьма сильным, хотя жизнь неоднократно доказывала ему обратное.
– А того. Подержи, Таня!
Татьяна машинально подставила руки, принимая тележку, а Гоша шагнул к Абдрыкову, резко толкнул его, и тот бесславно свалился в канаву.
Лежа там, он обиженно кричал:
– Так я тоже сумею! Без предупреждения!
Гоша, смеясь, взялся за тележку и покатил ее.
– Радуется, как дурачок, – пробормотала Татьяна, косясь на него.
Мужа ей было не жаль, но видеть унижение человека, пусть даже никчемного, она не любила.
На рынке Татьяна привычно и безнадежно торговалась с Муслимом, а Гоша весело смотрел по сторонам.
– Надо же, сколько всего… Хороший базарчик… И барахлом торгуют…
С трудом оторвавшись от приятного зрелища, он вслушался в диалог Муслима и Татьяны – и ввязался:
– Черненький, ты не наглей! – сказал он Муслиму.
Муслим, человек сдержанный, хоть и южный (там вообще гораздо больше сдержанных людей, чем принято считать), умолк на полуслове, поиграл желваками на скулах и, проглотив ком в горле, спросил Татьяну:
– Он тебе кто?
– Да помогает… Дальний родственник.
– Скажи ему, пусть уйдет.
– Отойди, в самом деле, – попросила Татьяна.
– Не любим правду! – заключил Гоша, хотя никакой особой правды в его словах не было.
И отошел.
– Дикий он у тебя, – заметил Муслим.
– Из деревни, – оправдалась Татьяна.
– А есть ведь нормальные мужчины, – напомнил Муслим, улыбнувшись.
– Да есть, – вздохнула Татьяна, знавшая об этом скорее теоретически: ведь где-то они действительно должны быть.
– Так в чем же дело? – спросил Муслим.
– А в чем?
– Не понимаешь?
Татьяна поняла – по ласковому прищуру глаз Муслима и по их особенному блеску. Но сказала невинно:
– Где уж нам понять. Ладно, пошла я.
Она осмотрелась: где Гоша?
13
А Гоша шел по рынку изменившейся походкой: легкой и плавной. Походкой охотника. То ткань рубашки помнет, как бы оценивая прочность и качество, то ботинки пальцем щелкнет, будто проверяя износоустойчивость, а сам, между прочим, смотрит не на конкретные вещи, а на все сразу. Видит: вот торговец засунул купюру в толстый бумажник, вот покупательница достала из кармана кофты портмоне…
А вот табачный ларек. Сигареты – дело дорогое, наличности тут немерено. Гоша увидел в окошко, как продавщица в ларьке приняла очередные деньги от покупателя и положила их в коробку из-под обуви, где было уже довольно густо. Он прошел несколько раз мимо. Заглянул:
– Здравствуй, девушка!
– Привет, – отозвалась пятидесятилетняя девушка.
– Сигареты я у тебя прошлый раз брал, помнишь?
– Какие?
– Редкие. «Золотой колос» называются.
– «Золотое руно»?
– «Колос».
– Не помню.
– Да вон они у тебя, наверху, – показал Гоша пальцем.
Продавщица посмотрела.
– Не вижу.
– Да вон, вон, ты так не достанешь, на табуретку встань.
Продавщица послушно встала на табуретку осматривала стеллаж на задней стене, забитый разнообразными сигаретными блоками.
– Как ты говоришь? «Золотой колос»?
Продавщица обернулась, но не увидела покупателя.
И коробки с деньгами не увидела.
Охнув, вскрикнув, она спрыгнула с табуретки, выбежала из ларька и закричала:
– Вор! Вор!
Татьяна растерянно шла по рынку, толкая тележку и озираясь.
Гоши не было, да и где его теперь увидеть: ловили вора. Крики, шум, люди мечутся. Тетка в цветастом халате, красная, зареванная, кричит:
– Такой лохматый, в желтой футболке! Всю дневную выручку… Паразит…
Татьяна аж похолодела.
Гоша ведь опять успел обрасти. И был в желтой футболке.
14
Вернувшись домой, она стала ждать.
И дождалась: вечером появился Харченко. С двумя милиционерами.
– Привет, – сказал он.
– Добрый вечер.
– Где сожитель?
– Какой он сожитель?
– А кто?
– Никто.
– Хорошо. Где этот никто?
– Не знаю. С утра не видела.
– А утром видела?
– Сам знаешь, видела. Доложили уж, наверно.
– То есть понимаешь, зачем я пришел?
– Ну, понимаю. Исчез он. Опозорил меня на всю жизнь, – сказала Татьяна.
– Может быть. Но, Таня, извини: служба есть служба. Обыск придется устроить.
– Какой еще обыск? Ты бы постеснялся при детях! – указала Таня на головы Толика и Кости, высунувшиеся из своей комнатки.
Головы скрылись.
Костя сказал:
– Убью гада!
Он имел в виду не милиционера, а Гошу.
А Харченко продолжал:
– Пойми правильно: он украл деньги. Он живет в твоем доме. Что я должен делать?
– Не знаю! Он что, дурак, в этот же дом деньги тащить? Говорю тебе: исчез!
– Может быть. Но обыск придется произвести.
Татьяна представила, что Харченко найдет припрятанные доллары… Ей сделалось нехорошо. Но она крепилась.
– Минутку, – сказала она. – А санкция у тебя есть?
– Есть, – уверенно ответил Харченко, зная, что населению обычно достаточно одного лишь слова, бумагу показать оно редко требует.
Но Татьяна потребовала:
– Покажи!
Харченко разозлился:
– Ты так? Учти, Татьяна, ведь я сейчас обыск сделаю нормально, тихо, если найду, тебе ничего не будет за содействие. А хочешь санкцию – будет тебе завтра санкция. Но при понятых, при свидетелях, и тебе срок впаяют за содействие. Так что соглашайся по-хорошему.
– Если это называется по-хорошему… – тянула время Татьяна.
И тут в дом вбежал Лупеткин.
– Деньги нашли!
– Где?
– А кто-то прямо на рынок подбросил! Курылёв позвонил, караулит, нас ждет.
– Надо же, доложил, не взял! – одобрил поведение неведомого Курылёва лейтенант.
– А как возьмешь, там людей полно: торговцы до ночи бродят, ищут деньги. Я еще смеялся – на что надеются? Оказалось – есть на что!
Харченко, не задавая больше вопросов, направился к двери.
– А извиниться? – негромко спросила Татьяна.
Харченко обернулся. Извиняться ему не хотелось.
Но Татьяна очень уж ему нравилась.
– Извини, – сказал он. – Сама понимаешь: служба.
– Понимаю…
Милиция убыла.
Из-за окна послышался тихий шепот:
– Таня!
Татьяна выглянула.
Гоша скрючился под окном:
– Уехали?
– Вроде…
– Пить хочется. И поел бы чего-нибудь…
– Ну и сволочь же ты, Гоша! Исчезни, чтобы я тебя никогда больше…
– Погоди, все объясню!
И Гоша объяснил, сидя в сарае, куда Татьяна принесла ему поесть и попить:
– Сам не знаю, что со мной было. Будто кто-то в голове сидит и шепчет: возьми деньги, возьми деньги! Я ему говорю: да иди ты, а он…