9. Мёртвый город
Даже во времена Маккистеров, о которых уже никто не помнит, Мокстон был мёртвым городом. Казалось, что здесь нет ни одного нового здания. Каждый грубый кирпич или выцветшая вывеска, каждая ветхая крыша или навес, казалось, свисали с развалин другого здания другого города. Витрины магазинов отражали туманные образы. Город напоминал большую свалку выброшенных вещей. Здания стояли вдоль улиц подобно забытым вещам на полках подвала.
Это было скорее подобие настоящего города, картонная декорация на старой сцене, чьи очертания грубо обозначены старой кистью. Всё настоящее в этом городе было разрушено. Ничто здесь больше не процветало и не росло.
Этот город был неподходящим местом для любого начинания. Даже такие здания как отель или аптека не смогли устоять и были вынуждены принять тот загадочный облик, свойственный всем маленьким магазинчикам и переулкам Мокстона: магазин одежды, в чьих окнах виднелись лишь пыльные предметы, висящие на безголовых манекенах.
Много лет назад в городе открылся кинотеатр. Большая неоновая вывеска со словом РИВЬЕРА. Слова были видны издалека, свет лампочек рассеивал сумрак заката. С наступлением осени слова поблекли, их очарование погасло в атмосфере всеобщей иллюзорности. Новый кинотеатр теперь выделялся не более чем здание аптеки на противоположной стороне улицы.
Так город поступал с любыми проявлениями реальности, так как существуют определённые места, которые находятся на периферии реальности: дом, улица, даже целые города иногда могут близко соприкасаться с наиболее отдалёнными сферами бытия. Эти места являются вратами, через которые в мир проникает нереальное. Всё, что находится в мёртвом городе, служит для прорастания единственного семени, для чего требуется какое-то время, период, который не соответствует нашим понятиям о днях и часах.
10. Возврат в прошлое
В то время как Эндрю Мэнесс подрастал, его отец впал в отчаяние, так как не мог уничтожить то, чему дал рождение. Иногда Реверенд входил в спальню сына, пока тот спал. С помощью ножа и топора он пытался отсечь укрепляющуюся связь между его сыном и Тсалалом. Утром спальня Эндрю пахла как скотобойня. Но его органы и конечности снова были целыми, а в его венах текла новая кровь, доказывая реальность того, что было вызвано в мир его отцом и его сподвижниками.
Иногда Реверенд Мэнесс в страхе и отчаянии будил сына, и обращался к нему с просьбой, говоря, что он уже достиг того возраста, когда необходимо провести ритуал.
— Что это за ритуал? — с удивлением спрашивал Эндрю. В этот момент силы речи покидали Реверенда, он был буквально парализован заданным вопросом, и только спустя недели он мог снова начать говорить на эту тему.
Однажды Реверенд Мэнесс вошёл в комнату сына, держа в руках книгу. Он открыл её на последних страницах и начал читать. Речь шла о гибели его сына. Это были его собственные слова, входящие в одну из глав книги, которая являлась хроникой откровений, связанных с силой или существом по имени Тсалал.
Эндрю не мог оторвать взгляд от книги, и напрягал слух, чтобы услышать всё, что читал отец, даже если речь шла о ритуале его собственной смерти — уничтожении семени апокалипсиса, который назывался Тсалал.
— Формула для прекращения моего существования требует участия других, — заметил Эндрю. — Избранных… того.
— Тсалала, — сказал Реверенд Мэнесс.
— Тсалала, — повторил Эндрю, — Моего защитника, стража, чёрной пустоты.
— Ты ещё не стал тем существом. Я пытался изменить то, что был не в силах. Но ты слишком долго пробыл в неподходящем для тебя месте. Ты проходишь второе рождение под знаком Тсалала. Но если ты согласишься участвовать в ритуале, то время ещё есть.
— Я должен спросить тебя, отец, кто будет проводить его?
После болезненной паузы, Реверенд ответил:
— Из оставшихся никто не придёт.
«А моя мать?» — спросил Эндрю.
«Она умерла».
«Как она погибла?»
«В ходе ритуала, — признался Реверенд Мэнесс. — После ритуала твоего рождения стало необходимым провести ритуал смерти».
«Её смерти».
«Как я говорил тебе раньше, этот ритуал никогда не проводился до ночи твоего рождения. Мы не знали, чего ожидать. Но в какой-то момент, мы начали действовать правильно, как будто всегда знали, что необходимо сделать».
«Что необходимо сделать, папа?»
«Это всё написано в этой книге».
«У тебя есть книга, но у тебя нет людей. Общество, если так можно сказать».
«У меня есть люди в этом городе. Они сделают всё, что необходимо. Ты должен согласиться на это».
«А если нет?»
«Вскоре, — начал Реверенд Мэнесс, — установится связь между тобой и остальными, то, что будет кошмаром гротескных метаморфоз по ту сторону земных сновидений, то, что является центром так называемой сущности. Живые иллюзии этого мира накроет невиданная тьма, заря мрака. Всё, что ты об этом знал всего лишь слабый проблеск, мерцающее пламя свечи перед наступающим пожаром. Тебя потрясли эти моменты, после которых ты засыпал, и просыпаясь обнаруживал, насколько всё менялось. Ты чувствовал, что между тобой и источником всех этих перемен существует связь, благодаря которой тебе передаётся её магия. Но связь постепенно ослабевает, и всё заканчивается. Ты слишком долго здесь оставался, и здесь началось твоё второе рождение под знаком Тсалала. Твоя связь с ним велика. Тебя везде найдут, где бы ты ни был. Где бы ты ни остановился, перемены начнутся. Так как ты являешься его семенем. Ты как семя иудейского пророчества: магическое зерно, находящееся в каждом, из которого восстанавливается тело в судный день в конце времён. Где бы ты не оставался, там начнётся воскресение. Ты часть того, что находится по ту сторону законов и разума. То, что вырастет из тебя, это истинная основа всего. Сами перемены являются основой Тсалала. Перемены есть основа всех тел, у которых как мы верим, есть форма и субстанция, только потому, что мы не замечаем, как они непрестанно меняются. Они лишь хрупкие тени, вечно разбивающиеся в жестоком водовороте истины».
«Так будет всегда происходить: тебя будет притягивать место под знаком Тсалала — элемент в панораме потустороннего, странное обаяние окружающего мира — и с твоим проявлением начнутся перемены. Вначале они будут незаметно, незначительно влиять на вещи, постепенно разрушая известный тебе мир. Но другие будут чувствовать, как что-то происходит здесь: будь то улица, или дом, или даже целый город. Люди будут искать причину происходящего, слухи о неприятностях будут множиться. Это всего лишь начало того хаоса, который поглотит сами звёзды, хотя возможно, что они останутся мерцать в великой невиданной тьме. Благодаря своей близости к тебе, они поймут, что ты сам являешься источником происходящих перемен, что от тебя исходят все эти импульсы. Чем дольше ты здесь останешься, тем будет хуже. Если ты покинешь это место, то всё остановится. Это будет напоминать те незначительные нелепости, происходящие в твоей комнате».
«А если я останусь?», — спросил Эндрю.
«Тогда перемены будут продолжаться до тех пор, пока не достигнут крайней точки в своём развитии — некой кульминации. Пока ты сможешь наблюдать за происходящим распадом окружающего мира — людей, и их постепенно разлагающиеся тела и души, перемены будут продолжаться, пока не достигнут конца — распада видимого порядка — рождение Тсалала. — До того, как это произошло, ты должен согласиться пройти последний ритуал».
Но Эндрю Мэнес только посмеялся над словами отца, который вздрогнул при звуках этого смеха. Эндрю сказал совершенно серьёзно: «Ты действительно думаешь, что найдутся люди, готовые принять в этом участие?»
«Жители этого города проведут ритуал, — ответил отец. — Когда они заметят, что нечто происходит, они сделают всё необходимое. Их желание сохранить иллюзии своего мира превозмогут их страх. Но за тобой остаётся право выбора — участвовать или нет в ритуале, который предопределит ход столь многих вещей в этом мире».
11. Собрание в Мокстоне
Все жители города собрались в здании церкви, построенной Реверендом Мэнессом много лет назад. Здесь никогда не было электричества, но множество свечей и лампад дополняли свет серого дня, проникающий сквозь два ряда остроконечных окон. В углу одного из окон паук вертелся в своей паутине. После нескольких попыток он добрался до поверхности стекла и проник за него.
Почти все жители города собрались в церкви. Все они выглядели ещё более измученными, чем в предыдущий день, когда они попытались покинуть город, но затем необъяснимая сила заставила их вернуться.
— Всё стало ещё хуже теперь, — сказал один мужчина, чтобы как-то оживить собрание. Шёпот голосов усилился и отдавался эхом по всему зданию. Несколько человек рассказывали о том, что видели предыдущей ночью, необычном происшествии, которое прервало их сон.
Стена спальной меняла цвета, от обычного розоватого оттенка, спокойного и бледного в лунном свете до дрожащего и светящегося зелёного, покрытого рябью как тело большой рептилии. Шея маленькой куклы начала удлиняться и извиваться в воздухе как змея. Губы куклы шептали слова, которые, казалось, были лишены всякого смысла, но, скорее всего имели зловещее значение. Были вещи, которые никто не замечал, издающие тревожные звуки во тьме подвалов за стенами шкафов и чуланов. Было так же нечто, что видели многие из окон своих домов; что-то происходило в доме Эндрю Мэнесса. Когда они попытались описать увиденное, то они не могли найти подходящих слов.
«Я тоже это видел, — шептал высокий бородатый мужчина в широкополой шляпе. — Это был мрак, но не тот обычный ночной. Он парил над старым домом Маккистеров, так же вокруг него. Я не видел такого в Мокстоне, даже с тех пор как начались перемены».
«Нет, не в Мокстоне, не в городе. Но ты видел это раньше. Мы все видели», прозвучал откуда-то мужской голос.
«Да, — ответил высокий мужчина, как будто признаваясь в том, что раньше отрицал. — Но мы не видим это по-настоящему, так как мы видели это когда были за пределами города, пытаясь покинуть это место».
«Это был не просто мрак, — сказала одна из молодых женщин, которая, казалось, старалась возродить в своей памяти всё произошедшее. — Это было что-то… что-то, что совсем не было тьмой».
— Были разные вещи, — сказал пожилой мужчина с возбуждённым взглядом, встав со скамьи. Потом он снова сел
— Были разные вещи, — начал кто-то говорить, но другой продолжил его мысль: «Но все они вращались и переплетались, кружась вместе».
— До тех пор, пока не слились в единую великую тьму, — добавил высокий мужчина.
Наступила тишина, слова, казалось, растворились в молчании. Женщина, которую звали Миссис Спайкс, поднялась со скамьи, где она сидела одна, и закричала: «Всё началось из-за того, который живёт в доме Маккистеров».
— Как долго? — спросил кто-то.
«Очень долго, — ответила миссис Спайкс. — Я помню его. Он старше меня, но он выглядит гораздо моложе своих лет. Его волосы странного цвета».
— Красноватые, как бледная кровь, — заметил кто-то.
«Зелёные как плесень, — сказал другой. — Или желтые и оранжевые как пламя свечи».
«Он жил в том доме, том самом доме, много лет назад, — продолжала Миссис Спайкс. — До Маккистеров. Он жил вместе с отцом. Хотя я помню только слухи. Сама я ничего не видела. Однажды что-то случилось. Что-то случилось с городом. Их фамилия Мэнесс».
«Это имя человека, построившего церковь, — сказал высокий мужчина. — Он был первым священником в городе. И последним. Что же произошло, миссис Спайкс?»
«Это было слишком давно, чтобы кто-нибудь мог вспомнить. Я помню лишь слухи. Реверенд как-то рассказывал о своём сыне. Он говорил, что Эндрю собирается сделать что-то, чего не должно произойти, что необходимо предотвратить».
«Что именно, попытайтесь вспомнить, миссис Спайкс».
«Я пытаюсь, только вчера я начала вспоминать. Это было, когда мы вернулись в город. Я помню, что Реверенд сказал что-то о той ночи».
«Я слышала, — сказала одна женщина. — Вы сказали: „Благословенно семя, навечно посеянное во тьме“».
Миссис Спайкс смотрела прямо перед собой, рукой она слегка постукивала по краю скамьи, как будто пытаясь что-то восстановить в памяти. Потом она сказала: «То, что он хотел сказать той ночью, было: „Благословенно семя, навечно посеянное во тьме“. Он сказал, что надо что-то делать, но не сказал, что же именно. Это касалось его сына. Нечто странное, никто не понимал. Никто ничего не стал делать. Когда они пришли домой, его сына не было дома. Больше его никто не видел. Многие что-то там видели, но не могли ничего внятно объяснить. Все помнили лишь то, когда в ту же ночь раздались звуки церковных колоколов. Они нашли его там. Реверенд Мэнесс повесился в церкви. Вплоть до приезда Маккистеров никто не осмеливался подходить к дому Мэнесса. Потом, казалось, что все забыли это место».
«Так же как мы не могли вспомнить то, что произошло вчера, — сказал высокий мужчина. — Почему мы вернулись сюда, хотя менее всего хотели бы здесь находиться. Та тьма, которую мы видели, никто ещё кроме нас не видел. Это даже не совсем тьма, но нечто объёмное, полное красок и форм, затемняющее небо».
— Видение! — сказал один пожилой мужчина, который много лет являлся владельцем городской аптеки.
— Возможно только это, — ответил высокий мужчина.
«Нет, — сказала Миссис Спайкс. — Это было то, что он сделал, напоминающее всё то, что происходило с тех пор, как он приехал сюда, и остался здесь. Все те небольшие перемены, которые становились всё хуже. Это надвигалось как буря. Люди видели, что теперь это в городе, около его дома происходили ещё более. Скоро мы сами начнём меняться».
Послышались голоса спорящих людей. Мнения разделились на тех, кто говорил «мы должны что-то делать», и на тех, кто задавался вопросом: «Что можно сделать?»
Пока все волновались и шумели в свете лампад и свечей, за окнами церкви постепенно темнело. Неестественная тьма обгоняла серый полдень. И слова этих людей то же начали меняться, как менялось всё в городе. Среди голосов слышались и крики протеста, полные страха и тихое бормотание молитв. Вскоре громкие выкрики стихли, и стало слышно низкое пение слов под завораживающую гармонию: Тсалал, Тсалал, Тсалал. На церковной кафедре стоял мужчина, который руководил церемонией. Его странно постриженные волосы светились в отблеске свечей и масляных ламп. Он в конце концов пришёл из своего дома, где пробыл так долго. Начал звучать колокол, чьё эхо отдавалось под сводами зала. Какофония голосов нарастала. Это были голоса людей, которые прожили так долго в столь неподходящем месте. Это были жители мёртвого города.
Фигура на кафедре воздела руки, и все замолчали. Когда его взгляд остановился на пожилой женщине, сидящей в последнем ряду, она встала и прошла к дверям в задней части здания. Человек распростёр руки, и женщина открыла двери.
Сквозь открытые двери можно было увидеть главную улицу Мокстона, но она уже не была такая как прежде. Тьма опустилась, можно было различить только огни города, которые были так же бесконечны, как и сама тьма. Ряды желтоватых уличных фонарей на аллее исчезали в дали бездны. Были видны фрагменты неоновых вывесок, мерцающая надпись на кинотеатре возникала снова и снова, как будто отражаясь во множестве чёрных зеркал. Огни города становились всё бледнее и рассеянней, растворяясь во тьме, которая охватывала их.
Люди стали приближаться к мужчине на кафедре, который начал спускаться им навстречу. Они больше не испытывали страха, эти жители мёртвого города. Они достигли экзистенциального предела, последнего слоя бытия, по ту сторону всякого определения, без формы и сущности: небытиё тьмы, которую никто никогда не видел… или увидит. Так как никто ещё не жил, кроме как в качестве тени великой тьмы Тсалала.
Их взгляды были прикованы к тому, кто являлся воплощением тьмы, кто пришёл к ним, чтобы поставить печать на своём договоре с тем существом. Они ждали от него слова или жеста. Они хотели, чтобы он сказал, как им соединиться с тьмой и стать частью потустороннего инфернального апокалипсиса.