Синьорита насторожилась. Для ухода за кожей лица, по ее представлению, докторской шапочки не требовалось. И она заказала Нострадамусу целительной мази, спасающей кожу и цвет лица.
А у Нострадамуса было кое-что в запасе. Он знал такие рецепты, которые впоследствии усовершенствовал и издал в ставшей знаменитой, хотя и неожиданной для ее автора книге «Истинное и безупречное украшательство лица» (1552 г.).
И постепенно он стал приобретать в зажиточных кругах Италии известность, как знаток средств возвращения молодости, что позволило ему появляться и в Венеции, и в Риме, и в других городах. Но деятельность эта не могла удовлетворить его.
Имея больше свободного времени, чем на родине, он попытался развить проявившийся в миг его великого горя дар. Проверяя себя, он обнаружил, что сравнительно легко входит в состояние медитации, когда способен увидеть в разожженном пламени на бронзовом треножнике, каким в древности пользовались, пророчествуя, дельфийские пифии, картины близкого и далекого будущего. Он понял, что должен использовать этот свой дар для предостережений роду человеческому. Однако люди не должны знать своего будущего, иначе Утратят смысл жизни. Поэтому Нострадамус решил зашифровать время и место действия, а также имена увиденных им в будущем лиц, посвящая каждому такому эпизоду четверостишье, катрен. Он не был силен в поэзии, но не в литературной форме видел смысл своих прорицаний. Следуя выбранному принципу, намеренно перемешивал катрены, чтобы они шли не в хронологическом порядке, стремясь, чтобы предсказанное стало узнаваемым, лишь произойдя.
Тем временем чума, свирепствуя в Европе, унесла почти треть ее населения, до двадцати миллионов человек, а во Франции жертвами ее стали и Великий Сенешаль Прованса, и Великий Инквизитор в Тулузе.
Нострадамус, не боясь преследований, мог возвращаться на родину.
Но вместе с тем он заглядывал и в близкие, как он представлял себе, слои Времени и мог предсказывать своим современникам, что их ждет в начатых делах или намерениях.
Эти предсказания были настолько удачны и верны, что заезжий врач скоро стал более известен как прорицатель, к которому люди обращались даже с большей охотой, чем за косметической помощью.
Однажды он встретился со скромным монахом Перетти.
Неожиданно для окружающих Нострадамус встал перед ним на колени. На вопрос монаха, чем тот мог заслужить такую почтительность, Нострадамус ответил:
— Преклоняю колена перед будущим его святейшеством папой римским.
Не передать удивления, недоверия и смущения скромного монаха и всех, кто при этой сцене присутствовал.
Но слова предсказателя коренным образом изменили представления монаха о своем предназначении. И еще при жизни Нострадамуса он узнал о добром и заботливом кардинале Перетти, а спустя 17 лет после кончины пророка кардинал Перетти взошел на святой престол в Ватикане под именем Сикста V.
Это вознесло посмертную славу прорицателя на небывалую высоту по всей Европе.
Он возвратился во Францию в 1529 году и направился прямо в родной университет Монпелье, где в свое время закончил медицинский факультет, чтобы поступить теперь туда для совершенствования и получения докторской степени, памятуя, как она оказалась необходимой при его скитаниях в чужих странах.
Несмотря на его «несносный характер» и высмеивание им традиционных методов лечения, применяемых коллегами, через четыре года ему все-таки были вручены положенные доктору медицины докторская шапочка, золотое кольцо и том Гиппократа.
И новый доктор медицины с увлечением занялся врачебной практикой, направляясь сразу в самые опасные зоны не покидающей прекрасную Францию чумы.
С почетом был принят он в приглянувшемся ему городке Салон с прекрасным климатом.
Там встретилась ему и богатая вдова Анна Понс Женевелль. Увлеченная знаменитым уже доктором, она вышла за него замуж и подарила ему четырех детей. Старшему своему сыну Цезарю он написал свое знаменитое послание, где раскрывал свою пророческую деятельность.
Но деятельность эта все больше привлекала внимание недоброжелателей. Его катрены подвергались критике и поэтов, и философов, и — что было особенно опасно — отцов Церкви.
И Нострадамусу, отвлекаясь от каждодневной борьбы в очагах эпидемии, пришлось задуматься над другим посланием к самому королю.
Эту мысль подсказал ему случайно повстречавшийся в одном из очагов эпидемии флорентийский граф Спада, которому он в предотвращение возможного заражения чумой ввел свою сыворотку в кровь.
Граф Спада заинтересовался только что изданными катренами Нострадамуса (1555 г.) и посоветовал ему поднести их королевской чете.
Новелла четвертая. Испытания
Великие люди бывают великими иной раз даже в мелочах.
Притих в страхе и горе городок Ажен. Ни цветущие сады у каменных уютных домиков, ни ясное синее небо над ними, ни бодрящий теплый ветерок с моря не могли вернуть былое оживление и суету на опустевшие зеленые улицы, по булыжной мостовой которых то и дело громыхали колеса телег с просмоленными гробами на них. Повисшую над городом гнетущую тишину нарушали лишь рыдания вдов да стук молотков и визг пил богатеющих гробовщиков.
— Надеюсь, мэтр, вы не откажетесь заглянуть по дороге, сделав лишь небольшой крюк, в пожалованный мне замок, прежде принадлежавший господину Флоренвиллю, неудачно прогневавшему нашу несравненную и мудрейшую повелительницу. Мы отобедаем там с вами, отдохнем и отправимся в дальнейший, столь приятный в вашем обществе путь.
Нострадамус понимал, что отказ его равносилен ослушанию королеве. На покровительство ее супруга, Генриха II, он рассчитывал.
Замок графа Спада вовсе не походил на средневековую крепость, а был просто обширным загородным домом. Может быть, с того времени и стали во Франции аристократы называть свои загородные дома или виллы замками.
Величественная карета въехала во двор, а из-под ее колес с гоготом и кудахтаньем разбегалась домашняя птица — гуси, утки, куры, совсем как возле дома зажиточного крестьянина.
Да и зажиточность флорентийского графа зависела от крестьян — арендаторов его земель, немалая часть их доходов доставалась владетельному графу.
— Вот и хорошо, — сказал граф, учтиво помогая гостю, страдающему подагрой, выйти из кареты, — мы обойдем этот двор, посмотрим на живность и выберем себе обед по вашему вкусу, мэтр.
— К вашим услугам, граф, — отозвался Нострадамус, разминая затекшие от долгого сидения в карете ноги.
— Какая прелесть эти птицы, не правда ли, мэтр? Но мы подойдем к крольчатнику. У меня замечательные кролики, рагу из них мой повар приготавливает лучше любых королевских яств.
— Я не такой уж гурман, граф, и полагаюсь на ваш вкус.
— Нет, нет, мэтр! Вам предоставляется право самому выбрать кролика для рагу. Вот белый, а вот черный. Ваше слово прорицателя — и вы угадаете, кого мы будем завтра есть.
— Право, граф, мне все равно. Но если вы уж так хотите, то прикажите сделать рагу из черного кролика, у него красные злые глаза, а белый выглядит таким мирным.
— Прекрасно, мэтр! Ваш выбор равносилен предсказанию, теперь мы знаем, кого мы будем смаковать за обедом!
Нострадамус внимательно посмотрел на лукавого царедворца и понял, чей замысел он в меру своей фантазии выполняет, для чего ему потребуются свидетели.
Граф проводил знаменитого гостя в отведенные ему покои, оказавшиеся похожей на каземат комнатой с грубой дубовой кроватью и тяжелым стулом. Видимо, тяжкий крестьянский труд не обеспечивал графу особой роскоши в его замке.
Граф же Спада направился на кухню и приказал повару сделать к завтрашнему обеду рагу из белого кролика.
— Непременно из белого! — закончил он. — Будет исполнено, ваше сиятельство, — низко кланялся повар.
— И чтобы мясо было свежим, до утра не трогай избранника нашего великого гостя.
Повар кланялся графу, удостоившему своим посещением кухню.
Гость уже спал после утомительного пути. Граф не стал его беспокоить учтивой беседой и сам отправился отдыхать в графские покои, приказав слуге пригласить завтра к обеду соседа, барона де Жельвиля, и, что особенно важно, его преосвященство епископа Оранжского, пребывающего, как он узнал, в этом округе.
Утро было прекрасное, как обычно в этих благословенных краях. Нострадамус даже не ощущал своей несносной подагры и не противился, когда граф предложил ему пройтись в поле, взглянуть на ближний, принадлежащий ему лес, где, по преданию, водились феи. И он подмигнул гостю.
Во дворе переминались с ноги на ногу лошади конного отряда сопровождения, заставив Нострадамуса вспомнить о разбойниках, которых, видимо, так опасался граф Спада и которые когда-то оказали ему неоценимую услугу.
Вскоре приехал верхом барон де Жельвиль и въехала во двор громоздкая карета его преосвященства епископа Оранжского.
Оба они с любопытством рассматривали скромно одетого знаменитого прорицателя в докторской шапочке, почтительно встретившего прибывших рядом с ослепительным столичным графом.
Настал час обеда, и хозяин пригласил гостей к столу, лукаво взглянув на Нострадамуса, что не ускользнуло от него.
Когда подали рагу из кролика, граф встал и провозгласил тост, держа бокал вина в руке:
— Прошу осушить кубки в ознаменование великой ошибки великого предсказателя, мэтра Нострадамуса, который полагает согласно своему выбору и предвидению, что кушает мясо черного кролика с красными глазами, а рагу сделано, увы, господин пророк, из белого кролика.
Нострадамус отрицательно качнул головой:
— Ошибка только в том, уважаемый граф, что вы черное назвали белым. Утверждаю, что вы пробуете рагу, сделанное из черного кролика.
Произнеся это, Нострадамус опустился на одно колено, протягивая королю свое послание.
Король принял сверток бумаги и дал знать, чтобы мэтру помогли подняться.
Это действительно было необходимо, так как подагра сказывалась, и Нострадамус тщетно силился, опираясь рукой о колено, приподняться. Придворные, взирая на это, переглядывались и ухмылялись.
На помощь подоспел граф Спада, подхватив Нострадамуса под руку.
Екатерина Медичи улыбкой показала графу, что одобряет его.
Нострадамус стоял перед венценосной четой.
— Мы слышали о вашем искусстве врача и предсказателя, мэтр, — сказал король. — И нам интересно было бы воспользоваться и тем, и другим вашим искусством, чтобы не бояться чумы, и, как подсказывает мне моя супруга, королева Екатерина, нам хотелось бы знать судьбы наших семерых детей.
— Что касается чумы, ваше величество, то я охотно предотвращу заболевание ею, имея при себе сыворотку, каковую надлежит ввести с вашего высочайшего позволения в кровь, текущую в жилах венценосного семейства. Что же касается других опасностей, всегда подкарауливающих любого смертного, даже восседающего на троне, то я рискнул бы умолять ваше величество не только о том, чтобы защитить меня от злобных нападок людей невежественных в недоступных им науках, но и вам, самому непобедимому королю Генриху Второму, которому нет равных среди европейских владык, остеречься от участия в рыцарских поединках, так любимых сердцу отважнейшего из отважных.
Король поморщился.
— Не хотите ли вы, почтенный лекарь, излечить меня от рыцарской чести?
— Что вы, ваше величество! — воскликнул Нострадамус. — Я лишь обеспокоен возможными неожиданностями, рождающимися в адских чертогах врага человеческого, и готов сберечь вас, обожаемого народом короля, для процветания прекрасной Франции.
— Мне не по нутру ваши советы, прорицатель из Прованса. Может быть, в своих родных местах вы найдете менее преданных традициям чести рыцарей, чем на этом троне.
Генрих II поднялся и вышел из зала. Нострадамус похолодел от ужаса, он боялся поверить в непреложность своих предсказаний о судьбе короля-рыцаря. Екатерина Медичи осталась в зале, и аудиенция продолжалась.
Королева показала себя умнейшей и начитанной собеседницей, интересуясь самыми разнообразными вещами, начиная с астрологии и кончая способами гадания и оккультными науками, напомнив доктору, что король высказал желание узнать будущее своих детей.
Нострадамус не знал их трагических судеб, хотя о женитьбе в пятнадцать лет старшего, пока тринадцатилетнего сына, ставшего королем Франциском II, на будущей королеве Шотландии Марии Стюарт и о внезапной его смерти в семнадцать лет Нострадамус осторожно сообщал в одном из своих прежних зашифрованных катренах. Горькая судьба ждала одиннадцатилетнюю Елизавету, выданную из политических соображений замуж за жестокого и мрачного короля Испании Филиппа II, который, чтобы избавиться от нее, подарил к ее двадцатитрехлетию отравленные перчатки. Девятилетнюю Клавдию, будущую герцогиню де Лерен, ждала кончина в двадцать лет. Печальная судьба Франции будет связана с царствованием Карла IX, которому пока только шесть лет, и он считался милым Шарлем, но в бытность королем запятнал себя как вдохновитель (по совету матери) кровавой Варфоломеевской ночи, вскоре, сломленный, умер, уступив место на троне младшему брату, Генриху, провозглашенному уже королем Польши и примчавшемуся в Париж с вереницей юных красавчиков: «милашек», обезьян и попугаев, правя потом неумело и коварно, убитый за свои злодеяния самоотверженным монахом Клеменом, признанным за это чуть ли не святым. Двухлетнему Франциску придется снискать прозвище неудачника и за тщетные попытки добиться руки английской королевы Елизаветы I, и за неумелое правление Нидерландами, прожив лишь до тридцати лет. Нострадамус не предполагал, что столь крепкое с виду дерево Валуа прогнило и осуждено на вырождение. И лишь бойкая четырехлетняя Маргарита проявит себя незаурядным умом, жесткостью и распутством, как королева, жена Генриха IV, отказавшегося от нее с благословения папы Сикста V, которому предрек священный престол Нострадамус во время своих скитаний в Италии. Бессмертное перо Александра Дюма запечатлело ее как «Королеву Марго».
Не знал тогда этих подробностей Нострадамус, но дар прорицателя подсказал ему общую горькую участь всего королевского семейства. Сказать так Екатерине Медичи — это проложить себе дорогу на эшафот.
Но то, что Нострадамус угадывал чутьем прорицателя, он, не кривя душой, сказал королеве:
— Число семь, ваше величество, — это кабалистическое число. Оно как бы отражает судьбу вашего августейшего семейства. И я, до того, как сделаю гороскопы на каждого из королевских детей, сразу могу заверить вас, что всех их ждет поистине королевская судьба, каждый будет королем или королевой по меньшей мере один раз.
— Что значит «по меньшей мере один раз»? — перебила Екатерина.
В Европе есть страны, народы которых рады будут провозгласить своим правителем одного из членов высочайшего семейства Валуа, — поклонился Нострадамус, отгадав тайную мысль Екатерины Медичи, приглядывающейся к каким-нибудь из европейских корон для своих сыновей.
Екатерина отпустила прорицателя, улыбнувшись ему на прощание.
Не всегда улыбка ее зеленоватого лица предвещала хорошее. Это прекрасно знал Нострадамус, но, выполняя пожелание королевы, отправился во дворец кардинала Бурбон-Вандейского, где до глубокой ночи предавался видениям, стараясь предугадать судьбы пока еще малолетних королевичей и королевы. Ничего хорошего будущее им не сулило, кроме того, что малолетний Генрих будет королем дважды.
Нострадамус пришел в мрачное состояние, не зная, открывать ли то, что стало ему известно, пусть не во всех подробностях. Любые гороскопы отличаются расплывчатостью и многозначностью предсказаний. Написание их не представляло для Нострадамуса особого труда.
Его работа была прервана громким стуком в наружную дверь.
Возмущенный непрошеным ночным гостем, Нострадамус сам открыл дверь и увидел на пороге перепуганного королевского пажа.
Нострадамус раньше, чем юноша, успел вымолвить слово, воскликнул: