— Ты умеешь разговаривать? — удивилась девушка и погладила собаку по спине. Шерсть вздыбилась, будто в ладони был заключен сильный электростатический заряд.
— Я умею думать, — пояснил Фасси, увернувшись.
— Я слышу твои мысли?
— А я — твои.
И еще чьи-то мысли проникли в сознание Питера. Понять их он не мог. Услышать — тоже. Он только осознавал, что они были. Везде — в воздухе, на жесткой, рыжего цвета почве, в небе, куполом накрывшем Долину; и звезды, мерцая, излучали чьи-то мысли, проносившиеся мимо подобно пулям или снарядам и разбивавшиеся о землю на множество осколков, которые невозможно было собрать в целое умозаключение.
— Мы будем здесь жить? — спросила Инга. — А что мы будем есть?
Питер не сомневался в том, что им не дадут умереть от голода и жажды, его интересовала другая проблема. Он шел сюда половину своей жизни. Он дошел. И должен получить наконец ответ на вопрос, мучивший его с детства.
Кто мог ему ответить? Горная цепь, окаймлявшая Долину? Рыжая земля? Звезды, сиявшие в небе? Или тот, кто сотворил все это и позвал их сюда, чтобы…
Чтобы — что?
— Кто ты? — спросил Питер. — И кто теперь мы?
— Ты знаешь! — ответ был кратким, как падение камня.
— Не знаю! — закричал Питер. — Я все время об этом думаю, с тех пор, как мне дали монетку, а я спрятал ее и стал для всех чужим.
— Ты знаешь, — повторил голос.
— Ты знаешь, — сказал Фасси, присев перед Питером на задние лапы.
— Ты знаешь, — сказала Инга и поцеловала Питера в щеку.
— Но я… — пробормотал Питер. — Я не…
— Тебе нужно собраться с мыслями, — посоветовал Фасси. — В них есть все, только расположи их в нужном порядке.
— Ты так хорошо мне объяснял, — сказала Инга. — Неужели не сумеешь объяснить себе?
— Прежде всего нужно поесть, — заявил Питер, оттягивая минуту, когда ему придется говорить с тем, кто был ответствен за все происходившее на Земле в последние полвека. Он ждал этого разговора и боялся его.
— Ты действительно хочешь есть? — спросила Инга.
— Я не голоден, — сказал Фасси, помахивая хвостом.
— Да и я тоже, — честно признался Питер. — Просто…
— Я понимаю, — сказал Фасси, и Питеру показалось, что пес улыбнулся.
Инга промолчала. Она опустилась на теплую землю, устроилась поудобнее и подняла на Питера ожидающий взгляд.
— Сейчас, — сказал он. — Только дайте сосредоточиться.
* * *
Сверхновая вспыхнула недалеко от Солнца, и яркость ее была так велика, что голубую звезду-гостью видели даже днем. Сверхновая испускала жесткие лучи, проникавшие сквозь радиационные поля Земли и выбивавшие то ли лишние электроны, то ли целые атомы из клеток головного мозга.
Когда полтора года спустя Сверхновая угасла, люди обнаружили, что стали другими.
Известный политик, президент большой страны, претендовавшей на мировое лидерство, не смог в нужный момент принять правильное решение: бедняга стоял перед избирателями и должен был всего лишь ответить «да» или «нет». Впрочем, вопрос был задан очень важный и даже судьбоносный, следовало хорошо подумать, прежде чем отвечать, он и думал — час, другой, а люди ждали и не могли взять в толк, что происходило с их харизматическим лидером.
В конце концов он упал в обморок. Решили, что виновата жара, стоявшая в те летние дни на всей территории государства.
Обмороки случались у многих. Почти у каждого. Сначала была утрачена способность решать самые важные проблемы — принять предложение начальник» о новой должности или ответить отказом, объявить соседнему государству войну или ограничиться нотой протеста, проголосовать за новый закон о борьбе с преступностью или поднять руку против… Довольно быстро влияние Сверхновой начало сказываться на повседневных делах: проснулись вы утром и тупо смотрите на пустую чашку, не в силах решить простейшую дилемму — выпить кофе или налить себе чаю.
Кое у кого не выдерживало сердце, и люди умирали. Врачи придумали термин «Синдром выбора», появилась новая ужасная болезнь, и споры шли о том, была эта болезнь психической или следствием химических изменений в составе коры головного мозга.
Споры, впрочем, быстро прекратились, поскольку выбрать между двумя гипотезами оказалось невозможно.
И наступил хаос.
* * *
— Откуда ты это знаешь? — спросила Инга, когда Питер сделал в повествовании паузу, чтобы привести в порядок мысли.
— Мне рассказывал дед Борис, — объяснил Питер. — Мы с ним очень дружили, у нас была общая тайна.
— Тайна? — поднял голову Фасси.
— Нам не нужна была монетка, — сказал Питер. — Видимо, это передавалось по наследству. Дед, который был молодым, когда вспыхнула Сверхновая, не получил, вероятно, своей доли облучения. А может, у него был иммунитет. Когда мне исполнилось три года, я, как все, прошел инициацию, мне повесили на шею детскую монетку из дешевого металлического сплава, если и потеряешь, не жалко, и я получил право самостоятельного выбора. Бросая монетку, я мог решать, идти ли мне играть с ребятами в футбол или отправиться на реку ловить рыбу. На самом деле мне достаточно было секунду-другую подумать, сравнить, разобраться в том, чего мне хотелось больше. Я не понимал, зачем мне этот металлический диск, он мешал, заставлял меня порой делать совсем не то, что мне на самом деле было нужно.
— Со мной происходило то же самое, — вставила Инга. — Только… У девочек рефлексы срабатывают чаще, и когда мой брат бросал монетку, чтобы прийти к какому-нибудь решению, мне достаточно было поступить рефлекторно…
— Потому-то, — перебил Питер, — женщин перестали слушать вообще, и к принятию решений, тем более на государственном уровне, их не допускали уже лет через десять после того, как Сверхновая угасла. Жребий позволял решить любую проблему, а женская интуиция порой так портила статистику…
— Глупо, — обиженно сказала Инга, пожимая плечами.
— Господи, — протянул Питер, — глупо, бездарно, невыносимо было все… Ты хоть понимаешь, что в один далеко не прекрасный день нелепое излучение из космоса лишило человека разума? Разум — это возможность сознательного выбора.
— А я слышала… — начала Инга, но Питер не дал ей договорить.
— Слышала! — воскликнул он. — Конечно! Всем известно, что человеческий разум заключается в том, чтобы свободно принимать свой жребий. Но раньше было иначе, и люди знали, чего хотели! Разум — это самостоятельный сознательный выбор. Сознательный, понимаешь?
— Я всегда…
— Ты — да. И я тоже. Мы с тобой не такие, как все. Разве ты всю жизнь не скрывала от людей способность без подсказки решать свои проблемы? Свободу воли дал человеку Бог, так написано в Библии, но сейчас даже эту книгу трудно найти, потому что лет через пять после Сверхновой выпал жребий — книги уничтожить. Большой жребий: в Москве собрались делегаты из разных городов, и каждый бросил свою монетку, а потом посчитали, и оказалось, что все напасти человечества — из-за книг.
— У тебя дед был…
— Уродом, — сказал Питер, потому что Инга не могла подобрать нужного слова.
— А у меня и дедушки с бабушками, и родители совершенно нормальные, — продолжала девушка. — И оба брата. И младшая сестра, Я одна такая. Почему?
— Откуда мне знать? — Питер погладил Ингу по голове, а потом наклонился и поцеловал ее в щеку, девушка отстранилась, но лишь на мгновение, чтобы встретить взгляд Питера и прочесть в нем то, что ей так хотелось увидеть еще вчера, и сегодня утром, и потом, когда шли в Долину…
— Я люблю тебя, — пробормотал Питер, когда затянувшийся поцелуй закончился долгим вздохом.
— Ты хотел меня прогнать, — с укором напомнила Инга.
— Прости, — сказал Питер. — Я думал, ты такая, как все, и я не имею права портить тебе жизнь.
— А сейчас, — улыбнулась девушка, — ты такое право имеешь? Фасси тявкнул, привлекая к себе внимание, и привстал, подняв морду к небу. Питер посмотрел вверх: звезды исчезли. Купол неба стал ярко-зеленым, и в центре его пылало солнце, окруженное нежным сиянием, смягчавшим излучение светила, делавшим его переносимым для взгляда.
Солнце было белым, а не золотистым, каким его привык видеть Питер, но это обстоятельство не смущало, напротив, Питер принял изменение, как должное, и сказал, обращаясь к Инге:
— Наверное, мы уже прибыли на место.
— На место? — не поняла девушка. — Куда?
— Не знаю, — сказал Питер. — Главное — не отходи от меня. И ты, Фасси, тоже. Мы должны держаться вместе.
— Тяф, — сказал Фасси, не умея, видимо, от избытка чувств выразиться яснее. — Стоят… не заходят…
— Кто стоит? — спросил Питер. — Где?
Фасси не отвечал, собачье естество взяло верх над его лингвистическими способностями, и лаял он теперь истово, вкладывая всю свою собачью душу, а когда из-за дерева появился мужчина в свободной рубахе и потертых джинсах, Фасси бросился на него и пытался укусить, но у пса это не получалось, будто пришедший был заколдован. Пес успокоился, отбежал к Питеру, и тот с удивлением отметил, что Фасси махал теперь хвостом с таким удовольствием, будто минуту назад не врага пытался прогнать, а лучшего друга встретить и приветствовать.
— Господи, — прошептала Инга и ухватила Питера за локоть.
— Здравствуйте, — сказал пришелец. — Ты Петр Варламов, верно?
— Верно, — пробормотал Питер. Он видел это лицо, точно видел, но где и когда?
— А тебя зовут Инга Жеянова, я не ошибаюсь?
Инга не ответила, только крепче ухватила Питера за руку.
— А это Фасси.
Пес неуверенно тявкнул, но природная собачья вежливость взяла верх, и он сказал мирно:
— Да. А ты Петр Варламов.
— Правильно.
И только теперь Питер понял, почему лицо этого человека и его одежда показались ему знакомыми.
— Я? — изумился он.
— Я, — кивнул Питер. — Согласись, когда разговариваешь с собой, логично видеть собеседника.
— Ты… — протянул Питер, — из моего будущего?
— Не нужно выдумывать сущностей сверх необходимого. Я — это ты, какой ты есть сейчас.
— Ты… отсюда? И знаешь больше меня!
— Нет, — решительно возразил Питер, — но если мы сядем и поговорим, то скоро будем знать гораздо больше, чем знали.
— Не отпускай мою руку, — прошептала Инга на ухо Питеру.
— Только не долго, — посоветовал Фасси, усаживаясь у ног Питера, — я терпеть не могу долгих разговоров.
Питер опустился на землю, вытянув ноги, и взглядом предложил
Питеру сесть рядом. Тот так и сделал, Инга села тоже, почему-то оказавшись на одинаковом расстоянии от обоих Питеров.
— Это твой выбор? — спросил ее Питер. — Надеюсь, тебе не придется подкидывать монетку, чтобы решить, с кем ты?
— Не нужно так, — поморщился Питер. — Выбрать Инга сумеет. Рассказывай.
— Тебе? — нахмурился Питер. — Ты знаешь все, что известно мне.
— Да, — согласился Питер. — Твое знание во мне есть. Но нет твоей памяти.
— А это важно? Питер промолчал.
— Сверхновая, — пояснил Питер, — не имела к тому, что с нами произошло, никакого отношения!
Он ждал реакции, но Питер сидел молча, лишь взгляд его изображал заинтересованность. Смотрел он, впрочем, не на Питера, а на Ингу, и заинтересованность его, похоже, была совсем иного свойства. Питеру очень не понравился этот взгляд, хотя он и понимал, что сам смотрел на девушку точно так же.
— Что значит — никакого отношения? — спросила Инга.
— Никакого, — повторил Питер. — Я понял это совсем недавно. На пути мне. попалась маленькая деревня в предгорьях Урала, там жили всего три семьи, а может, четыре, в деревне было четыре дома, но один то ли стоял пустой, то ли те, кто в нем жил, куда-то ушли, я их не видел. Михаил Иванович Баратов не рассказал мне историю своей деревни, монетка не велела ему, но на стенах в его доме я увидел старые фотографии, настоящие звуковые фотографии, на одной был сам хозяин, а на другой он же рядом с каким-то стариком, и старик говорил такие слова: «Знаешь, я так и не смог решиться, а звезда еще не воссияла, и потому я желаю тебе…» Что-то, наверное, сломалось в рамке за столько лет, щелчок, фотография возвращалась к началу, и старик опять говорил, обращаясь к молодому Баратову…
— Баратовы, — вспомнила Инга. — Это же Полесово, пятнадцать километров от нашей деревни. Я там была однажды. И фотографию видела, но мне и в голову не пришло…
— В моей голове тоже что-то щелкнуло, когда щелкнуло в фотографии, — сказал Питер. — И я задал себе такие вопросы. Почему излучение Сверхновой повлияло только на человеческий мозг? И что было раньше?
— Ты задавал странные вопросы, — заметил Питер. — Наверное, тебе пришлось несладко в жизни.
— Вопросы я задавал себе, — хмуро уточнил Питер. — Другие… Ты думаешь, мне досталось?
— Ровно в половине заслуженных тобою случаев, — усмехнулся Питер.
— Вот именно! Даже мой брат… младший… Сначала я лупил его — пользовался тем, что он не успевал подкинуть монету, чтобы решить: дать мне по уху или отойти в сторону. А потом он приноровился: рефлексы вырабатываются быстро и становятся безальтернативными, решает подсознание, а ему монетки не нужны… — Так вот, он уже не подкидывал монетку, а бросался на меня с кулаками. По поводу и без повода, рефлекс: как увидит меня, так сразу… Мне пришлось уйти.
— Из деревни?
— Из дома. Из деревни я ушел позже, когда понял…
— Что? — спросил Питер, потому что Питер надолго замолчал, глядя в зеленое небо, где солнце застыло, будто остановилось то ли время, то ли вращение планеты.
— Из деревни, — сказал Питер, — я ушел, когда понял, что должен найти передатчик.
— Найти что? — поднял брови Питер.
— Передатчик, — повторил Питер. — Такую штуку, с помощью которой новое человечество связывается с другими цивилизациями.
— Вот оно что, — сказал Питер. — Вот, значит, почему ты искал похожую на метеоритный кратер Долину и спрашивал каждого встречного…
— Конечно, — пожал плечами Питер. — Если прийти к одному выводу, из него неизбежно следует другой.
— О чем ты говоришь? — спросила Инга. — Какой кратер? Что такое метеорит?
— Я нашел такой кратер, верно? — с беспокойством спросил Питер. — И то, что здесь, действительно дверь?
— Куда? — мягко спросил Питер и взял Ингу за руку.
— Во Вселенную! — с вызовом сказал Питер. — Муравей ищет вход в муравейник.
— Не очень хорошее сравнение, — заметил Питер.
— Лучшего у меня нет.
— О чем говорите вы оба? — настойчиво спросила Инга и отобрала у Питера руку. — Почему вы говорите так, чтобы я ничего не поняла?
— Это не специально, — смутился Питер. — Просто он знает больше, чем ты, ему не нужно объяснять кое-какие вещи.
— Я знаю больше, — согласился Питер, — но кое-какие вещи мне все-таки нужно объяснить. Зачем ты пришел сюда?
— Пожалуйста, — хмуро сказал Питер и попытался сесть ближе к Инге, но она отодвинулась, и рука его, которой он хотел обнять девушку, повисла в воздухе. — Пожалуйста, — повторил Питер и сложил руки на коленях, — не делай вид, что не понимаешь простых вещей.
— Я действительно не понимаю, — спокойно отозвался Питер.
— Хорошо… — Питер подумал, поднял взгляд в небо, где солнце, к которому он не успел привыкнуть, сдвинулось наконец к горизонту, ограниченному горным кряжем. — С детства я любил читать… я имею в виду настоящие книги, в которых рассказывалось о том, что было до Сверхновой, в книгах я прочитал, как еще в две тысячи тридцать шестом году случилась война между большими странами… забыл названия, этих стран сейчас нет… Началась война потому, что лидер одной страны никак не мог решиться на какие-то действия по отношению к другой стране. И парламент тоже очень долго не мог принять решения. Во второй стране ситуация сложилась таким же образом, и однажды за людей решил компьютер, началась бойня, миллионы людей погибли, и никто не мог решиться отдать приказ, подписать мир, хотя никому война была не нужна. Это произошло до Сверхновой. А еще я прочитал, что до Сверхновой были люди… я не знаю точно, что это означало, их называли террористами… Они обладали волей, а те, против кого террористы действовали, свободой воли уже не обладали и поступали случайно, будто монетку подбрасывали: