Но именно в те годы росли как грибы или как грибковая плесень в затхлом колодце общественного двоемыслия и кривостояния подпольные группки, группы и организации, члены и участники которых, не увидев в социалистической практике соответствия существующего должному или обещанно-завещанному, сделав торопливые выводы на сей предмет, немедля приступали к агитации в пользу своих скоропалительных мнений, либо, замкнувшись группой-кланом, углублялись в дебри марксистской софистики, отыскивая "главные ошибки", допущенные советскими вождями и теоретиками в реализации "вековой мечты человечества".
Уместно заметить здесь, что если социалисты сегодняшнего дня во всех бедах винят Горбачева, то социалисты шестидесятых считали, что роковые ошибки уже совершены и нас ожидает длительный и болезненный процесс гниения идеи, если... не принять чрезвычайных мер немедленно. Разница в том, что "чрезвычайные меры" по нынешнему пониманию - это тот или иной способ ужесточения ситуации, а "шестидесятники-социалисты" видели спасение в немедленной демократизации социалистической системы с непременным сохранением всех важнейших принципов социализма. Ни о каких видах национальных самоопределений тогда никто не помышлял. О националистических настроениях и движениях того времени речь не идет.
В целом, однако же, я вовсе не претендую на сколько-нибудь подробный обзор и анализ инакомыслия времен шестидесятых. Мое "болтание" по Питеру было краткосрочным. Уже в ноябре 1968 года я работал директором сельской школы в Лужском районе, а еще с октября членствовал в организации Игоря Вячеславовича Огурцова, и питерские "идеологичские шорохи" в сравнении с программой организации, в которую я вступил, виделись не более чем баловством интеллектуалов, утративших осторожность с периода так называемой "оттепели".
О состоянии умов в Москве, где к тому времени уже вполне сформировалось явление, позже названное диссидентством, информации у меня вообще не было. О "деле писателей" узнали одновременно с получением некоторых их публикаций на Западе. Особого впечатления они не произвели. Осуждение их восприняли как наказание за нарушение "правил игры" - несанкционированное выступление в западной прессе, да еще и под псевдонимами.
А вот кампанию в защиту их, Ю.Даниэля и А.Синявского, попросту просмотрели, увлеченные собственными делами. Событие же это стоило того, чтобы к нему присмотреться, поскольку именно оно послужило толчком и поводом к консолидации некоторой части московской интеллигенции, уже тогда (пока еще, правда, на уровне интуиции) ориентированной на "западные ценности". Сегодня эта "ориентация" научно обоснована, финансово обеспечена и политически выстроена таким образом, что кто бы во главе государства ни оказался, он автоматически становится заложником до него сложившейся расстановки сил. Это как если бы кто-то включился в шахматную партию, когда до него уже избран и разыгран дебют.
Но речь пока о годах шестидесятых, когда по причине фактической смены формы (только формы) власти, условно скажем, с авторитарной (сталинизм) на тоталитарную, интеллигенция получила кратковременную паузу на полусвободный вдох-выдох. То, что она успела выдохнуть, опасности для власти не представляло, но лишь при том условии, если бы она, власть, сама имела "творческий" потенциал к самосохранению. Такового не оказалось, постепенно властные структуры превратились в соучастников процесса распада, а затем, перехватив инициативу, возглавили его. Но только на последнем этапе! И это существенно.
* * *
Облегченная трактовка нынешней смуты - рыба, дескать, гниет с головы. Голова здесь в роли предателя хвоста и туловища. Почти дословно, к примеру, у С.Куняева - "партийные вожди предали многомиллионную партийную массу". Относительно рыбы подмечено верно, не учитывается только при этом одна существенная деталь: гнить с головы начинает уже мертвая рыба!
Процесс умирания веры в социалистическую идею был подобен рыбьему умиранию - тих и почти незаметен...
"Мама, рыбка уже уснула, да?" - "Еще нет, сыночек. Видишь, она ротик открывает? Это она так зевает. И хвостиком шевелит..."
"Хвостовые судороги" и отчаянное "разевание ртов" применительно к состоянию общества к концу шестидесятых и далее, до начала восьмидесятых, и получило чуть позже название "диссидентство".
Только что партия коммунистов торжественно провозгласила: "Нынешнее поколение людей будет жить при коммунизме!" И неважно, что никто, решительно никто не верил в провозглашенное. Важно другое: то самое "нынешнее поколение людей" освоило способ жизни без веры во что-либо "торжественно провозглашаемое". Такое освоение свершалось на уровне элементарного инстинкта выживания. Оно же, выживание, диктовало (опять же на уровне инстинкта) искреннее отталкивание от всякого формулирования этого самого всеобщего неверия.
Свершилось! На одной шестой части суши сформировался "новый советский человек" - будущий могильщик коммунистического режима.
Тщетно А.И. Солженицын призывал жить не по лжи. Поздно. Люди научились жить по "не вере". Причем все - от колхозника до члена Политбюро. Именно по "не вере", а не по лжи, что, как оказалось, вовсе не одно и то же.
На фоне многомиллионного "нового советского народа" мы и нам подобные были выродки, уроды. Потому что нормальный советский человек по поводу своего неверия не рефлексирует. В том его особенность и неповторимость. В том же таился громадный разрушительный потенциал, каковой и выявился исключительно специфически, когда пришло время ему выявляться.
Банально мыслящие люди грезили великими потрясениями, народными бунтами, революциями и контрреволюциями. Но все свершилось фактически "втихую". Тихо жили по-советски, так же тихо от этой жизни отреклись.
Потом, позднее, когда оказалось, что "не так" жить еще хуже, частично сохранившие "пассионарность" торопливо, а порою и истерично закрутили шеями и возжелали назад, в то прошлое бытие, где при минимуме духовного напряжения можно было более-менее сносно жить. Но история свершается не по произволу богов, но по их попущению...
В шестидесятых была популярна песенка-шутка:
Мы проснулись нынче. Здрасьте!
Больше нет советской власти!
Сочинивший эту песенку и ее исполнявшие подшофе и вообразить себе не могли, что все именно так и произойдет.
Наука проживания без веры, но с обязательным исполнением хотя бы критического минимума обрядов лояльности в последние десятилетия коммунистического режима достигла подлинного совершенства. Ведь даже столь знаменитое: "Возьмемся за руки, друзья..." - один из рецептов лукавого душевного равновесия. А в молитве-то нашей как? "Но избавь мя от лукавого..."
И не лукавость ли стала определяющим стереотипом поведения советских людей последних советских десятилетий?
Двуипостасен дьявол. Однажды он - Люцифер, богоборец, по-человечески красив он ослепляющей идейностью пафоса... Но как кто-то верно сказал, пафос обратим в припадок. Долго жить в состоянии пафоса народ не может. И тогда Люцифер обращается в Аримана - в "Лукавого"... И, по главной христианской молитве судя, лукавость - самая пагубное состояние человеческой души.
Лукаво жили...
Иногда, правда, прорывался из кухонного окна отчаянный крик:
Я не люблю, когда мне лезут в душу!
Тем более когда в нее плюют!
Но не любить и не позволять - все же разные вещи. Всякий отмеряет по себе. Разочарования, предательства - как без того... Но плевки в душу... Нет. Не помню... Хотя бы потому, что не подпускал к себе на расстояние плевка никого, способного на плевок.
* * *
Говоря здесь или далее о диссидентстве и диссидентах, я буду иметь в виду исключительно людей искреннего порыва и вне зависимости от моего личного отношения и моих личных взаимоотношений и с явлением в целом, и с конкретными его представителями.
На всю жизнь хрестоматийным стало для меня стихотворное откровение первокурсницы филфака Иркутского университета, написанное в 1956 году.
"Люблю свою страну. Это не фраза. Но как же совместить любовь мою с неверием, которое не сразу, но прочно заняло всю жизнь мою... Я с каждым днем угрюмее и злее. С каждым днем мое неверие становится прочнее моей любви. Я задыхаюсь в нем!"
Открывая рот, рыбка не зевала вовсе. Она задыхалась от безверия, заполняющего душу. А вот разнообразие хвостовых судорог уже впрямую зависело от родовых характеристик.
Далее предлагаемая классификация личностей, в силу тех или иных причин оказавшихся в конфликте с умирающей структурой, безусловно, небесспорна, однако ж я рискну говорить на эту тему хотя бы по той причине, что тема диссидентства и по сей день отчего-то волнует некоторых теперешних толкователй смуты, соблазняя их той легкостью, с которой, оперируя уже ушедшим в историю явлением, можно выдать простенькую и всем понятную схему столь многопричинного и многопоследственного события, как "развал Великой державы"...
Итак - типы.
Если замыслом о себе был велик, а натурой слаб - чувствовал себя обиженным, притесненным.
Если слабым не был - осознавал себя сопротивляющимся.
Если был честолюбив и в меру смел - объявлял себя борцом.
Первых было большинство. Сегодня то один из таковых, то другой вещает по СМИ о том, как тупые, злобные и коварные власти ущемляли его права и таланты. Но они все выжили и ныне устроены.
Вторые часто гибли. Кто морально, но многие и физически. Из них сегодня мы никого не найдем даже на дальних подходах к власти. На тусовках культурных элит их тоже не видать.
Зато на элитных тусовках мы постоянно видим еще один тип, в вышеперечисленные не попавший. В те давние времена я называл их "проказниками". Сегодня они охотно, часто с азартом делятся с телезрителем или читателем подробностями своего непременно утонченного фрондерства: как хитроумно боролись с церберами-цензорами и часто побеждали последних; сколь стратегически выверенными бывали их действия и поступки по реализации своих недюжинных способностей в разных областях культуры, строжайше контролируемой; как умело находили покровителей в самых "заоблачных властных высях" исключительно по причине бесспорности своих талантов...
Таланты многих из них я признавал, признаю и теперь, но тип этих людей мне, мягко говоря, неприятен. Они и внешне мне чаще всего неприятны, словно на лицах их некая особая печать. Нет, не каинова и не иудина. Сказал бы нечто сальеристское, каким запомнился Сальери в исполнении Смоктуновского, но при некотором моем личном довоображении: допустим, Сальери и в уме не имел кого-либо травить, но слушок был - дескать, чего ради у аптеки толкался, старикан ты этакий? Сальери (Смоктуновский) щурится хитро и многозначительно: "У аптеки, говорите? Право же, не припомню... Но не исключено, весьма даже не исключено!"
"Проказники", как уже говорил, страсть как любят ныне повествовать о своих шалостях. Но ни разу не слышал и не читал (если ошибаюсь, пусть меня поправят), чтобы хоть кто-нибудь из таковых поведал, чем обычно заканчивались их шалости. А заканчивались они всегда одинаково "собеседованием", после которого вчерашний "проказник" писал откровенно заказной роман... или поэму, или статью, или холст, или пьесу, или на время вообще "умолкал в тряпочку". О последнем варианте нынче повествуется с особо трагическими интонациями. Противно.
Этому, мне необъективно противному, типу советских интеллектуалов я уделил столько места, отчасти чтобы желчь излить - вредная, говорят, для организма вещь.
Отчасти же потому, что именно эта часть советской интеллигенции морально санкционировала самые дурные, самые злопоследственные события последнего десятилетия ушедшего века.
Сегодня они в активной обороне. Обороняют завоеванные позиции. За их спиной "все прогрессивное человечество", потому что это и его позиции тоже...
Но возвращаясь к предложенной, разумеется, весьма условной классификации людей, в силу обстоятельств "выпавших" из пространства советского бытия, напомню о третьей категории - категории "борцов", коим, как уже сказано, присущи были и смелость, и честолюбие, и соответствующие способности, наконец.
С ними просто: уехали, погибли, поумирали. Как это ни парадоксально прозвучит, но те, кого именую борцами, менее всего причастны к реальным событиям, потрясшим страну и государство.
Представьте себе болезнетворный кишечный микроб, не способный спровоцировать даже обыкновенного поноса у огромного животного, умирающего от общего размягчения костей.
Сегодня, спустя два десятилетия, именно "борцы" видятся наибольшими неудачниками, но, разумеется, не в плане личных реализаций. Многие из уехавших (возвратившихся или невозвратившихся, что абсолютно не в счет) там так или иначе состоялись, а некоторые из погибших и умерших почитаемы, хотя и весьма скромным кругом почитателей, что также значимо, ибо свидетельствует о фатальном несовпадении векторов распавшегося по признаку пристрастия к разным и зачастую взаимоисключающим мифоидеологемам общественного сознания с еще более социально-политически рыхлыми амбициями бывших борцов с режимом.
Так что, если допустить принципиально ненаучный "атомистический" взгляд на советское государство, то есть как на государство, состоящее абсолютным преимуществом из советских людей, то все, с государством случившееся, представится прямым результатом деятельности (или недеятельности) исключительно советских людей, ибо все случившееся имеет прямое отношение к самому существу семидесятилетнего "советского" состояния России.
А диссидентство при этом во всех его ипостасях увидится безнадежным аутсайдером самого процесса разрушения государства, каковой советские "верхи" инициировали, а советские "низы" "отбезмолвствовали" ровно столько времени, сколько понадобилось, чтобы процесс стал необратимым.
Так что общенародное "неприсутствие" девяносто первого года и московский народный гнев девяносто третьего - фактически события разных эпох.
Однако можно без труда заметить, что во всех этих рассуждениях как бы незримо присутствует некая условно-сослагательная интонация. "Когдаб народ... да кабы власть..." А на первичном уровне понимания происшедшего весьма популярно суждение о том, что вот, мол, "крыша поехала", верхи скурвились и развалили великое государство.
Но если "крыша едет", значит, либо фундамент сгнил или просел, либо стропила прогнили. Иначе: подвижка крыши - это уже финал, очевидность со скоро зримыми последствиями.
Ну а где ЦРУ с его планами тотального расчленения Советского Союза? А агенты влияния - с ними как?
Где ЦРУ? Известно где - в Америке. С агентами влияния действительно не все столь просто. Но одно известно точно: в диссидентах агенты влияния не числились. А часто и совсем наоборот...
* * *
Но речь шла о типах "внесоветского" существования. Еще о "борцах".
Борцы - это, как правило, молодые люди, в той или иной степени уверовавшие в собственное знание решения социальной проблемы и действовавшие в соответствии со своей верой.
В конце пятидесятых - начале шестидесятых преобладали марксистско-ревизионистские концепции "поправления" социализма. Типичной в этом отношении была подпольная ленинградская группа-организация Хахаева-Ронкина, программа которой имела наиболее выразительное название: "От диктатуры бюрократии к диктатуре пролетариата". Троцкистский душок программы едва ли имел своим источником демагогию троцкистского противостояния "сталинизму". Скорее то был прямой результат элементарной логики "честного марксистского мышления", в базе которого материалистическое мировоззрение, социальный пафос "молодого" Маркса и минимум, как нынче модно говорить, национальной самоидентификации. Молодые, "марксистски подкованные" еврейские юноши, как правило, возглавлявшие группы марксистского толка, безусловно сочувствовали сионистскому движению, но все же тогда, в начале шестидесятых, сионизм рассматривали как частное явление, в известном смысле даже отвлекающее умы от головной линии-идеи прогресса марксистского преобразования всемирной социальности. Советский вариант социализма виделся им подпорченным, а то и грубо искаженным спецификой русской истории и русским менталитетом. Однако откровенно русофобские концепции на этой почве стали возникать значительно позже. Евреи или русские - неомарксисты пятидесятых-шестидесятых - были по сути "советскими людьми", но безнадежная "закольцованность" официальной идеологии уже не оставляла им места в идеологическом пространстве, как позднее, в конце шестидесятых и в семидесятых годах, не нашлось места вполне безобидному варианту так называемого "официального национал-большевизма".