Собралось много соседей. Шерпы в Дарджилинге живут, в длинных строениях, похожих на общежития для семейных — общие кухни и уборные, что-то вроде коридорной системы. За столом сидели мужчины с косичками или коротко остриженные, смуглые, широкоплечие, белозубые, почти все в спортивных рубашках с застежками — «молниями», в беретах и брюках: все это они получили, участвуя в экспедициях. Женщины одевались по шерпским старинным обычаям — вокруг тела обернут кусок темной материи, а поверх него надет вязаный шерстяной передник в яркую поперечную полоску. Шерпы — народ очень добродушный, приветливый и веселый. Анг без устали переводил — то нам, то своим сородичам, — и в общем нам было интересно и хорошо.
У шерпов нет никаких религиозных ограничений в еде, им все можно есть (между прочим, это тоже ценное качество для проводника, постоянно работающего с европейцами). На столе стояло громадное блюдо картофеля, тушенного с мясом, овощами и пряностями, миска рису с острой подливкой. Но сначала все накинулись на мо-мо (нечто вроде нашего супа с пельменями) это любимое блюдо шерпов. Попробовали мы с Милфордом в этот день и шерпского пива. Называется оно — чанг и варится из риса или ячменя. В большие деревянные чаши положили закваску, потом долили горячей воды. Этот напиток нужно было тянуть через соломинку. Нам с Милфордом поставили отдельные чаши; остальные гости тянули по нескольку человек, из одной. Хозяин то и дело доливал горячей воды в чаши гостям. Не могу сказать, чтоб мне этот напиток особенно понравился, но, во всяком случае, он был довольно-таки крепким.
Шерпы тянули чанг, смеялись, пели, весело болтали. В окно заглядывали восковые цветы магнолии, светило щедрое и жаркое южное солнце.
Когда мы собрались уходить, Лакпа Чеди, муж Нимы, очень торжественно поблагодарил меня за спасение жены и сказал, что все его соплеменники будут особенно рады участвовать в экспедиции вместе с таким добрым человеком и великим врачом, как я. Когда Анг переводил эти слова, Милфорд тихонько ткнул меня в бок, и я чуть не расхохотался. Затем Лакпа Чеди так же торжественно преподнес мне кукри — большой кривой нож, вроде того, которым недавно напугал нашу компанию ревнивый муж. Рукоятка ножа была украшена серебром. Лакпа Чеди произнес речь о значении кукри в жизни здешних обитателей.
— Если тебя застигнет ночь в лесу, кукри поможет тебе срубить ветви, чтоб устроить шалаш или развести костер, говорил он. — Если ты будешь идти в горах, кукри прорубит тебе ступени во льду, и ты пройдешь по крутым склонам. Кукри ты можешь обрезать ногти на руках и можешь убить врага или хищного зверя… Пусть он спасет тебя от опасности, как ты силой своей мудрости спас мою жену… Туджи чей, сагиб!
Его слова окончательно взвинтили окружающих. Со всех сторон раздавались крики «Туджи чей!», женщины плакали и обнимали Ниму.
Тут ко мне пробрался Анг и крепко сжал мою руку. Глаза его возбужденно блестели, он тяжело дышал. Мне показалось, что мальчик выпил лишнее. И действительно, когда он заговорил, язык не очень слушался его.
— Сагиб, я тоже хочу поблагодарить тебя. Только знаешь как? Никто так не может. Я принесу тебе счастье, сагиб. Я призову на тебя благословение богов…
Я засмеялся.
— Ты что же стал жрецом? Ламой?
— Я не лама, сагиб, — азартно ответил Анг, — но у меня есть то, чего нет даже у Великого Ламы.
Он увел меня во двор и там с очень торжественным видом достал из-за пазухи большой амулет на тонкой золотой цепочке.
— Я дам тебе его на одну ночь, сагиб! — прошептал он с благоговейным и мечтательным видом. — Кто проведет ночь с амулетом на шее, на того снизойдет милость богов. Только его нельзя открывать, иначе боги будут гневаться… Ты его не откроешь, сагиб, правда?
Я обещал не открывать амулет, повертел его в руках и сунул было в карман.
— Нет, нет, сагиб, это нужно носить на груди! — взволнованно воскликнул мальчик.
Я, слегка поморщившись, надел цепочку на шею. Амулет был неудобный — большой, плоский, остроугольный и твердый, — да и вообще мне не хотелось разгуливать с золотой цепочкой на шее. Я решил, что сниму амулет немедленно, как только распрощаюсь с Ангом.
Но сейчас мне не хотелось огорчать мальчишку: он был очень счастлив, что сделал сагибу такой ценный подарок! Ему все же показалось, что этого мало, и он добавил:
— А я везде буду ходить с тобой и все тебе показывать. Куда скажешь, туда и пойду.
— Я скажу, Анг, что сейчас тебе не мешает пойти поспать немного, — я старался обратить все в шутку, но, увидев, что Анг огорчился, поблагодарил его: — Туджи чей, Анг!
Это его очень обрадовало. Он стоял в саду у дома и долго смотрел мне вслед.
Домой я вернулся совершенно мокрый. Я убежден, что пить спиртное в таком климате нельзя. Рубашка прилипла к спине, пот прямо-таки струился по лбу. Я немедленно разделся и полез в ванну. Милфорд, более привычный и к алкоголю, и к здешнему климату, умылся, обтерся до пояса мокрым полотенцем и, насвистывая, вышел из ванной.
Когда я вернулся в комнаты, Милфорд сидел у стола и что-то внимательно разглядывал.
— Монти, что вы наделали! — воскликнул я, увидев, что он безжалостно распотрошил амулет Анга.
Милфорд посмотрел на меня отсутствующим взглядом.
— Стойте, бэби, тут дела серьезные. Где вы достали эту штуку?
Я рассказал. Милфорд слушал меня очень внимательно.
— Ну, вот что, друг мой, — сказал он серьезно, — мне кажется, что вам повезло с этими пилюлями от желудочных заболеваний больше, чем кто-нибудь мог себе представить. Этот талисман — какая-то большая сенсация, поверьте моему нюху. Да вы сами посмотрите. Таких амулетов нигде не бывает, можете мне поверить.
Амулет Анга и вправду выглядел необычно — даже на мой неопытный взгляд. У него были две оболочки — кожаная с золотым тиснением и под ней другая, из плотного желтого шелка, на котором тушью была нарисована священная формула буддистов «Ом мани падме хум!» Слова эти, означающие «О, сокровище в цветке лотоса!» (это относится к Будде, рожденному в цветке лотоса), встречаются в Гималаях на каждом шагу. Я уже успел привыкнуть к ломаным угловатым знакам санскрита, на котором пишется эта формула, и поэтому все свое внимание обратил на содержимое амулета.
Это была очень тонкая четырехугольная металлическая пластинка размером примерно 7?10 сантиметров. Я повертел ее в руках, стараясь угадать, что это за металл — очень легкий, с тускло-серебристым блеском, негибкий. Стальная пластинка такой толщины сгибалась бы под нажимом.
Я сел на подоконник и начал разглядывать пластинку. С одной стороны на ней были какие-то непонятные знаки, с другой — не то рисунок, не то чертеж. Я долго вертел в руках пластинку, поворачивая рисунок то так, то этак, но все равно ничего не понял. В пластинке были глубоко вырезаны тонкие линий концентрических кругов. В центре находилось вдавленное пятнышко величиной с горошину. Такие же вдавленные пятнышки различных, но гораздо меньших размеров имелись на каждом круге. Иногда вокруг них были очерчены свои круги опять-таки гораздо меньших размеров.
В конце концов у меня зарябило в глазах — так я пристально рассматривал этот чертеж. Он мне все время что-то смутно напоминал. Но не хотелось думать — голова отяжелела, должно быть, от чанга. Под окном цвели белыми трубчатыми цветами высокие кусты древовидного дурмана. От них шел странный, приторно сладкий запах. Я часто потом вспоминал густо-синее небо Дарджилинга и одуряющий запах белых цветов под окном. Ведь то был переломный час в моей жизни, хоть тогда я и не понимал этого.
Я протянул пластинку Милфорду и покачал головой.
— Пластинка действительно странная, — сказал я. — Металл какой-то удивительный. И что тут начерчено, я тоже не могу сообразить. Но не понимаю, почему это вас так взволновало, Монти. Меня гораздо больше волнует то, что вы раскрыли этот талисман. Ведь я же дал обещание Ангу…
— Да оставьте вы Анга, ничего с ним не случится! — грубовато прервал меня Милфорд. — Неужели вас не удивляет, что неграмотные шерпы считают родовым талисманом пластинку, на которой так удивительно точно вычерчен план солнечной системы?
Я даже покраснел от стыда. Ну, конечно, это солнечная система! Пути планет вокруг Солнца и пути спутников вокруг планет — вот что такое эти круги и вдавленные пятнышки! Но все равно я ничего не понимал. Что за сенсацию имеет в виду Милфорд? Уж не собирается ли он доказывать, что шерпы в прошлом обладали высокой культурой? Это же не доказательство, — пластинка, наверное, попала к ним извне.
— Конечно, извне! — нетерпеливо и насмешливо сказал Милфорд. — Весь вопрос в том — откуда! Надо расспросить Анга, откуда у него эта пластинка.
— Монти, не надо расспрашивать Анга! — взмолился я. — Наоборот, надо скрыть от него, что мы видели пластинку… Я же обещал ему…
— Вы обещали, а я нет! — возразил Милфорд. — Я ничего и не знал. И мы все равно уже не сможем запаковать эту пластинку по-прежнему.
Я повертел в руках оболочки амулета и вынужден был признать, что Милфорд прав. Где мы достанем такие нитки, которыми он был зашит, кто сумеет повторить такие своеобразные стежки, которые сохранились кое-где…
— И вообще, Алек, — добавил Милфорд, без малейшего сочувствия наблюдавший за моими попытками уложить все по прежнему, — дело серьезное, и к черту сантименты! Я сам поговорю с Ангом, и вас сумею выгородить — вы ведь, действительно, ни в чем не виноваты.
К вечеру пришел Анг. Милфорд усадил его и рассказал, что случилось. Когда Анг понял, что амулет открыт, глаза его закатились под лоб, он сполз со стула и с глухим стоном ничком повалился на пол.
— Смерть… Черная Смерть… — бормотал он и стонал от ужаса.
— Ах, Монти, дернуло же вас трогать этот талисман! — сказал я в отчаянии.
— Глупости! — возразил решительно Милфорд. — Я его сейчас успокою.
Он налил четверть стакана коньяку и заставил Анга подняться.
— Пей! — приказал он. — Сразу пей, залпом! Иначе плохо будет!
Анг почти бессознательно, с полузакрытыми глазами, проглотил коньяк и задохнулся.
Он дышал, как рыба на берегу, и мотал головой. Потом в глазах его появилось более осмысленное выражение.
— Жидкий огонь, — убежденно сказал он, указывая на стакан.
Коньяк начал действовать сразу, Анг несколько успокоился и приободрился. Но в глазах его таился страх, и губы подергивались.
— Послушай, Анг, мы не виноваты, а ты — тем более. Чего ты боишься? — начал было я.
— Пусть никто не виноват, — угрюмо и почти спокойно проговорил Анг. — Но я выдал тайну Сынов Неба, и теперь мы все погибнем.
Милфорд даже вздрогнул, когда Анг упомянул о Сынах Неба.
— Подожди, Анг, расскажи нам об этом талисмане, — властно сказал он. — Если мы все будем знать, то, наверное, сможем тебе помочь. И вообще я не ожидал, что ты, такой умный парень, будешь волноваться из-за пустяков. Разве ты всерьез веришь в талисманы?
Анг ответил, что он, действительно, не очень верит в талисманы. Вот, например, Нима носит медальон с обрезками ногтей Великого Ламы. Это очень сильный талисман. Однако от смерти ее спасли не ногти ламы, а европейские лекарства. Так что он, Анг, не полагается на талисманы, а старается сам делать так, чтоб все было хорошо. Но пластинка, которую он дал мне — дело особое. Этот талисман достался Ангу от отца, а тому — от деда и так далее. Он очень-очень давно в семье и передается, по шерпскому обычаю, младшему в роде. Это очень святая вещь, и даже Нима не знает, что это такой великий талисман, — не знает, что он значит… Тут Анг запнулся и, что называется, прикусил себе язык. Дальше из него каждое слово приходилось клещами тянуть. В конце концов Милфорд заставил Анга выпить еще большой бокал крепкого ликера. Ангу так понравился сладкий, душистый напиток, что он выпил все до дна и сразу захмелел. Заметив, что я нахмурился, Милфорд сказал:
— Не дурите, бэби, цель тут вполне оправдывает средства. И никому от этого хуже не будет.
Анг слегка раскачивался, сидя на корточках. Глаза его затуманились, лицо покрыл темный румянец.
— Нравится? Хочешь еще? — спросил Милфорд.
— Не надо, — мечтательно посмеиваясь, сказал Анг. — Я знаю, сагиб, зачем ты даешь мне эту кровь цветов…
Мы с Милфордом засмеялись услышав поэтическое определение, на наш взгляд, мало подходившее к приторному ликеру.
— Я скажу, я скажу все, что знаю… — говорил Анг, раскачиваясь. — Но только это тайна, большая тайна, и это очень опасно, это Черная Смерть во тьме…
Мы тогда, конечно, подумали, что Анг говорит о нарушении священного обета и мести богов, — и только впоследствии узнали, какой реальный и неожиданный смысл имеют слова об опасности, передававшиеся в шерпскои семье из поколения в поколение.
Вот что рассказал нам Анг.
Когда-то, очень-очень давно, на Землю сошли Сыны Неба. Они слетели с небес в огне и громе, от которого колебались горы. Там, где прикоснулся к Земле их корабль, начал бить могучий источник и потекла новая река. На этом месте воздвигли храм. Он и сейчас стоит над источником и в нем хранятся святыни небес. Эта пластинка-талисман — тоже оттуда. Она была дана одному из предков Анга в награду за услугу, которую он оказал Сыну Неба. Но когда все это случилось и что это была за услуга, Анг не знал. Он думал, что его предок либо проводил куда-нибудь Сына Неба, либо спас его от гибели в горах, — а, может быть, и то, и другое: мальчишка был, как видно, убежден, что все его предки были альпинистами-проводниками.
— А где стоит этот храм? — спросил Милфорд.
— Не знаю. Этого никто не знает. Туда нельзя пройти, там Черная Смерть, — убежденно ответил Анг.
— Что это за Черная Смерть? Что тебе говорили об этой смерти? — настойчиво расспрашивал Милфорд.
Анг забормотал на шерпском языке. Потом сказал, что Черная Смерть посылается Сынами Неба и что люди не могут ничего знать о ней. Они умирают, сами не зная от чего. И тут Анг проговорился, что отец его тоже нарушил обет. Что поэтому он и погиб.
— Анг, ты же говорил, что он погиб в горах! — Милфорд уцепился за эту оплошность. Но Анг снова замкнулся.
— Да, в горах, сагиб, — угрюмо сказал он и отвернулся.
— А храм — тоже в горах? — допытывался Милфорд.
— Не знаю… Я там не был… там никто не был…
— А отец? Откуда ты знаешь, что он нарушил обет? И как он его нарушил? Пошел в храм?
Анг вдруг решился.
— Да, он пошел в храм! — с мужеством отчаяния вскрикнул он. — И боги его убили! Он знал, что умрет, поэтому и отдал мне талисман. А теперь и меня убьют боги, я выдал их тайну. И вас убьют…
Смуглое лицо его исказилось и посерело. Милфорд скорчил страдальческую мину.
— Постой, Анг, за что же тебе будут мстить боги? — деланно бодрым голосом спросил он. — Ты в храм не ходил. А мы тем более…
— Можно не ходить в храм, и все-таки боги накажут предателя, — уже спокойно сказал Анг. — Отец тоже был только около храма. А сагиб, которого он провожал, пошел внутрь — и не вернулся… Туда нельзя ходить, я говорю правду…
Больше мы ничего от Анга в тот день не добились, да и потом он отказывался говорить о талисмане, — видимо, всерьез страдал, ожидая мести богов. Но, как вы понимаете, он уже сказал более чем достаточно для того, чтоб раззадорить нас.