Она угрожающе наклонилась над стариком.
Грохнул выстрел. Зазвенело оконное стекло.
Ласталайка тоненько взвизгнула и упала навзничь.
* * *
— И всё-таки это была наша ошибка, — профессор протянул руку к полному кофейнику.
Господин Вильгельм Шталь на секунду прикрыл глаза.
— Ценю английскую вежливость. Вы хотите сказать, что это была моя ошибка. Но вы же понимаете: её нельзя было оставлять в живых. Она могла бы что-нибудь с вами сделать, профессор.
— Я отдал бы ей все запасы этой дряни, вот и всё, — Толкиен нахмурился. — Потом позвонил бы по тому же телефону, и объяснил ситуацию эльфам.
— И разоблачили себя перед ними. Ни один настоящий наркоман не отдаст свой запас зелья добровольно. Вся наша многолетняя игра пошла бы насмарку.
— Они компенсировали бы мне все потери.
Шталь рассеянно посмотрел на стену. На стене висела истрёпанная карта Европы на французском языке.
— Признаться, — вздохнул профессор, — мне чертовски надоело изображать из себя старого торчка, теряющего самообладание при мысли о дозе. Я плохой актёр. А вот девушка была хорошей актрисой. Я купился.
— Это у эльфов в крови… Что до актёрства, то, прежде всего, вы член "Фауста", — заметил Шталь. — Вы дали клятву.
— Я всю жизнь давал клятвы, — усмехнулся Толкиен. — Родине, жене, эльфам. Вам, наконец. И почти все нарушил, кроме последней. С точки зрения Данте, моё место — в девятом круге, среди предателей.
— В сущности говоря, вы соблюли все свои клятвы, — успокаивающее сказал Шталь. — Разве вы изменяли жене?
— Нет. Но её народу — несомненно. И своему — тоже.
Шталь с трудом подавил зевок.
— Опять про это… Вы, англичане, удивительно упрямы. Допустим, я — немец. Допустим также, что наш нынешний руководитель…
— Саруман Белый, — улыбнулся Толкиен. — Он из Штауффенбергов, не так ли?
— Я в этом не уверен… Но «Фауст» — не немецкая организация. У нас работают люди из всех стран Европы. Наша цель — защита нашей цивилизации. В сущности говоря, мы нужны даже этим несчастным эльфам. Сейчас мы осознаём, что геноцид был ошибкой… Но другие будут не столь терпимы. К тому же, — добавил он, наливая себе кофе, — вы ведь не сотрудничали с Германией во время войны?
— Разумеется, нет. Хотя — сочувствовал, ибо понимал, что происходит… Но мы об этом говорили. Ещё тогда, во время вербовки. Помните?
— Ещё бы не помнить!.. Признаться, тогда я был против контакта с вами. Не верил, что вы пойдёте на сотрудничество. Во-первых, жена-эльф. Во-вторых, они давали вам щедрой рукой всё, чего вы хотели…
— Я был дважды дурак… Зато, когда они решили, что я крепко подсел на это зелье, от любезностей не осталось и следа. Они были уверены, что я буду вкалывать на них за это чёртово снадобье. Признаться, у меня бывало искушение и в самом деле попробовать… Ладно, всё это в прошлом. А сейчас нам нужно как-то выкручиваться. Что я скажу эльфам?
— Возможно, что и ничего. Судя по нашей информации, Леголас скрыл ваш вызов. Поехал один, никого не предупредив. Видимо, он имел свой интерес в деле.
— Ему понадобилась девчонка? — Толкиен выглядел озадаченным. — Не верю. Эльфы брезгливы, и к тому же очень разборчивы. Если эльфу нужна женщина…
— Нет, не то. Я думаю, он намеревался её продать в какую-нибудь ортодоксальную эльфийскую семью — в качестве наложницы. Он ведь думал, что к вам пришла наивная девочка из "потерянных детей". Такие ценятся.
— Хм, вполне возможно… Но эльфы всё же постараются провести своё расследование. Хотя — будем надеяться на лучшее. Да, кстати, — профессор достал из кармана коробочку, — это подачка Леголаса. Три кольца пыли. Вы просили сдавать вам такие вещи.
— Да, разумеется. Благодарю, — Шталь спрятал коробочку в недрах письменного стола.
— Кстати… — профессор чуть замялся, — я собираюсь несколько пополнить свою библиотеку. Мне нужна обычная сумма. Если не сложно, переведите её через Америку.
— Через Америку нам уже сложно работать. Может быть, мы устроили бы это дело как авансовый платёж от какого-нибудь издательства… но это тоже не вполне удобно. Будем думать.
— Придумайте что-нибудь. Вы ведь всегда находите изящный выход из любого положения. Извините, мне пора. Я так и не закончил статью для сборника, а университетская типография больше не может ждать. Они и так мне телефон оборвали. На этом позвольте закруглиться. Всего доброго.
— Auf Wiedersehen, профессор.
Толкиен встал, коротко кивнул собеседнику, и вышел из кабинета.
Господин Вильгельм Шталь дождался, когда шаги старика затихнут в коридоре. Вытащил из недр стола деревянную коробочку. Трясущимися руками открыл её.
На дне тонким слоем лежала блестящая красная пыль.
— Моя прелесть, — сладко улыбнулся Шталь, и переложил коробочку себе в карман.
Схема
Солнечный свет, едва пробивающийся сквозь бурую завесу воздушных корней, внезапно провалился в случайную прореху. Попрыгал по сонной речной воде, вспыхнул на никелевой пуговице, украшающей ширинку сержанта, перескочил на рябое лицо капитана, кольнул в глаз. Капитан свирепо сощурился и прижал ладонь к лицу, выпустив из рук весло. Капризная туземная лодка, давно дожидавшаяся такого момента, кокетливо повела кормой, разворачиваясь против течения.
Сержант-итальянец помянул вслух — негромко, но ответственно — непорочное лоно Святой Девы и взялся за шест. Лодка нехотя выровнялась.
Капитан в который раз подумал, как славно было бы раскатывать по этой речушке на катере с антигравом. Увы, законы воспрещали открытое использование земного оружия и транспортных средств в отсталых мирах. В случае поимки антиграв послужил бы отягчающим. Для контрабандиста со стажем это означало лишние пять-семь лет на какой-нибудь скверной планете. Куда более скверной, чем эта.
— Чьи тут земли? — спросил сержант, ловко орудуя шестом.
— Нгуэнго, — ответил капитан, напряжённо всматриваясь в береговую полосу. — Сейчас они должны нас заметить.
Тупоносая стрела с белым оперением — знак мирных намерений — вылетела из джунглей, клюнула борт, упала в воду. Из воды выскочила рыбина, пёстрая и некрасивая, как биография капитана. Рыба сцапала деревяшку и потащила в глубину.
— Хорошая примета, — заметил сержант, налегая на шест. — Наваримся.
— Не сглазь, — осадил капитан. — У нас ещё четыре ящика, и всё надо продать. Поворачивай.
Лодка пошла к берегу. Тёмная, зацветшая вода недовольно заколыхалась, оставляя на бортах следы тины.
Из-за бурой стены растительности показался туземец. Свистнув, он бросил сержанту верёвку.
Капитан осторожно ступил на хлипкие сходни, напряжённо вглядываясь в лесной сумрак. Оттуда, из глубины, доносился какой-то ритмичный шум.
Потом они шли через мокрые джунгли, воняющие корицей, баней и помойным ведром. Зеленоватая грязь звонко, с оттяжкой, чвакала под ногами. Сетка воздушных корней над головами уплотнилась, нагоняя темень. Зато шум впереди усилился. Капитан решил, что туземцы что-то справляют — может, свадьбу, а может, большую нужду.
Капитан шёл налегке. Сзади кряхтел сержант, нагруженный ящиком с бусами. Ящик был куда тяжелее, чем казался с виду. Увы, тяжесть была платой за безопасность. Простодушные дикари иной раз поддавались искушению прибрать товар за так, прихватив на память и шкуры продавцов. Поэтому ящик был сделан из неразрушимого материала. Зато его можно было дистанционно взорвать. После нескольких инцидентов туземцы сообразили, что лучшая война — это торговля.
Наконец, землян вывели на относительно светлое место, где воздушные корни над головой были срезаны. Местное рыжеватое солнышко, — маленькое, жгучее, крапивное, — жарило вовсю, так что в середине полянки было почти сухо.
Там-то и ждала гостей торговая делегация племени нгуэнго.
На циновке лежал — навзиничь, раскинув ноги и выставив вперёд большое, твёрдое на вид пузо, — местный вождь. Как все местные, он был маленьким, колченогим, смуглокожим. С шеи свисали мотки стекляруса, руки и ноги сверкали от бисерных браслетов. Даже причинное место было украшено бижутерией.
Вокруг толпились приближённые — тоже раскормленные, тоже увешанные стекляшками. Они держали в руках маленькие барабаны и трещотки, услаждая любимого руководителя шумом. Нгуэнго любили шум.
— Доброго прибытия, дорогой гость, — вежливо, почти как к равному, обратился вождь к капитану.
Шум тотчас прекратился. Приближённые почтительно попятились, освобождая место.
— И тебе доброго пребывания, дорогой хозяин, — столь же вежливо ответил капитан.
Капитан хорошо знал местные порядки. Поэтому он, оставив сержанта с ящиком за пределами освещённого участка, подошёл и лёг на приготовленную для него циновку. Нгуэнго считали, что обсуждать серьёзные вопросы следует именно лёжа.
Как обычно, разговор начался с обмена любезностями. У вождя родился третий внук от младшей дочери, это хорошо… Дожди в этом сезоне всё никак не кончатся, это плохо… Племя уичлимобо собиралось напасть на нгуэнго, но умные нгуэнго увидели это во сне, первыми напали на уичлимобо, убили много мужчин и захватили много женщин. Это хорошо… Женщины уичлимобо очень ленивы. Это плохо. Но они ласковые и любят мужчин. Это хорошо… Приготовлен свежий эликсир. Это очень хорошо… Но его мало, очень мало. Это очень, очень плохо… Да, это очень плохо. Поэтому нгуэнго придётся оставить весь эликсир себе, ведь нгуэнго очень слабые люди, и если на них нападут уичлимобо, они не смогут защищаться, а эликсир даст им силы. Ну, может быть, несколько капель нгуэнго готовы отдать дорогим гостям. Практически за бесценок. Всего лишь за ящик стеклянных бус. Нет, уважаемые гости не могут отдать ящик бус за несколько капель эликсира, ведь бусы — очень, очень ценная вещь. Лучше они пойдут к народу уичлимобо. Уичлимобо тоже умеют готовить эликсир. Уичлимобо отдадут весь эликсир за одну связку стеклянных бус, ведь они так любят стеклянные бусы. Ну, если уважаемым гостям так необходим эликсир, нгуэнго готовы пойти навстречу и отдать целых десять капель эликсира за один-единственный маленький ящичек бус…
Торговля шла своим чередом. Через два часа вождь нгуэнго согласился платить по десять капель за каждую снизку, через три — по капле за каждую бусину. На этом можно было бы остановиться, но капитан чувствовал, что вождь нервничает — и ещё через час выторговал за бусину две капли. Из чего он сделал вывод, что вождь уичлимобо, скорее всего, даст три за две: уичлимобо были прижимистее нгуэнго, потому что уичлимобо были беднее. И эликсира у них было меньше.
Тем временем сержант вовсю строил куры: к нему ластилась местная красотка с жёлтыми цветами в волосах. За любовь она хотела бисерный браслет. Сержант предлагал две бусины. Вообще-то за те четыре капли эликсира, которые стоили бусины, на Земле можно было устроить себе безумную ночь, и не одну, с эскорт-леди экстра-класса, воплощением профессионализма и пластической хирургии. Правда, до Земли ещё нужно было добраться. Тайными трассами, миновав минные пояса, обводя вокруг пальца патрули Таможенной Службы, оставив немалую долю добычи проводникам, потратившись на подкуп чиновников, а главное — оплатив содержимое топливных отсеков. Правительство всё строже контролировало запасы кваркитового концентрата. Проклятые военные требовали всё больше К-топлива. Политики тоже требовали увеличения военных расходов: их беспокоила растущая галактическая империя хаттифнаттов. Политики и военные хотели войны. На которую призовут всех, но не все с неё вернутся… а полногрудая девушка была готова на всё ради одного-единственного бисерного браслета. Которое сержант предусмотрительно заныкал на такой случай.
Когда дело дошло до обмена, он как раз собрался по-быстренькому сбегать вместе с красоткой за край поляны. Пришлось отвлечься: надо было набрать код, который делал ящик прозрачным. Нгуэнго могли полюбоваться на его содержимое, но и только.
Вождь нехотя перевернулся на живот. Потную спину местного руководителя украшала татуировка, изображающая сношающихся мартышек. Сержант, увидев это, сплюнул через плечо, помянул святое Авраамово лоно, после чего сам отправился заниматься обезьяньим делом.
Тем временем капитан достал маленький прозрачный сосуд, — небьющийся, жаропрочный и с водоотталкивающими стенками: ни одна капля драгоценного эликсира не должна была пропасть. Вождь опустил в него мерную тростинку с рыбьим пузырём на конце, заполненным прозрачной жидкостью.
— Одна… вторая… третья… — считал вождь капли. — Четвёртая… пятая… шестая… восьмая…
— Седьмая, — сказал капитан и ловко зажал трубку пальцами. Капля на конце набухла, но не упала.
— Конечно, седьмая, — вождь сыграл лицом искреннее недоумение. — Разве я сказал «пятая»?
Капитан вздохнул и разжал пальцы. Капля налилась и выскочила.
Подсчитывая капли, капитан думал — в который раз — о том, что такое всё-таки этот самый эликсир. Земные специалисты извели немалое количество драгоценной жидкости, размолачивая её буквально на атомы. Каждый раз выяснялось, что это самая обычная вода с кое-какими органическими добавками естественного происхождения. Почему эта вода лечит практически любые болезни, омолаживает организм и к тому же действует как мощный стимулятор физической и умственной активности, никто не понимал. Физики с важным видом рассуждали про следы каких-то там «квазиорганических лептонных микроструктур», над чем смеялись биологи. Всё ясно было только земному правительству. Следуя закону, согласно которому инопланетные вещества, обладающие биологической активность, запрещены ко ввозу на Землю (закон был принят после эпидемии Синей Чумы — вируса, занесённого из космоса), они начали охоту на добытчиков и распространителей эликсира. Поговаривали, впрочем, что конфискованный товар не уничтожается, а идёт прямиком в высокие кабинеты… Капитан в этом даже не сомневался.
Ещё больше вопросов вызывало происхождение эликсира. Туземцы объясняли, что некоторым из них во сне являются духи и указывают, что в этом сезоне эликсир можно выжать из сока сладкой травы, растущей на таком-то плоскогорье, а в этом — из крови золотистых жаб, обитающих в таком-то ручье. Современные средства слежки и контроля это подтверждали: дикари и в самом деле шли на болото или к ручью, добывали траву, жаб или что-нибудь ещё — и путём нехитрых манипуляций изготовляли эликсир. Несколько пойманных и допрошенных с применением специальной химии туземцев доказали только то, что дикари и в самом деле верят в духов. Они были свято убеждены, что им во сне являются некие голоса и дают ценные указания. В конце концов, все махнули рукой. Ведь это не мешало зарабатывать деньги…
Наконец, пятьсот капель эликсира перекочевали в сосуд. Капитан его тщательно запечатал: содержимое стоило целое состояние.
— Счастливого пути, дорогой друг, — вежливо попрощался вождь.
— Счастливо оставаться, дорогой друг. Ящик с бусами откроется сам, когда солнце уйдёт, — пообещал капитан. К сожалению, нгуэнго ещё не до конца усвоили, что лучшая война — это торговля. Впрочем, по сравнению с теми же уичлимобо их можно было считать цивилизованными…
Сержант оттолкнулся шестом от низкого берега. Лодка развернулась и медленно отступила по зелёной воде, уходя на глубину.
— Интересно, — сказал итальянец, когда лодка отошла от берега. — Зачем им столько бус? Мы же продаём чёртову уйму этого барахла.
— Думаешь о всякой ерунде, — буркнул капитан. — Да какая разница, куда они их девают? Навешивают на себя, вот и вся недолга. Дикари любят стекляшки, это всем известно.
— Не получается, — вздохнул сержант. — Я уже прикидывал: даже если они все обвешаются нашим товаром до самых пяток, всё равно много.
— Значит, хранят где-то. И надевают каждый день разные. Сегодня голубые, завтра красные. Они дикари… Ладно, давай греби. Нас ждут уичлимобо.
* * *
Вождь лежал перед горой стеклянных бус и тянул из деревянной плошки священный напиток — отвар из корня бурой лианы с эликсиром. Вообще-то яд бурой лианы убивает за десять ударов сердца. Эликсир позволял сохранить жизнь, но бурая жидкость всё равно была очень противной. Вождь кривился от горечи, но всё равно пил: ему нужно было поговорить с духами.