- ...Да, этого человека я знаю. - Басков долго рассматривал фоторобот, над которым мне пришлось изрядно потрудиться вместе с компашкой из парка. - Он здесь, правда, не очень похож. Но, судя по вашему описанию, - это Карасев. Редкий талант, доложу я вам.
Настоящий боец, великий мастер.
- Вы с ним давно знакомы?
- Как вам сказать. Не так чтоб уж очень. Он тренировался у меня.
- Здесь? - показал я на приоткрытую дверь спортзала.
- Нет, - хмуро улыбнулся Басков. - В другом месте... Это когда мы, извините, в подполье ушли. По инициативе, между прочим, вашей конторы.
- Что он собой представлял? - Я не отреагировал на выпад тренера. -- Вы ведь с ним общались - сколько? - почти три года.
- Неразговорчив, скрытен. Но заводной. Нервишки у него шалят, это точно. Очень обязательный. Если пообещал - разобьется, но исполнит. Вот, пожалуй, и все.
Из спортзала я не шел, а летел, будто за полчаса у меня прорезались крылья. Карасев! Не думаю, что теперь установить его место жительства будет архитрудной задачей.
Адрес Карасева я получил за считанные минуты. И сразу же, не мешкая, отправился к нему домой, на всякий случай, для подстраховки, захватив с собой Баранкина.
Дверь коммуналки, где жил Карасев, открыла приземистая старуха.
- Чаво? - переспросила она, приставив ладонь к уху, тем не менее в мое удостоверение впилась цепко и что нужно вычитала вмиг. - А, Карасев... Ентот паразит... Вона евойная дверь. Нетути Карасева.
- Не знаете, когда придет?
- Гы... - открыла щербатый рот старуха. - Он мине не докладывает. А нетути его ужо неделю.
Не меньше.
Новость для меня малоприятная. Что делать? Не думаю, что мне удастся быстро получить санкцию на обыск: Иван Савельевич все еще по больницам прохлаждается, а его молодой коллега, завидев меня, зеленеет от испуга и старается побыстрее сбежать куда-нибудь "по делам". А что, если?..
- Рискнем? - тихо говорю Баранкину, показывая глазами на дверь комнаты Карасева.
- Ты что, того?.. - хотел покрутить он пальцем у виска, но, заметив любопытный взгляд старухи, быстро опустил руку. - Серега, у меня свадьба через три дня... - взмолился он. - Кто капнет - нас со свету сживут, по высоким кабинетам затаскают...
- Могеть, вам зглянуть на евонную комнату надыть? - робко спросила старуха.
- Не мешало бы... - переглянулся с Баранкиным, он только потупился безнадежно.
- Чичас... - Старуха зашлепала по коридору.
Через минуту она возвратилась и протянула мне ключ.
- Евойный, запасной... - Глаза ее забегали.
- Откройте, пожалуйста, - с официальной сухостью сказал я.
Старуха помялась немного, но не возразила.
Комната Карасева поражала убожеством: давно не беленные стены, слой пыли на столе и телевизор старой модели, простыни не первой свежести на довоенного образца кровати с медными шишечками... Я чувствовал себя неловко и ругался последними словами - а дальше что? Обыскать - значит, нарушить закон, уйти просто так - а вдруг в комнате есть что-нибудь такое... Короче, мы с Баранкшшм топтались у входа, а затем он меня потянул за рукав к выходу. И тут я увидел! В другое время, при иных обстоятельствах я, возможно, прошел бы мимо, ничего не заметив, но в этот неприятный для нас с Баранкиньш момент все мои чувства были обострены...
Через полчаса я уже стоял на пороге ЭКО.
- Здорово, Кир Кирыч! Колдуешь?
- А, Серега. Наше вам... - Мой приятель-эксперт оторвался от окуляра микроскопа и вяло пожал мне руку. - Садись. Хлебнешь? - показал на колбу, до половины наполненную прозрачной жидкостью.
- Спиритус вини?
- Извини, Серега, коньяк для опытов нам не положен. Чем богаты...
- Увы, не могу. Как-нибудь в другой раз. Тороплюсь. Я к тебе за помощью. Нужно срочно определить, что это за следы, - и я протянул Кпр Кирычу полиэтиленовый пакет с тряпкой, которую выудил из картонного ящика с мусором в комнате Карасева.
- Старик, для тебя сделаю. Посиди. Я в лабораторию. Вот журнальчик итальянский для мужчин. Поразвлекайся. Да не вздумай увести. Вещдок...
Вскоре Кир Кирыч возвратился.
- Ну, это просто... Сам, наверное, знаешь. На этой тряпке следы порохового нагара, оружейного масла и чешуйки свинца. Короче, этой тряпкой чистили ствол, похоже, револьвера.
- Чешуйки свинца... Слушай, Кир, а нельзя проверить, не из этого ли оружия застрелили Лукашова?
- Можно. Но на это потребуется значительно больше времени. Нужно провести спектральный анализ чешуек и пуль.
- Кио, голубчик, постарайся! С меня причитается.
- Да ладно, сочтемся. К вечеру заключение будет готово. - Поздним вечером я позвонил в ЭКО.
- Обрадую тебя, Серега, - ответил на другом конце провода усталый голос Кир Кирыча. - Именно из этого нагана был застрелен Лукашов. За бумагами зайдешь?
- Спасибо, Кир! Ну ты молодец... Бумаги завтра.
Будь здоров!
КИЛЛЕР
Как я по-глупому влип, простить себе не могу! Попался на элементарную уловку, как молокосос. Взяли меня Додик с Феклухой в тот момент, когда я помогал подняться старушенции, ни с того ни с сего рухнувшей прямо передо мной. Это я уже потом понял, что старая стерва была "подсадной уткой", когда меня притащили к ней на "хазу" в пригородном поселке, Додик и Феклуха ржали, как помешанные.
Шеф появился на вторые сутки моего заточения.
- Ну, здравствуй, мой мальчик, - он уселся на табуретку, развяжите ему ноги, пусть сядет, - приказал он Додику.
Я лежал на кровати, связанный по рукам и ногам, - эти поганцы боялись меня, как огня, конечно, в данной ситуации это обстоятельство было слабым утешением.
- Шеф, да он... - Додик скорчил глупую гримасу.
- Два раза я не повторяю...
Додик поспешил исполнить приказание.
- Ты голоден? - участливо поинтересовался шеф.
Я молчал, с ненавистью глядя на его тщательно выбритое лицо.
- Не сердись. Ты сам виноват. То, что надумал завязать - ладно. С кем не бывает... А вот то, что осмелился водить меня за нос, - это уже наказуемо, и со всей строгостью. Тебе было поручено ликвидировать жену Лукашова. С некоторых пор она стала для нас опасна. Я тебе объяснил почему. Для тебя ее кончить... тьфу!
И нет. Невелика сложность. А ты все ходил вокруг да около, глаза мне замыливал, а сам лыжи вострил: билет на самолет прикупил, денежки припрятанные откопал. Те, что я тебе платил. Я! Не скупясь платил. К бабе своей собрался по-шустрому да втихаря? Ну это еще полбеды. Но за то, что ты пожалел жену Лукашова - пожалел ведь, а? - и не выполнил мой приказ, ответ держать придется. Молчишь?
Шеф закурил и некоторое время смотрел на меня задумчиво, пуская дымные кольца.
- Выйди. - указал он Додику на выход. - Оставь нас одних.
Подождав, пока Додик плотно прикроет дверь, он начал:
- Как ты думаешь, зачем я тебя спасал, вытаскивал из всех твоих историй, приблизил к себе? За как!,е такие заслуги? Не знаешь. И мать твоя тебе этого не рассказывала... Впрочем, когда я с тобой познакомился, она уже была полностью деграднрованной. Водка, пьянки-гулянки... Значит, не знаешь? А я тебе расскажу. Она была моей любовницей, стала ею в четырнадцать лет.
Нe исключено, что ты мой сын, - он гнусно ухмыльнулся. - Хотя... нет, не похож, совсем не похож... Видно, нагуляла тебя с каким-нибудь ублюдком. Такие дела, мой мальчик.
Он поднялся.
- Но будь ты и моим сыном, простить тебя все равно не имею права. Таковы наши законы, и они незыблемы. Мы тебя будем судить. Чтобы другим неповадно было... - Он прошелся по комнате. - А бабу эту, Лукашову, мы сейчас поедем кончать. Без тебя обойдемся, слабонервный. Но прежде мы с нею побеседуем кое о каких вещах. Жди.
- Я тебя... и на том свете... найду... - Мне казалось, что я схожу с ума: голову, словно раскаленным обручем схватило, в глазах потемнело, а по жилам будто расплавленный свинец прокатился.
Он посмотрел на меня с брезгливым сожалением и молча вышел.
Вскоре от дома отъехала машина.
В комнату вошел Додик.
- Балдеешь, красавчик? Вот, оставили меня тут сторожить. А как по мне, то тебя нужно было сразу в расход пустить, не разводить трали-вали. Лишняя морока только. Подумаешь, фигура... Давай сюда свои лапы, я их веревками забинтую. В сортир, гы-гы, и стреноженный попрыгаешь...
Всю свою ненависть я вложил в этот удар ногой, мне даже послышался хруст височной кости. Додик завизжал, как заяц-подранок, упал и забился в конвульсиях, из его ушей потекла темная кровь.
Я вышиб плечом дверь и прошел в грязную крохотную кухню, где возилась старушенция.
- Режь, стерва старая, иначе зашибу... - едва сдерживая бешенство, показал я на свои связанные руки. - Ну!
Старуха что-то прошамкала и покорно перерезала кухонным ножом веревочные узлы.
Я выскочил на улицу с единой мыслью - догнать, опередить! Подняв руку, остановил голубые "Жигули".
- Тебе куда, парень? - спросил водитель.
- В город...
- Не по пути... - И водитель хотел закрыть дверцу - видно, что-то во мне ему не понравилось.
Тогда я рванул дверцу на себя и уселся на сиденье.
- Поехали, - сквозь зубы процедил я. - Прошу тебя... Нужно человека спасать... Я заплачу...
- Да пошел ты... - И водитель потянулся за монтировкой, которая лежала у него на подхвате.
Я достал свой наган, который отобрал у Додика.
- Выметайся. Быстро! - взвел я курок.
Перепуганный водитель не выскочил, а вывалился на шоссе. Я сел на его место и дал газ. Вскоре поселок остался позади.
ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННЫЙ
Карасев. Все, что я смог собрать о нем, лежит у меня на столе: характеристика, справки, свидетельские показания. Есть и фотографии, правда, десятилетней давности: настороженный взгляд, упрямо сжатые губы, квадратный подбородок. Симпатичное лицо. Убиица - "профи"... Он? В тот вечер, когда был убит Лукашов, алиби у Карасева почти стопроцентное. Во всяком случае, если судить по показаниям его соседей. А не верить им невозможно - особой любви к Карасеву они не питали. Но не мог же он быть одновременно в своей комнате и в парке у ресторана "Дубок"?!
Избитые неизвестным юнцы не смогли с полной уверенностью ответить на вопрос, когда им показали фото Карасена: не тот ли это человек? "Вроде похож... Как будто он... А может, и ошибаюсь... Вот если бы увидеть его в натуре, да в полный рост..."
Если бы... Исчез Карасев, испарился. Бесследно. Примерно через неделю после убийства Лукашова. Впрочем, судя по рассказам соседей, такое за ним замечалось и раньше-случалось, не бывал дома по два-три месяца.
Был на заработках, "шабашил", объяснял, когда спрашивали. Весьма вероятно. Но как истолковать присутствие на тряпке следов порохового нагара и свинца?
Мои размышления прервал телефонный звонок:
- Ведерников? А ты, оказывается, упрямый... Слышишь меня, алло?
- Слышу, - отвечаю, с трудом сдерживая внезапную дрожь-это снова "доброжелатель".
- Фишман - последнее предупреждение. Забудь о том, что он наболтал. А убийцу Лукашова, хе-хе, - снисходительный смешок, - мы тебе на блюдечке с голубой каемкой преподнесем. Услуга за услугу. Идет? Что молчишь?
- П-паскуда, - хриплю я, от бешенства заикаясь. - Я до вас все равно доберусь, - добавляю совершенно непечатное.
- Жаль, - голос на другом конце провода становится жестче. - Жаль, что не удалось договориться стобой по-хорошему. Надеешься на своих "стукачей"? Напрасно, считай, что их уже нет. До скорой, встречи, опер... Хе-хе...
Я медленно кладу трубку на рычаги. В глазах какаято муть, трудно дышать. Встаю, с силой распахиваю окно и хватаю воздух широко открытым ртом. Хаотическое движение мыслей постепенно упорядочивается, и одна из них вдруг огненным всплеском озаряет мозг: "Тина Павловна! Ей угрожает опасность!" Снова хватаюсь за телефонную трубку, накручиваю диск, но мембрана отвечает только длинными гудками вызова. Ее нет дома?
Но я ведь, черт побери, просил по вечерам не выходить на улицу!
Туда, немедленно к ней! Я выскакиваю в пустынный коридор управления и мчусь к выходу. Только бы успеть, не опоздать...
Такси, в котором я ехал, еще не успело развернуться, а мои ноги уже стремительно отсчитывали последние ступеньки лестничного марша, в конце которого солидно высится дубовая резная дверь квартиры покойного Лукашова.
Звоню. Еще и еще раз. За дверью ни шороха, ни звучка. Хотя что можно услышать, если на полу прихожей пушистый болгарский ковер ручной работы, в котором ноги утопают по щиколотки, а дверь такой толщины, будто ее сняли с бомбоубежища?
Наконец звякает, отодвигаясь, массивный засов (его поставила Тина Павловна после ночного визита бандитов), затем поворачивается ключ в замочной скважине, и дверь медленно отворяется.
Жива! Я облегченно вздыхаю и прячу пистолет в кобуру.
- Вечер добрый! Не рады? - говорю, широко улыбаясь.