Слава вернулся в родной город, к отцу-матери. Первые две недели, как бы по инерции, провел в режиме, к которому привык в психушке. Позавтракал и – на диван. Лежит, смотрит в потолок. Пообедал и – на диван до ужина. На все вопросы отвечал односложно: «Да, нет», – а то и вовсе к стенке отвернется. Лишь только изредка, когда мать уж совсем достанет своими увещеваниями: «Слава, сынок, ты сходил бы погулял. К друзьям своим прежним зайди. Они уже все переженились, детишек завели. Может, и тебя с кем-нибудь познакомят», – он выходил на часок из дому, пройтись. «Какие, к черту, друзья, – думал он, – как уехал в семнадцать в военный институт поступать, так… Пятнадцать лет прошло все-таки».
Но вдруг все круто изменилось. То ли материны уговоры подействовали, то ли сам Слава осознал, что он уже не в больнице и ему не надо ни перед кем изображать спокойного психа, но как будто кто-то у него внутри невидимый тумблер переключил.
Слава стал подниматься рано, вместе с отцом, и, выпив кружку чая, уходил из дому. Появлялся поздно вечером, к ужину. Только в воскресенье никуда он не ходил, оставаясь дома. Поначалу мать обрадовалась столь активному возвращению сына в жизнь, но потом, осознав, что она полностью утратила контроль за ситуацией, встревожилась. А встревожившись, по женскому обыкновению принялась давить на супруга, побуждая его к активным действиям:
Отец, слышь… Слава-то целыми днями где-то пропадает.
Ну и что? Он взрослый мужик. Четвертый десяток уже.
Как это что? Нынче только и слышишь: здесь убийцы, там бандиты, тут наркоманы… Боюсь, как бы он не с теми людьми связался. А тебе лишь бы отпихнуться…
Да сколько тебе говорить… Не мальчишка он уже. Наверное, на работу куда-нибудь устроился. Спроси у него.
Спрашивала, не говорит.
И что ты от меня хочешь?
Надо узнать, куда он ходит.
Каким образом?
Проследи за ним.
Я?! Да чтобы я слежкой занимался?! Да еще за родным сыном?! – энергично возмутился отец.
Он еще долго бухтел и возмущался, но женская логика, особенно замешанная на материнской любви и заботе – это страшная сила. Против такой силы не попрешь.
И в субботу отец отправился следить за Славой. К величайшему его удовольствию эта позорная миссия завершилась чрезвычайно быстро.
Через двадцать минут он уже вернулся домой и, раздеваясь, победоносно глянул на встревоженную мать, вышедшую в прихожую встречать его.
Старая ты дура, – с ласковой укоризной сказал он. – Ишь чего удумала… Следить… В библиотеку он ходит. За два квартала отсюда.
В библиотеку? – растерянно переспросила она. – Слышь, отец… А может, ты на заводе узнаешь… Ну, насчет работы для Славы…
Да погоди ты с работой… Оставь парня в покое. Может, это у него так стресс наружу выходит. Мы же ничего не знаем, что у него там было да как… Не торопись. Придет время, он сам устроится.
Слава ходил в библиотеку, как на работу. Еще и домой книгу прихватывал – ночью почитать да чтоб воскресенье зря не пропадало. Читал много и взахлеб, словно стараясь наверстать упущенное за все годы своей прошлой жизни, относясь к этому занятию с восторженностью и прилежанием неофита. Читал бессистемно, то, что под руку попадется. От современных женских детективов до Гомера. Потом, почему-то вспомнив про школьную программу, ухватился за русскую классику. Толстой привел его в восхищение. «Война и мир» – вот это небоскреб. Ни обойти, ни перепрыгнуть, только объехать можно. И то с чрезвычайным почтением. «Тихий Дон» вверг его в благоговейный ужас от осознания глубины той черной бездны, в которую способен пасть русский человек. Достоевского он деловито отставил в сторону. Это, конечно, мощь и сила, но слишком много времени отнимает. Больно тяжело он у него пошел. А вот времени-то у Славы как раз и не было. Тургенев заставил его кисло поморщиться. А дальше были Бунин и Вересаев, Солженицын и Булгаков, Мережковский и Набоков, Гроссман и Платонов… А потом ему на глаза попался томик Чехова. Он мигом проглотил десять томов и понял, что больше не хочет читать художественную литературу. Он даже пришел в легкое недоумение, как это люди еще могут пытаться что-то писать, когда уже есть Чехов.
Попытавшись грызть гранит философии, он споткнулся на Бердяеве и окончательно утонул в Ницше. Перекинувшись на русскую историю, он почувствовал, что это как раз то, что ему сейчас нужно. Оттолкнувшись от Карамзина, он быстренько пересек Ключевского и с удовольствием заплескался в просторных водах соловьевской «Истории…» Но больше всего хотелось прочитать того самого Фоменко, из-за которого так яростно спорили его бывшие сослуживцы. Но в библиотеке Фоменко не было.
Слава сунулся в книжный магазин. Солидные тома, да и цены тоже солидные. Ну, не у родителей же денег просить… «Хватит, – подумал он, – и так уже столько времени они меня кормят, оболтуса здорового».
Настал день, и он обратился к отцу:
Бать, узнай, пожалуйста, не найдется ли у вас на заводе для меня места.
А я уже все узнал, сынок, – обрадовался тот. – В охрану возьмут с превеликим удовольствием. И лицензию тотчас оформят, без испытательного срока. И оклад сразу же приличный дают.
Но там с оружием, наверное, – поморщился Слава. – Мне же, сам понимаешь, в диспансере никто справку не даст.
Какая еще справка, Слав, – замахал руками отец. – Еще чего не хватало. Даром я что ли тридцать пять лет на заводе отъишачил… Еще справки какие-то будут они с нас требовать… Не беспокойся, сынок, все сделаем.
И Слава начал работать в охране завода. Сутки дежурит, трое дома. Вернее, не столько дома, сколько в библиотеке. Мать, глядя на него, не могла нарадоваться: «Вот и у нас все, как у людей. Еще бы женился… Пусть и не на девке, так хоть на вдовой какой или на разведенке. Хоть бы и с ребенком…»
Так и потекла Славина жизнь мирно-спокойно до очередного крутого поворота. В тот день Слава нес службу у шлагбаума, перекрывающего въезд на завод. Должностная инструкция четкая и понятная. Обязанности просты до безобразия. Есть пропуск на машину, на людей, на груз – езжай. Нет – от ворот поворот. Сверить номер машины, физиономии людей и их фото, осмотреть груз, а в разовых пропусках отметить время въезда – всего и делов-то.
Слава грелся в будке, наблюдая через окошко, как его напарник, стоя у шлагбаума, пытается что-то втолковать стоящему перед ним бугаю, время от времени принимающемуся размахивать перед носом напарника красной ксивой. За спиной бугая стоял длинный, похоже, американский автомобиль с флажковым номером. «Объяснения что-то затянулись», – подумал Слава и вышел из будки наружу.
Да ты, козлина вонючая, – попер буром бугай на напарника, – да ты знаешь, деревня, кого ты перед шлагбаумом держишь? Да я тебя сейчас здесь же урою.
Напарник, напуганный таким блатным напором, заколебался. Слава понял, еще пара секунд, и он откроет шлагбаум. Не говоря ни слова, размеренным шагом, расстегивая на ходу кобуру и доставая из нее табельный револьвер, он подошел к бугаю и врезал рукоятью ему по голове. Бугай, закатывая глаза, медленно повернулся к Славе и тут же рухнул наземь. Все так же спокойно и деловито, ухватив его за одну ногу, Слава отволок бугая в сторону, освободив проезжую часть, и бросил его на тротуаре. Напарник квадратными от ужаса глазами наблюдал за происходящим.
Слава подошел к автомобилю, открыл дверь водителя и, заглянув внутрь, разглядел в глубине салона человека, раскинувшегося на мягких подушках заднего сиденья.
Уберите машину с проезжей части, пожалуйста, – вежливо попросил Слава. – Вы мешаете движению.
Подождав несколько секунд и увидев, что незнакомец никак не реагирует на его слова, он сам сел за руль и отогнал машину в сторону, освободив проезд.
А тут к шлагбауму подъехал грузовик, и Слава, проверив документы у водителя, полез в кузов – смотреть груз. А потом подошла смена, и они с напарником отправились в караулку, и Слава совсем позабыл и про бугая, и про американскую машину с ее молчаливым пассажиром.
Часа через три, когда Слава стоял уже на другом посту, в противоположном конце завода, раздался звонок начальника караула: «Будылин? К начальнику охраны, срочно!»
Когда он вошел, то первым делом бросилась в глаза кислая физиономия явно перепуганного шефа. Рядом с ним сидели директор и тот самый молчаливый человек из лимузина. Слава остановился на пороге. Человек поднялся из-за стола, подошел к Славе и, протянув руку, представился:
Генерал-лейтенант Маркушев. В отставке.
Слава подал ему свою, ответив в тон:
Капитан Будылин. В отставке.
Генерал цепко ухватил его руку, сдавив ее, как клещами. Славе в армии довелось повидать всяких придурков, в том числе и таких, которые, пытаясь доказать свое превосходство, устраивали состязание из всего, в том числе и из рукопожатия. Но он в такие игры не играет. Да он, признаться, ни в какие игры не играет. Слава, не отвечая на рукопожатие, лишь старался держать свою ладонь так, чтобы не в меру ретивый генерал не сломал ему пальцы.
«Никаких эмоций, – подумал генерал. – Ни тогда, ни сейчас. Интересная личность». Инцидент перед шлагбаумом произошел прямо у него на глазах. Генерал смаковал происходящее, как завзятый театрал, сидящий в третьем ряду партера и с наслаждением наблюдающий за малейшими нюансами игры любимых актеров. Слава поразил его. Поразил не решимостью, не отвагой (это ж надо было решиться попереть против агрессивного субъекта вдвое больше тебя), не быстротой и четкостью действий (за тридцать пять лет работы в спецслужбах генералу и не такое довелось повидать). Поразил полным отсутствием эмоций, можно даже сказать, абсолютным равнодушием к происходящему. Есть у человека инструкция, есть приказ, и он его четко исполняет, проявляя при этом самостоятельность, склонность к творчеству и не заморачиваясь никакими этическими выпендрючками. «Идеальный исполнитель, – подумал тогда генерал. – Как говорится, ничего личного, только бизнес».
Что же ты, капитан, лишил меня шофера? – спросил генерал, отпуская Славину руку. – У парня сотрясение мозга. А если б убил его? Этого ты не боишься?
Слава криво усмехнулся лишь одной стороной губ.
Нет. У меня справка есть.
Какая справка? – не понял генерал.
Что я сумасшедший, – снова усмехнулся Слава.
Что же ты сумасшедших на работу берешь? – генерал повернулся к директору. – Да еще в охрану, а?
Не сомневайтесь, Егор Виленович, – засуетился директор, – он уволен с сегодняшнего дня. Приказ я уже подписал. А в прокуратуру я тотчас позвоню, договорюсь…
Вот видишь, – не дослушав директора, генерал снова обратился к Славе, – ты остался без работы. Пойдешь ко мне работать, капитан? Если да, сегодня же едем в Москву. Мне особо рассусоливать некогда.
В каком качестве? – поинтересовался Слава.
Моего личного телохранителя и по совместительству шофера.
Пойду, – ни секунды не колеблясь, согласился Слава.
Тебе пары часов собраться хватит?
Пятнадцать минут. Только в цех схожу – отца предупредить.
Генерал Маркушев был главой крупной финансовой группы. Слава теперь, исполняя обязанности телохранителя, все время был у него на виду. Честно говоря, телохранитель из него поначалу был никакой. Но, в отличие от своих коллег и предшественников из спецслужб, расслаблявшихся от такой курортной жизни и потому неуклонно деградирующих (да кто ж рискнет покуситься на генерала Маркушева, финансовая группа которого является по существу частной спецслужбой), Слава быстро учился и набирался профессионализма день ото дня. Еще одно важное качество разглядел у него генерал. Слава был не болтлив. Не то, что не болтлив, он был самым настоящим молчуном. Причем качество это у него было не искусственно приобретенным в результате насилия над собственной натурой, а природным, заложенным в него от рождения.
После нескольких месяцев тщательного изучения генерал сделал ему новое предложение. И Слава снова согласился.
В силу специфики своего бизнеса у генерала возникали иногда определенные проблемы с различными людьми: частными лицами, госчиновниками, бизнесменами… И эти проблемы необходимо было решать.
Качество услуг подобного рода, предлагаемых на рынке, генерала не устраивало. Попытки «вырастить бабу-ягу в своем коллективе» тоже ничего хорошего не дали. Все это было грубо, топорно, по-хамски. А генералу требовался художник, творец, разносторонний профессионал, своеобразный Леонардо да Винчи этого дела. Вот этим самым Леонардо и предстояло стать Славе. И Слава дал свое согласие. Так он стал наемным убийцей или, говоря по-современному, киллером.
Люди генерала подготовили для него соответствующую инфраструктуру, и Слава, уволившись из генеральского банка, снова начал новую жизнь.
Теперь ему не нужно было каждый день являться на службу в строго определенное время. Связь со своим работодателем он поддерживал исключительно через Интернет. Жил Слава в одной из четырех снятых для него квартир, которые он менял по мере надобности. Свободного времени, хоть отбавляй. Так что читать теперь ему почти ничто не мешало. Благо, знающие люди подсказали, что книги можно не покупать, а читать их в Интернете, что при кочевом образе жизни было немаловажно. Ведь купленные книги приходилось таскать с собой с квартиры на квартиру (выбросить рука не поднималась). Дела у Славы пошли неплохо, во всяком случае, генералу ни разу не пришлось пожалеть о сделанном выборе. Через некоторое время по Москве поползли слухи, что серия внезапных смертей некоторых видных людей – не результат болезней, несчастных случаев и самоубийств, а итог деятельности суперкиллера по кличке Тень.
У Славы появились деньги. Это у него-то. У человека, который считал их источником и причиной всех бед и несчастий человеческих. Всей мерзости и уродства, которые только существуют на Земле. Самое смешное, что Слава не знал, что с ними делать. Незабвенный Юрий Деточкин знал, а он, Слава, нет. «Так поступать нельзя, – думал он. – И тогда, наверное, разворовывали, а теперь-то – тем более. Нужно давать прямо в руки конкретному человеку. Но как найти этого конкретного человека, которому нужна помощь?»
С Женькой он познакомился на улице. Славин джип стоял в левом ряду длинной вереницы машин, остановленных красным светом светофора. По разделительной цыганенок лет четырнадцати катил инвалидное кресло. Инвалид без обоих ног в камуфляже и лихо заломленном, как умеют это делать только десантники, голубом берете, протягивая руку к каждому водителю, просил милостыню. Кто-то давал, чаще – нет. Слава покопался в бумажнике и, дождавшись, пока инвалид с цыганенком поравняются с ним, опустил стекло и протянул инвалиду стодолларовую купюру. Тот от неожиданности опустил руку, потом, глядя на Славу ошалевшими от счастья глазами, сграбастал серо-зеленую бумажку и, скомкав ее, сунул в нагрудный карман.
Тебя как зовут? – не дав ему начать благодарственный монолог, спросил Слава.
Е-евгений, – ответил совсем сбитый с толку инвалид.
Камуфляж так надел, для жалости, или ты действительно военный?
Офицер. Старший лейтенант.
Ноги где? В Чечне оставил?
Д-да. А что?
Цыганенок, которому уже успел надоесть этот разговор (очередь длинная, надо успеть обойти всех, а то включится зеленый, и клиенты – фьють, уедут), вознамерился было двигаться дальше, но Слава открыл дверь, заблокировав дорогу. Выйдя наружу, он так цыкнул на цыганенка, что тот, бросив коляску, сломя голову бросился прочь, ловко лавируя между машинами.
Ты что это, а? – с испугом глядя на Славу, спросил инвалид.
Со мной поедешь, – ответил Слава.
Да не хочу я с тобой, черт, – возмущенно заорал он.
Но Слава, не слушая, уже сграбастал его и запихнул в салон. Пока он усаживал инвалида в кресло, пока пристегивал его ремнем, тот успел пару раз весьма чувствительно съездить Славе по челюсти. Пришлось Славе его утихомирить, заехав что есть силы под дых. Пока инвалид корчился на переднем сидении, Слава кое-как засунул его коляску в багажное отделение.