— Хэлло, мисс, соедините меня с Центром прессы.
К вечеру радио, телевидение и газеты Главного города были полны сообщений о новых чудовищных происках коммунизма. Мэр потребовал у Высшего городского совета чрезвычайных полномочий против коммунистов. Через несколько часов шеф опять вызвал Уилсона.
— Пит, — сказал шеф, — нашли чертову бутылку с кислотой. На морском берегу, километров в семидесяти отсюда. Слетайте посмотрите, в чем дело.
Когда летающий «бокс» с Уилсоном и молодым сыщиком, по кличке «Майкл-Бульдог», опустился на берег, там никого не было.
— Вот бутылка. — Майкл ткнул рукой в осколки разбитой пласткерамической посуды, на которой еще оставался кусок фирменной наклейки. — Вот песок, вот камни, там море, а здесь небо. Обстановка вполне ясная.
Уилсон огляделся. Голый, безлюдный берег тянулся до самого горизонта; прибрежные камни, зализанные морскими волнами, сверкали на солнце, словно смазанные бриолином.
— Кто обнаружил бутыль?
— Кибернетическая овчарка.
Уилсон долго разглядывал осколки посуды, золотистый черный песок, камни и море. Затем он выгрузил из «бокса» ультразвуковой молоток, совки, паклю и тряпки.
— Майкл, — обратился он к юноше, — отправляйтесь в город, приобретите четыре микрогрузчика, непрозрачный фторопластовый гроб самого большого размера и возвращайтесь сюда часам к девяти вечера.
Майкл-Бульдог привык повиноваться. Через минуту «бокс» взвился и пропал в сияющем солнечном небе.
Исполнив все указания, Майкл вечером возвратился на условленное место. В ярких голубоватых лучах искусственного солнца он увидел, что Уилсон возится около темного продолговатого предмета.
— Все в порядке, беби, тащи сюда свой гроб! — крикнул он Майклу.
Предмет неопределенной формы, обмотанный тряпками, был поднят микропогрузчиками и осторожно опущен в ящик. Дно ящика треснуло, и поклажа оказалась на песке.
— Вот досада! — вскричал Уилсон.
— Ого, Пит, вы, кажется, собираетесь увезти самый тяжелый камень с побережья?
— Не самый тяжелый, а самый нужный. Ну давай грузить его так.
Они с большим трудом втиснули свой груз в «бокс».
— Не развалить бы нам этим метеоритом машину! — заметил Майкл.
— Ничего, «бокс» — не циклолярия, выдержит. Курс — мой дом.
На другой день Уилсон включил телегазету, ожидая увидеть продолжение антикоммунистической компании. На его удивление, первые кадры газеты вновь оказались заполненными сверхсенсационным открытием этого всем надоевшего доктора Кресби.
Лицо Кресби минут пятнадцать не сползало с экрана.
Гениальное открытие!
Пища передается по воздуху! Внушение ощущения сытости и довольства! Всеобщее блаженство!
«Очевидно, кто-то очень влиятельный заинтересован, чтобы о вчерашнем поскорее забыли», — подумал Уилсон.
Он достал из почтового ящика плотную пачку газет. Разобрав почту, он отложил в сторону «Мак-Мердо тудей», «Зюйде штерн», «Кроникл» и «Куин-пингвин». Быстро пролистав страницы, пестрящие «дровами» (огромными черными литерами), бесконечными объявлениями и рекламой, он остановил внимание на крохотной заметке в «Кроникл».
«Говорят, что доктору Кресби удалось получить биокатализатор чрезвычайной активности, способный превратить в пищу обычный воздух или воду. Ученому, по словам осведомленных лиц, удалось накормить животных на расстоянии четверть мили от катализатора. Утверждают даже, что подобное кормление приводит к совершенной перестройке жизнедеятельности организма. В авторитетных источниках, из которых наша газета черпает свою информацию, высказывается мнение, что животные доктора Кресби постепенно теряют характерное для всех обитателей земли строение белковых молекул.
Как известно, в основе организма лежат углерод, водород, кислород, азот и сера. Доктору Кресби, однако, удалось присоединить к молекулам еще и атом фтора
Этот элемент-разрушитель ведет себя в организме, как смирный ягненок, придавая ему невероятную энергетическую активность и силу».
Больше в газете ничего интересного Уилсон не нашел. Его удивило гробовое молчание, которое хранила газета по поводу вчерашних событий. Он еще больше уверился, что это неспроста.
В «Пингвине» он вырезал ножницами всего семь строчек: «Прославленный гражданин нашего города, доктор биологии Уильям Кресби смело экспериментирует с таинственным биокатализатором. Нам удалось узнать, что этот биокатализатор, мы бы назвали его философским камнем древности, привезен с Венеры. Он испускает каталитические волны, превращающие воду в нефть и возвращающие людям молодость и силу».
«Куин-пингвин» оказался тоже скуп на слова: «Говорят, что вчерашняя суматоха вызвана какими-то таинственными экспериментами одного из наиболее уважаемых наших горожан. Причиной ее якобы был медведь колоссальной силы, биологическая активность которого в сотни раз превосходит нормальную. Наши научные обозреватели решительно отвергают подобные домыслы.
Мы уверены, что в ближайшее время наш славный доктор продемонстрирует публике своего огнедышащего медведя».
«Ишь ты, черти, ловко, — восхитился Уилсон, — тень брошена, а попробуй их привлечь за диффамацию. Молодцы!»
Выходящий на немецком языке «Зюйде штерн» высказывался довольно определенно.
«Нам достоверно известно, что Кресби создаст такое оружие, которое в один миг сокрушит коммунистов. Это будет славная биологическая война!»
«Теперь понятно, — подумал Уилсон, — почему они решили замять вчерашнее дело. Если только газеты не врут, как всегда… Очень уж все это сомнительно… Философский камень с Венеры!»
Уилсон засмеялся.
На экране появились питомцы доктора Кресби: бывшая старушка, исполняющая акробатический этюд, вчерашние старички, устанавливающие рекорды по поднятию тяжестей.
Уилсон внимательно прослушал две передачи подряд о Кресби и отключил экран. Затем вызвал Майкла.
— Хочешь увидеть разгадку вчерашнего преступления?
— О, конечно!
— Прилетай ко мне около двенадцати.
В 11 часов Уилсон и Бульдог сидели рядом и наслаждались обезникотиненным виргинским табаком.
— Наш шеф глупо поступил, начав возню с коммунистами, — заметил Уилсон. — Но это не мое дело. Главное в другом. Начальник стареет, у него хромает логика. Первая ошибка в том, что он допустил возможность одновременного выступления всех террористов. Это я понял еще при опросе свидетелей. Посмотри на карту. — Уилсон раскинул перед Майклом карту Главного города. — Вот здесь нападение совершено около десяти часов вечера, но это «около» десяти означает без четверти десять, здесь убийство произошло также «около» десяти, но уже без трех минут, здесь опять-таки «около» десяти, а именно в четверть одиннадцатого и так далее. Если все сто происшествий расположить во времени, то получается непрерывная зигзагообразная линия, проходящая через город с севера на юго-восток. Начало ее упирается в район Больших Клиник, а хвост выходит на самое побережье. Создается впечатление, будто выпустили на город невидимый снаряд, который пронесся, убивая и поражая встречных. На основании этого я сделал свой главный вывод — убийца был один.
— Никто не способен один изувечить за пятьдесят минут сто человек! — воскликнул Майкл.
— Это сделано не человеком, во всяком случае, не обыкновенным человеком.
— Киберы?
— Нет. В преступлениях действительно видна жестокость и мощь машины. Но там есть одна важная деталь: бессмысленность. Полная бессмысленность и алогичность. Это не свойственно киберам. Для кибернетических убийц характерна, напротив, изощренная избирательность, цель и логическая последовательность действий. И я никогда не разгадал бы загадки, если бы не бутыль с кислотой. И затем как следствие вот эта штука. — Уилсон вынул из ящика большое пластмассовое кольцо с неизвестной монограммой. — Майкл, — сказал он, — выясни в справочной, чей это фирменный знак.
Через несколько минут юноша бодро доложил:
— Это знак предприятий Кресби. А такими вот кольцами метят всех подопытных животных доктора.
— Теперь все становится на свои места, — удовлетворенно сказал Уилсон. — Сейчас мы посетим истинного убийцу.
— Мне поехать к прокурору за ордером?
По лицу Уилсона пробежала пасмурная тень.
— Нет, — ответил он, — нет. Мы не сможем его арестовать. И вообще лучше держать язык за зубами… Для нас лучше.
* * *
Когда Володя окончил чтение, у него не было еще никакого готового решения. Не было даже мало-мальски четкой рабочей гипотезы. Мысль его устремилась сразу по нескольким направлениям. Это было похоже на блуждание по темным галереям лабиринта, из которых лишь одна ведет к свежему воздуху и солнечному свету. Вообще у Володи в голове был полный сумбур.
Из всего прочитанного он помнил и усвоил лишь следующее:
1. Американец Кресби нашел биокатализатор, каталитические волны которого действуют на расстоянии.
2. Питомец Кресби похитил у Глаши брошь — подарок брата.
3. Брат Глаши — астролетчик привез с Венеры на Землю эту удивительную креветку.
4. Брошь полетела с моста и упала на платформу, груженную диоптазом.
Здесь не было и намека на связь с недавними событиями на химкомбинате. Да Володя и не искал этой связи. Он хотел только на некоторое время отвлечься от катастрофы на комбинате и отдохнуть. Но не думать о таинственном взрыве он не мог, и, как люди, которые в перерыве между длительными умственными усилиями начинают разгадывать первый попавшийся кроссворд, Володя ухватился за секрет зеленой креветки.
Володя снял трубку и попросил, чтобы ему прислали материалы, связанные с недавней космической экспедицией, в которой участвовал Глашин брат Федя.
Вот что он узнал из этих материалов…
В инфракрасных лучах горячие, окутанные паром воды Северного озера казались белыми, как бегущий из летки чугун. Уровень воды поднимался буквально на глазах. Озеро кипело и корчилось, раздираемое рождающимися где-то в глубинах огромными газовыми пузырями. Пар стлался над самой водой, как поземка, бегущая по черному зеркалу мостовой.
Почва едва ощутимо вибрировала под ногами. Сквозь незаметные трещины сочился желтый дым. Порой взрывался зеркальный гейзер расплавленного олова. Металл, застывая в полете, падал серыми сморщенными, как молочная пенка, шариками.
Косолапо переваливаясь и останавливаясь через каждые пятьсот метров, Федор брел назад, к котловине. Порывы ветра сметали с поверхности почвы вулканическую пыль и глину. Точно бронзовый и золотистый мох, проступали под ногами кристаллики пирида. Исполинскими агавами, раскрытыми во все стороны, высились кварцевые друзы. Мертвый минеральный мир был по-своему прекрасен и многолик. Но это была суровая и мрачная красота, лишенная теплоты и мягкости, присущей жизни.
На краю котловины Федор остановился. Круто вниз уходили гладкие серовато-голубые стены. Где-то там, на глубине трех километров, поблескивали ртутные озёра, обычно скрытые желтым или кроваво-красным флером испарений. Федор впервые видел молнии сверху. Они висели между ним и дном котловины, как сетка в провале лестницы. Здесь постоянно бушевали грозы. Трескучие грозовые ливни разрядов баламутили жирную коллоидную атмосферу, насыщенную парами воды, аммиаком и углеводородами. Почти в самом центре котловины возвышалось небольшое розоватое плато.
Федор провел рукой по гладкому астролиту шлема и вытер пыль.
Но видимость не улучшилась. Мягкая голубоватая дымка, на которую он обратил внимание еще утром, потемнела и плотной свинцовой завесой закрыла горизонт.
Федор присел на гладкий базальтовый валун немного передохнуть. Мешок с образцами был набит до отказа, а предстояло еще спускаться на самое дно котловины и несколько километров тащиться к розовому плато.
Федор думал о земле, о лесе, о сестренке Глафире, и все окружающее казалось ему нереальным. Он представил себе, как в грозовую ночь идет по скользкой раскисшей тропинке вдоль высокого берега Оки. Рюкзак намок и стал еще тяжелее, жесткая осока путается в ногах, а тут еще заросли зонтичных высотой с человека или сплошные кусты ивняка. Темно, хоть глаз выколи. Только в ртутном свете молний внезапно вспыхнут вокруг белые мокрые листья. Федор идет, мучается, чертыхается и в то же время знает, что все это пустяки, охота пуще неволи, и где-то совсем рядом светлая веранда, стол с белой скатертью, черное вишневое варенье в розеточках и старинный серебряный самовар. Но он идет, чтобы провести ночь где-нибудь в лесу, просушивая одежду у чудом разведенного костра. Этот костер, его непередаваемый запах и гудящее голубое пламя в мохнатой еловой лапе — драгоценная награда и вожделенная цель. Федор продирается сквозь кусты, хлюпает ногами в невидимых болотах и думает только о костре. А у костра он будет думать о туманном утре, о первых солнечных лучах, путающихся в стволах, и о спрятавшихся в росистой траве грибах. А какой будет клев! Что может сравниться с внезапно дрогнувшим поплавком!
В теплой недвижной воде лениво разбегаются круги. Над ней еще стелется пар. А камыши — те просто залиты молоком. В них что-то плещется и полощется, бормочет и шуршит. Жирная вода в черных туманных камышах и рогозах. Там прячутся утки и выдры, щуки жрут рыбью мелочь, лягушки мечут крупную икру.
Федор вздрогнул и вскочил. Над котловиной поднялся огромный столб, окутанный тяжелыми облаками. Черная, закопченная сигара какой-то миг висела в воздухе, опираясь на этот столб, и вдруг исчезла. Только где-то высоко-высоко можно было различить меркнущее световое пятно.
Федор почувствовал, что у него вспотели руки. Стук сердца отдавался в ушах, в горле пересохло. Он все еще стоял, задрав голову вверх. Но в бездонном серебристо-фиолетовом небе уже ничего не было видно. Над котловиной все так же бушевали грозы. Розовое плато едва виднелось, окутанное двойной пеленой непогоды и дыма.
Потом Федору стало стыдно за свой испуг, и он поспешил успокоить себя: «Если Лешка Теренин взлетел, значит, это было необходимо. Может, ему пришлось спасать корабль от какой-то внезапно нахлынувшей беды… Не ждать же, пока я дотащусь со своим мешком…»
Но отогнать смутное чувство тоски, которое холодной струйкой просочилось куда-то под самое сердце, было труднее. Федор представил себе весь трагизм и ужас положения. Он один на неисследованной планете. Только что неизвестно куда улетел планетолет, и у него, Федора, нет ни малейшего шанса вернуться на Землю. Ему опять стало страшно.
Федор сел на тот же черный базальтовый валун и взглянул на висевший у пояса скафандра манометр. Воздуха было еще часов на тридцать. «В самом худшем случае это продлится тридцать часов», — подумал он и внезапно совершенно успокоился. Он нажал на кнопку, и к его губам придвинулась теплая пластмассовая трубка. Выпив немного бульона, он лег, чтобы сэкономить побольше воздуха, и стал ожидать возвращения Алексея.
Когда в наушниках сквозь шум и потрескивание выплыл знакомый голос Алексея, Федор решил, что стал жертвой слуховой галлюцинации. «Не мог же он возвратиться так скоро», — подумал Федор.
— Федюшка! Где ты? Произошло несчастье! — кричал Алексей.
Но Федор молчал. Ему было радостно и стыдно.
Не улавливая смысла обращенных к нему слов, он упивался их музыкой. Он еще не мог осмыслить всего, что произошло. Несоответствие между недавно стартовавшим планетолетом и этим живым близким голосом еще не коснулось его сознания.
— И как это я мог подумать, что Лешка меня бросил здесь… Даже если нужно было спасать корабль, даже если сто тысяч раз нужно было улететь… — тихо шептал он, счастливо и глупо улыбаясь.
— Чего ты там молчишь?! Настройся поточнее! — Голос Алексея стал сердитым. — Несчастье произошло. Слышишь?
— Да, слышу! — ответил Федор.
Он был рад, что Алексей не слышал его слов и вообще не знает, о чем он тут думал, когда валялся на рокочущей от подспудных вулканических сил почве.
— Немедленно возвращайся! «Веспер» улетел…
— К-как ул-летел? Сам?!
До сознания Федора еще не доходила реальность обстановки. Воображаемое несчастье настолько сильно Отпечаталось в нем, что никакая действительная беда уже не могла взволновать его сильнее.