- Как же это можно сделать?
- Очень просто. Надо только взглянуть на их локатор, вот на такой же или очень похожий экран.
Кочин взглянул и увидел: экран пуст. Но он увидел это не своими глазами, а спокойными насмешливыми глазами какогото другого человека, с физиономией морского пирата и трубкой в зубах, очевидно, их командира.
Вскоре Хоменко скомандовал стоп. Остановились где-то на границе досягаемости той лодки.
- Спасибо, товарищ Кочин. Очень ценные сведения. Теперь я с ними и сам справлюсь, а вы следите за своим "перехватчиком". Я вам не мешаю?
- Что вы, никогда в жизни не принимал так хорошо, сказал Кочин, хотя присутствие командира, конечно, отвлекало.
Но эта неизбежная помеха с лихвой перекрывалась охватившим его азартом, сознанием собственного всесилия: его, чужого здесь, штатского, беспрекословно слушается мощный боевой корабль, он может все - не только засечь перехватчика, но и проникнуть в чужую лодку. Наверное, так чувствовали себя боги, если они когда-нибудь существовали.
- Что он делает сейчас?
- Этот тип? Ничего, просто сидит у себя в каюте. Видимо, наш сеанс уже кончился. Перед ним блокнот и карандаш. Минутку, что это? Рюмка!
- Виски?
- Едва ли. Во время сеанса это недопустимо. Капает какие-то капли. Выпил. Странно, стимулятор, что ли?
- Допинг, - сказал Хоменко.
Лодка на экране дрогнула и сдвинулась вправо. Соблюдая ту же дистанцию, командир начал преследование. Прошло около двух часов.
- Сейчас они войдут в наши территориальные воды, - заметил Хоменко. - Тогда у нас будет больше прав...
- Ради бога, командир!
- Да нет, что вы! Пожалуйста, наблюдайте. Это на самый крайний случай. Что он делает?
- Да ничего, просто отдыхает.
- Отдыхает? Нашел где отдыхать. Самое подходящее место! Ага, они остановились. Стоп!
- Слушайте! - Кочин совсем не вежливо схватил командира за локоть. - У него карта... и компас. Повернулся в другую сторону. Готовится к приему...
- А теперь что?
- Ах, подождите, не мешайте!
Худощавое лицо незнакомца напряглось. Несколько минут Кочин не видел ничего, совсем ничего. Потом появилось сосредоточенное лицо молодого солдата. Нашего. Да, молния связиста на погоне. Солдат старательно читал какие-то цифры на ленте, ползущей под рукой. Незнакомец, лицо которого накладывалось на лицо солдата, начал торопливо записывать.
- Пишите! - крикнул Кочин, боясь оторваться от этого тройного изображения: длиннолицего, солдата и цифр. - Пишиie: "7, 3, 1, 4, 7, 7, 9, I, 4". Стоп! Новый ряд: "9, 9, 1, 9, 7, 7, 4, 8, 6, 9, 1, 5, 2". Все!
На лице Хоменко обозначились жесткие морщины.
- В каком направлении он принимал? - На стол перед Кочиным легла карта. Берег был близко - изорванный, коричневый, видимо, очень гористый. - Мы вот здесь. - На карте появилась точка.
Кочин провел уверенную линию. На коричневом берегу линия уперлась в кружок какого-то знака.
- Гад! - глухо выдавил Хоменко. - Шифр нашей радарной станции. Смотрите, они уходят. Полный вперед! Не удрали бы за пределы наших вод, тут совсем рядом!
Лодка на экране росла, приобретая все более отчетливые контуры. Длиннолицый, ни о чем не подозревая, дремал, откинувшись на спинку кресла. "Сейчас они уйдут, - подумалось Кочину, - и никакой феномен "пси" не поможет, черт бы его побрал!" - И он с ненавистью глянул в самодовольное лицо этого типа. Тот вздрогнул и открыл глаза. В его глазах Кочин увидел ужас, а вслед за тем увидел себя, Кочина, - грозного, настигающего, карающего. Длиннолицый вскрикнул, отпрянул, и Кочин, стараясь не упустить его, рванулся вперед и вытянул руки, чтобы схватить врага за тощую жилистую шею.
Руки его наткнулись на стену.
Хоменко что-то скомандовал, а может, и несколько команд успел подать - Кочин не заметил, много ли времени прошло.
Лодка дрогнула, и командир всем корпусом подался к экрану локатора.
Полные ужаса глаза все еще стояли перед Кочиным. Длиннолицый сидел, точно загипнотизированный, не в силах шевельнуться. И тут хлопнул тупой тугой взрыв. Длиннолицый дернулся - и сразу глаза его стали стеклянными. Представление окончилось.
- Еще немного, и ушли бы, - словно извиняясь, сказал Хоменко. - А с такими сведениями, сами понимаете, я их отпустить не мог.
От ударной волны лодку качнуло. Кочин с облегчением сорвал с головы шлем.
ТЕЛЕГРАММА
Москва Институт экспериментальной психологии Шокальскому Ломаю голову над представлением вашего сотрудника Кочина правительственной награде тчк Посоветуйте, как поудобнее назвать его должность Приветом адмирал Горшенин
ТЕЛЕГРАММА Северогорск, ЕМУ - 183 Горшенину Учитывая что дальнейшие случаи подобных награждений не за горами удобнее всего назвать телепатом Шокальский
3. СТРАННЫЕ ЛЮДИ, СТРАННАЯ ИСТОРИЯ
Протокол
заседания комиссии АН СССР 12 марта 197... г,
(в целях экономии места факты, уже известные читателю,
опускаются)
Председатель комиссии. Ну что ж, приступим, товарищи. Попробуйте нас убедить. Слово имеет профессор Локтев, пожалуйста!
Локтев. Я постараюсь лишь изложить факты, результаты опытов и наблюдений, которыми мы занимались в течение последних нескольких лет... К сожалению, мы ничего или почти ничего не знаем ни о приемном, ни о передающем аппарате парапсихологии. Для науки это по-прежнему загадка. Но, откровенно говоря, человеческая психика вообще во многом остается загадкой - не закрывать же из-за этого цивилизацию. Так вот, приемный аппарат перципиента Кочина по сравнению с другими людьми чрезвычайно развит и за счет наследственных признаков, и за счет специальной тренировки. Вероятно, это качество человека, как и другие, может развиваться практически беспредельно. Только не улыбайтесь, товарищи! Не надо смотреть на парапсихологию как на некую мистическую силу. Слишком многими фактами мы располагаем, а от фактов не так-то просто отмахнуться, да и надо ли отмахиваться, если даже первые опыты сулят нам такие плоды?
Реплика с места. Какие такие плоды!?
Локтев. О мыслепередаче Москва - Владивосток вы, вероятно, читали в газетах. Могу только добавить, что всякие случайности в этом эксперименте исключены, он проводился под наблюдением авторитетной комиссии, в которую входили и наши специалисты. Процент правильно принятых изображений в десятки раз превышает возможный вероятностный результат. Далее, чтобы выяснить сущность телепатического механизма, перципиента помещали в камеру, полностью отражающую радиоволны, внутрь сильного магнитного поля, наконец, на подводную .тодку на глубине порядка пятисот метров. Результат, товарищи, тот же...
Реплика. И это вы называете "плодами"!?
Локтев. Да, это мы называем плодами. Но позвольте продолжить. Известные нам органы чувств человека далеко не совершенны. В обыденной жизни мы не можем пожаловаться на свое зрение... (Смех: протирает очки.) Но чтобы наше зрение отвечало требованиям современной науки, в помощь глазам пришлось подключить микроскоп и телескоп, телевидение и локатор, радиотелескоп и спектрограф. Что же можно сказать о телепатии, которая и без того находится в задавленном, заторможенном состоянии?..
Реплика. А может, в зачаточном состоянии?
Локтев. Едва ли, но в данном случае это дела не меняет. Я хочу сказать, что способности перципиента Кочина требуют, во-первых, тренировки, а во-вторых, каких-то усиливающих приспособлений. Вы, конечно, понимаете, как это сложно, поскольку о механизме телепатии мы все еще имеем весьма смутные представления. И все же нашему институту удалось кое-что сделать в этом направлении.
Реплика. Любопытно, что же?
Локтев. Вопрос, товарищи, слишком специальный, я не могу сейчас на нем останавливаться. Мы представили доклад, интересующиеся могут ознакомиться. Во всяком случае, после событий на подводной лодке, где способности перципиента проявились особенно полно, нам удалось не только закрепить их, но и значительно усилить, о чем убедительно свидетельствует экспериментальный материал. У нас создается впечатление, что, научившись видеть на расстоянии, индивидуум закрепляет способность мгновенно, подобно тому, как научившийся плавать уже никогда не разучится. Отсюда мы сделали вывод, что телепатические способности как бы "запечатаны" в генетической памяти человека, и нужно лишь "распечатать" этот код, что и составляет главную трудность. В прошлом, вероятно, подобные способности были свойственны всем, но из-за редкого пользования прочно забылись нашим биологическим аппаратом, как, скажем, способность шевелить ушами. (Смех.) Нам кажется, восстановление этого навыка в широких масштабах - одна из ближайших задач науки.
Реплика. Первостепеннейшая задача, что и говорить!
(Смех, редкие аплодисменты.)
Председатель. Вице-адмирал Горшенин.
Горшенин. Для меня не совсем понятен скептицизм представителей, так сказать, "чистой" науки. У нас, в вооруженных силах, на такие вещи смотрят более трезво. Я вовсе не склонен рассматривать телепатию как мистику, но я сказал бы так: если мистика годится для обороны, давайте нам и мистику. Должен вам доложить, в военных кругах весьма заинтересовались способностями товарища Кочина. Генеральный штаб... Но боюсь, товарищи, что пока мы с вами спорим, мистика это или не мистика, наш потенциальный противник ушел в изучении вопроса далеко вперед. По просьбе Академии наук один из наших флотов выделил для товарища Кочина подводную лодку новейшей конструкции... Я думаю, это весьма существенные доводы в пользу серьезного отношения к тому явлению, которое продемонстрировал товарищ Кочин, не знаю уж, как вы его предпочитаете называть: парапсихология, телепатия или феномен... феномен...
Локтев. Пси.
Горшенин. Вот именно - пси, благодарю вас.
Председатель. Что касается меня, я бы отбросил все эти загадочные названия, эти "пара", "пси". Куда лучше доброе старое "телепатия". Почти как телевидение. Далеко - вижу, далеко - чувствую. Правда, не совсем точно "чувствую", но что поделаешь, язык беден перед лицом науки! Продолжим, товарищи.
Отдел парапсихологии считался в институте самым странным.
И не только потому, что на них смотрели как на алхимиков экспериментальной психологии, а величественная институтская кассирша каждый раз швыряла им зарплату, как личную милость.
Странными были они сами.
Пожалуй, группа начала свое существование с той самой встречи на литературном вечере в Политехническом. Первые опыты они провели на свой страх и риск - Кочин отправился в ошуск во Владивосток, а Вадим Петрович каким-то чудом сколотил общественное мнение в Москве. Опыт удался, газеты напечатали сенсационный материал о мыслепередаче Москва - Владивосток, поднялась обычная шумиха, но прежде чем все стихло, как это бывало уже не раз, на их небосклоне взошел старик Шокальский, ученый с мировым именем и энциклопедическим кругозором, шествующий из науки в науку и каждую одаривающий своими бредовыми, фантастическими, великими идеями.
Собственно, он не закапывался глубоко ни в одну из наук, он умел перекидывать мостики между ними, по которым и проложил свой путь к мировой славе. С приходом Шокальского телепаты обрели весомость, их официально признали, включили в штат Института Экспериментальной психологии, выделили ассигнования.
Однажды Шокальский привел Локтева. Рядом с монументальным Локтевым козлобородый Шокальский выглядел карикатурой на ученого. Но внешность оказалась обманчивой: Локтев звезд с неба не хватал, хотя был и фундаментален, и усидчив, и работящ. Вот, впрягли в одну повозку вола и трепетную лань, и ничего, получилось, в науке бывает. Потом пришли другие, однако никто, даже Шокальский, их официальный руководитель, не мог ничего изменить в атмосфере "отдела телепатологии", как прозвали их недруги, в той атмосфере, которую создал и поддерживал Вадим Петрович. Он был душой всего.
Что представлял собой Вадим Петрович?
Седой, одутловатый, весь сивый, с больным сердцем и помятым нездоровым лицом, мешковатый, медлительный, апатичный, - но взгляд!.. Сколько энергии, сколько воли излучали глаза этого внешне безвольного человека! Иногда Кочину казалось: так удав смотрит на кролика.
Образование - среднее. Должность - младший научный сотрудник. Его послужной список был парадоксален, как он сам.
В сорок пятом демобилизовался в звании гвардии сержанта, десять лет вел в школах и техникумах самодеятельные кружки чуть ли не на общественных началах, числился художественным руководителем районного Дома культуры, потом подвизался в цирке. Когда с ним познакомился Кочин, он уже не был никем, кроме телепата-любителя, обивал пороги научно-популярных журналов, чтобы прокормиться, его везде знали как чудака-энтузиаста, всюду любили, но нигде не печатали. И в то же время углублялся в нехоженые дебри человеческой психики, переписывался с мировыми знаменитостями и экспериментировал, экспериментировал, мечтая об официальном признании своей науки, о государственных масштабах в постановке опытов.
И этот странный человек без образования, а для многих и без фамилии стал фактическим руководителем отдела академического института. Несомненно, в телепатии, да и вообще в психологии, он был специалист номер один, и сам Шокальский не только всегда считался с его мнением, но даже вроде побаивался.
Поначалу как-то смутно побаивался и Кочин - Вадим Петрович умел приобретать непонятную власть над людьми. Первое время Кочину казалось, что Вадим Петрович немножко того... Но нет, мыслил он вполне здраво. И со временем Кочин решил, что бе* рет он увлеченностью, непоколебимостью веры. Как вспыхивал этот апатичный человек, как гневался, когда кто-нибудь позволял себе хотя бы усомниться в его вере, и как умел радоваться и ликовать, когда дело шло на лад!
Индуктор он был уникальный, во время сеанса мог два-три часа подряд не думать ни о чем постороннем. Кочин проводил опыты и с другими индукторами, уж кто-то, а он-то, читающий их мысли, знал, как трудно сосредоточиться даже на пятнадцать минут. И это тоже было удивительно.
Несколько лет они работали вместе, почти ничего не зная друг о друге. Кочина подмывало любопытство: что движет этим человеком? Но спросить он не решался. И лишь недавно, перед самым заседанием комиссии, которая должна была решить их участь, Кочин получил от Вадима Петровича приглашение "на чашку чая".
- Я должен объяснить вам кое-что, Володя.
Кочин сидел на диване, а Вадим Петрович грузно прохаживался по комнате, среди книг, заложив руки за спину, и медленно, каждая фраза по отдельности, рассказывал. Говорил он довольно бессвязно, он вообще не умел говорить, но, вероятно, образовавшийся между ними телепатический контакт позволил Кочину ярко увидеть все, что Вадим Петрович, рассказывая, вспоминал.
- Я был зеленый пацан, совсем пацан, представляете, сразу после школы - на войну. Мы все наступали, наступали, а тут немцы контратакнули, мы заняли оборону, и наш полк попал в третий эшелон. Одним словом, солдатское счастье, хоть отоспаться можно. Да, а накануне меня немножко контузило, так, чуть-чуть, можно сказать, просто встряхнуло. На рассвете уже, всю ночь протопав, заняли мы свою позицию. Наш старшина, жох-парень был, каким-то собачьим нюхом отыскал пустой блиндаж, и все мы, совершенно измотанные, попадали на пол и уснули. Я даже ни сапоги не снял, ни автомат, ни подсумок. Уснул, как провалился. Проснулся только на следующую ночь, тоже уже к рассвету, и то потому, что приспичило. Вылез из блиндажа - и сразу вспомнил, какой мне сон снился, да так, знаете, отчетливо, просто удивительно.
Я, значит, сижу на бруствере окопчика, портянки перематываю. И вдруг появляется передо мной лицо. Не человек, а одно лицо, крупное, как в кино во весь экран. Странное лицо, вроде человеческое и вроде нет. Уставился я на него, он на меня, а глаза у него умнющие, насквозь видят. И тут он говорит... Заметьте, Володя, говорит, а губами не шевелит...
- Пойдем-ка, - говорит, - парень, со мной.
Ну, я не то пошел, не то уж не знаю как, а только вижу: это уже не Земля. Совершенно незнакомый пейзаж, черные оскаленные горы на горизонте, солнце не солнце, а рыжая тусклая копейка, и под ногами вроде какая-то жидкость, хотя и не проваливается. Он идет рядом со мной, почти человек, но все пропорции и все остальное... словом, явно не человек. И еще... это я не сразу заметил... весь я покрыт тонкой прозрачной пленочной, с головой и сапогами, только автомат поверх нее да ремень с подсумком. Когда, что - не знаю.
Тут выскакивает бог весть откуда стайка молодежи. Тот, что со мной шел, в годах был, а эти все мои сверстники, парни и девчонки. Веселые, проказливые, ну и одеты, мягко говоря, полетнему. Увидели меня, нисколько не удивились, окружили, рассматривают, ощупывают, хохочут.