Связал подельников кровушкой, чтобы случаем в кусты не нырнули (дело знакомое, могут с потрохами заложить, не успеешь стопарь закусить), и вертит ими как хочет. Назад им дороги нет. Да только Профессора на мякине не проведешь и «мокруху» на него не повесишь. Ведь яснее ясного, что задумал Крапленый: подставит под удар дружков, а сам – поминай как звали…
И теперь главное – не упустить момент, когда нужно будет вовремя выйти из игры, опередить Крапленого.
Если бы не Михей… Дубина!
Звонок у входной двери затрезвонил, как показалось Профессору, над самым ухом. С неожиданной для его возраста прытью он вскочил на ноги и метнулся к окну. Подслеповато щурясь, выглянул сквозь щелку между портьерами и облегченно вздохнул – Михей.
– Ну ты закупорился! – наморщил нос Михей. – Духотища… Открой форточку, проветри комнату.
– Сейчас проветрю… мозги твои куриные. Садись! – зло бросил Профессор.
Михей в недоумении вытаращил свои мутные блекло-серые глаза и грузно плюхнулся на диван с высокой деревянной спинкой. Под его весом жалобно скрипнули пружины, и в воздух поднялось пыльное облачко.
В отличие от старшего брата, худосочного и поджарого, Михей к старости располнел и стал похожим на коротконогого выбракованного хряка. Его широкое, с тройным подбородком, лицо казалось постороннему наблюдателю тупым и самодовольным, и только в случае опасности оно мгновенно преображалось, твердело, а дебильные глаза вдруг темнели, наливались злобой и хитростью. Эту маску, ставшую его второй натурой, Михей носил уже не одно десятилетие. И только Профессор знал, что «недалекому и простоватому» братцу палец в рот не клади – отхватит вместе с рукой.
Брезгливо посмотрев на засаленный, в перхоти, воротник пиджака Михея, Профессор спросил:
– Выпьешь?
– Вот это другой разговор, – оживился Михей, потирая короткопалые, в старческих веснушках руки.
– Плесни, сколько не жалко.
«Для тебя, придурка, жалко, да куда денешься…» – подумал Профессор, направляясь к буфету.
Он знал, что братец только тогда начинает соображать, когда вольет в брюхо стакан чего покрепче.
Профессор отворил дверку буфета, поколебался чуток в раздумье, затем достал бутылку водки. Французский коньяк он незаметно задвинул поглубже, краем глаза заметив, как вытянул шею Михей, пытаясь рассмотреть из-за плеча брата содержимое импровизированного бара.
– Ха, – выдохнул Михей, выцедив врастяжку полный стакан водки. – Вот спасибочки, брательник, выручил. Башка со вчерашнего вечера как чугунок.
– Закусывать будешь?
– Гы-гы, – заржал Михей. – После первой не закусываю, ты же знаешь…
И он, как бы невзначай, пододвинул пустой стакан поближе к Профессору.
– Баста, – отрезал Профессор и спрятал бутылку. – Поговорить нужно. Серьезно поговорить.
– Валяй, – согласился со вздохом сожаления Михей.
– С Крапленым нужно завязывать.
– Чур тебя! – замахал руками в испуге Михей. – Ты что, белены объелся? Да он меня из-под земли выроет и обратно зароет, если я только намекну ему об этом. У меня его загонялка имеется на приличный куш и рыжевье. Пока от него не отмажусь, о чем речь?
– Поц ты коцаный! Тебе сейчас нужно когти рвать отсюда, а не думать, как долги отдать. Торганешь фуфлом – и поминай, как звали раба божьего Михея. Заметут легавые, не успеешь «Отче наш» прочитать.
Усек?
– Крапленый что, сгорел?! – всполошился Михей.
– Пока нет. Но его амбец не за горами. Вот и вари своей башкой, что и почем.
– Ах, мать твою… – заматерился Михей, побледнев до синюшного цвета.
Он знал, что братец обманывать не будет, значит, положение действительно серьезное. Нюх у Профессора на такие ситуации отменный, проверено не раз.
– И как теперь? – спросил он уже спокойным тоном.
«Достал… – с удовлетворением прикрыл глазки Профессор. – Значит, есть шанс насыпать соли на хвост Крапленому. Чтобы знал свое место, смердяк, и не гоношился сверх положенного».
– Лады, подскажу. Но учти – бабки Крапленого поделим пополам.
– Ну ты и!.. – вскинулся было в злобе Михей.
Но тут же и притих под острым взглядом брата. Что поделаешь, свобода и жизнь стоят дорого…
– Звони… – буркнул Михей сумрачно.
Глава 17. ПОЖАР
Дом вспыхнул неожиданно и горел, как факел. Заполыхал он среди бела дня, когда солнце забралось уже довольно высоко и успело подсушить остатки зловонных луж в пустынных переулках окраины. Перепуганное воронье кружило, галдя над захламленной мусором рощицей, искры роями взмывали в небо и падали на подворья, на крытые рубероидом крыши соседских халабуд. Немногочисленные в эту пору дня жители, в основном дети малые и старики, в полной растерянности пытались спасти свой немудреный скарб и домашнюю живность, запертую в хлевах – они тоже вот-вот могли загореться. Но людям повезло – пожарные, на удивление, прибыли вовремя, чтобы не дать распространиться огню дальше.
Дом спасти не удалось…
– Виктор Михайлович, зайди ко мне…
Хрипловатый голос Храмова, усиленный мощным динамиком переговорного устройства, заставил Тесленко вздрогнуть. В этот момент капитан в полном одиночестве сидел в своем кабинете, погруженный в безрадостные думы. Полковник был в служебной командировке почти неделю и только сегодня вышел на работу. Мысленно послав его ко всем чертям, Тесленко поплелся на очередную выволочку. В том, что он получит приличный втык, у капитана сомнений не было. Дело по-прежнему разваливалось на мелкие кусочки и слепить их Тесленко был не в состоянии.
На первый взгляд все казалось простым и не требовало особых мудрствований. Но когда нужно было принимать какие-либо решения, капитан чувствовал, как тупеет на глазах.
Ко всем событиям не хватало какого-то ключа, зацепки, откуда можно было двигаться дальше, чтобы построить логически завершенную картину преступлений и, наконец, добраться до логова Крапленого. Капитан невольно дивился неожиданно проявившимся способностям весьма недалекого вора-рецидивиста так ловко прятать концы в воду. Он интуитивно почувствовал, что за Крапленым кто-то стоит. И этот человек явно был преступником незаурядным…
– Доложи-ка мне обстановку, – сразу приступил к делу Храмов.
– Ничего нового… – замялся Тесленко, не решаясь присесть – полковник даже головы не поднял от бумаг, разложенных перед ним на столе.
Затем капитан все-таки сел, стараясь не скрипнуть стулом.
– Эти слова я от тебя слышу уже, по-моему, в сотый раз, – недовольно сказал Храмов. – Не часто ли повторяешься? Что там у тебя есть по Федякину?
– Согласно заключению экспертов, Федякин убит, – сухо отчеканил неожиданно разозлившийся
Тесленко.
– Имитация?..
– Да. Попытка имитации, если быть совершенно точным. Очень непрофессиональная, кстати.
– Собственно, как ты и предполагал…
– Именно. Выяснилось, что кто-то незадолго до появления Федякина в доме пробрался в сарай для дров, находившийся в саду. Там остались следы, правда, не очень выразительные и мало пригодные для идентификации, и сигаретный пепел. Окурков не нашли.
– Я так понял, что там был не один человек…
– Двое или трое, сказать трудно. Но явно не один.
– Это их ждал Федякин?
– Нет. Ждал женщину, это уже можно считать фактом.
– Приманка?..
– Не исключено. По показаниям соседей, Федякина не раз видели вместе с миловидной женщиной лет тридцати. И в день убийства она приходила к Федякину, как раз в обед. Хотя свидетель, глубокий старик, не совсем в этом уверен, так как женщина, похоже, пыталась скрыть свое лицо под косынкой и была одета неброско, по-простецки, не так, как всегда. Старик узнал ее по походке. Вроде бы узнал…
– Старик видел, как она заходила в дом к Федякину?
– Не видел. Но куда она еще могла направляться? Дом Федякина на отшибе, дальше пустырь, пахота. Кроме того, шли дожди, а туда и в сухую погоду охотников пройтись найдется мало.
– Но ведь Федякин был вооружен.
– Был. Потому они и послали эту женщину, чтобы отвлечь его внимание.
– Что говорят эксперты?
– Во-первых, на кистях рук Федякина обнаружены – правда, слабые – следы пальцев.
– Держали за руки?
– Похоже. Вот только неизвестно зачем… Здесь есть некоторые предположения…
– Это позже. Что дальше?
– Во-вторых – поза убитого. Пришлось провести следственный эксперимент, чтобы доказать, что тело должно лежать несколько иначе. И последнее – огнестрельная рана. Судя по траектории выстрела, пистолет должен был находиться в совершенно неестественном положении для данного случая – почти перпендикулярно кисти руки.
– Понятно… Словесный портрет женщины вы подготовили?
– Не только. Смонтирован и фоторобот. Женщину видели многие, так что ее изображение должно быть очень близоко к оригиналу.
– Ну что же, это удача.
– В какой-то мере…
– И это все?
– С фотороботом работаем, пока результатов нет. И еще одно – при обыске Федякина в его карманах обнаружено несколько использованных автобусных билетов двадцать седьмого маршрута.
– Рябушовка?..
– Точно. Поэтому решили отработку фоторобота начать именно с этого района.
– Логично. Есть еще что-нибудь примечательное по нашему ведомству?
– Да как сказать… в общем, ничего особенного. Я бы даже сказал, что уж больно тихо стало.
Подозрительно тихо. Правда, нам сообщили из райотдела, что позавчера исчез их участковый Сушко. Просили помочь в розысках.
– Не нашли?
– Пытались. Как сквозь землю провалился.
– Где это случилось?
– На Рябушовке. Разбирался там с каким-то пьянчугой…
– Стоп-стоп… Говоришь, на Рябушовке? Опять Рябушовка. Странно… Сушко получил фотографии наших «клиентов»?
– Конечно. Как и все остальные участковые города. Вы думаете…
– Конечно же, черт его дери! Ведь Рябушовка входит в район поиска «малины» Крапленого.
– Значит, Сушко уже нет в живых…
– Несомненно. В этом я почти уверен. Похоже, что мы не ошиблись в наших предположениях. Хотя от этого не легче…
– Что теперь?
– Позвони в райотдел, дай ориентировку. Пусть подключат всех оперуполномоченных. Время не ждет, нужно работать по горячим следам…
В это время зазвонил телефон.
– Слушаю, Храмов. Да, здесь. Тебя… – протянул полковник трубку капитану.
Звонил Мишка Снегирев. Глядя на внезапно изменившееся лицо Тесленко, полковник спросил с беспокойством:
– Что случилось?
– Разыскали эту женщину… – тихо ответил капитан, укладывая трубку на рычаги.
– Ну и прекрасно.
– Не очень. Ее дом уже догорает… Видимо, вместе с хозяйкой. Поджог. Опять мы опоздали. И опять концы в воду… Вот паскудники! – не сдержавшись, выругался Тесленко.
– Кто она?
– Баркалова Зинаида Геннадьевна, двадцати семи лет, незамужняя. Живет… извините – жила одна.
– Проверь, не проходит ли она у нас по картотеке.
– Уже проверено. Снегирев постарался. Нет. Разрешите, я поеду туда вместе с опергруппой?
– Поезжай…
Когда к дому Баркаловой подъехала машина опергруппы, пожарные уже скатывали рукава.
– Жертвы есть? – спросил Тесленко у немолодого, закопченного до черноты пожарного.
– Бог его знает, товарищ капитан, – устало махнул тот рукой. – Нужно разбирать. Сгорело дотла…
Подхватив багор, пожарный неторопливо пошел к груде дымящихся бревен.
Подбежал возбужденный Снегирев. Его пиджак напоминал решето – был весь в дырках от прожогов.
– Что, пожарным помогал? – едко спросил расстроенный Тесленко. – Где баба с веником, там и черт с помелом. Ты в своем амплуа – каждой дырке затычка.
– Я помог тут… маленько… – обиделся Снегирев. – А что делать? Горело ведь…
– Ладно, шустряк. Ты мне скажи, где Баркалова?
– Соседи говорят, что сегодня она из дому не выходила. По крайней мере, ее не видели.
– Значит, она там, – не то утвердительно, не то с вопросительной интонацией сказал Тесленко, глядя пустыми глазами на Мишку.
Снегирев счел благоразумным промолчать.
Обгоревший до неузнаваемости труп Зинаиды Баркаловой был извлечен из-под обуглившихся останков ее дома только под вечер.
Глава 18. КОСТЯ
Среди чахлых прошлогодних кустиков травы, которую весенние дожди еще не успели как следует отмыть от пыли и хлопьев сажи, синели крохотными озерками первые цветы. Невесть каким образом появившиеся здесь, среди угрюмых приземистых бараков зоны, они облюбовали пригорок почти у самой колючей изгороди.
Проломив тонкую скорлупу мусора, цветы упрямо тянулись навстречу робким солнечным лучам, прорывающимся сквозь грязно-сизые завитки утреннего тумана.
«Сон… Сон-трава…» – вспомнил Костя, как называла эти цветы мама.
Он бережно гладил покрытые серебристым пухом упругие стебельки, увенчанные резной чашечкой цветка, трогал кончиками пальцев не распустившиеся бутоны. Затем принялся выдергивать сухостой вокруг цветов, словно с благодарностью закивавших ему своими головками.
– Цветочками балуешься?
Широкие плечи Силыча отбросили уродливую тень на очищенный от мусора пригорок.
– Пойдем…
Хмурый Костя, не глядя на него, отряхнулся и направился к кузнице – ее закопченная труба виднелась неподалеку.
– Постой, дело есть…
Силыч придержал его за локоть.
– Ну…
– Не нукай, не запряг ишшо… – пошутил непривычно бодрым голосом Силыч, криво ухмыляясь.
«Что это сегодня с ним?» – подивился про себя Костя.
Силыч стоял перед юношей, широко расставив кривые ноги и глубоко засунув руки в карманы промасленного ватника.
– Тебя один человек видеть хочет.
– Кто?
– Узнаешь.
– Тогда обождет. До вечера. Работать нужно.
– Пусть работает трактор, он железный. Успеется. А тут дело важное, срочняк.
– Ладно. Куда идти?
– В сапожную…
Сапожная мастерская, маленький обшарпанный домишко, сколоченный на скорую руку из обрезков и кое-как оштукатуренный, принимал посетителей с раннего утра до позднего вечера, благо находился почти в центре зоны и хорошо просматривался со всех сторожевых вышек. Лагерное начальство благоволило к сапожникам. Там и впрямь собрались великолепные мастера своего дела. На заказ они могли стачать такие сапоги, в которых не грех было и по Москве-матушке пройтись при полном параде. Но основными заказчиками были зеки: кому валенки подшить, кому на ботинки заплату поставить, а кто и ремешок себе козырный, вычурного плетения, желал заиметь.
Конечно, вовсе не задаром обслуживали своих клиентов сапожники. Потому и водилась у них первостатейная заварка на чифирок, а то и хрустящие дензнаки немалого достоинства и в приличных суммах, проникавшие таинственным образом, минуя все запреты и заграждения, за, казалось бы, сверхнадежный колючий пояс зоны.
Сапожники на вошедшего Костю не обратили никакого внимания – сидели, согнувшись, на своих козлоногих табуретах, орудуя молотками и иглами.
– Сюда… – показал Силыч на кособокую дверь в глубине мастерской.
В прокуренной до тошнотворной вони комнатушке без окон, освещенной слабенькой запыленной лампочкой, сидел незнакомый Косте старик. Он был худощав, подтянут и одет в новенькую чистую робу. Его строгое лицо аскета было неподвижно и бесстрастно, колючие, глубоко сидящие глаза смотрели на Костю испытующе и, как почему-то показалось юноше, с состраданием.
– Спасибо, что пришел, – приветливо кивнул он Косте и сделал едва уловимый жест в сторону Силыча.
Кузнец едва не на цыпочках выскользнул из комнатушки и тихо прикрыл дверь.
– Присаживайся. Меня зовут Аркадий Аполлинарьевич. Ты можешь не представляться – Константин
Зарубин, кличка Седой.
Благодаря седым вискам и с легкой руки Силыча эта кличка намертво прилипла к Косте с первых дней его работы в кузнице. Но теперь Костя уже понял, кто перед ним. Это был знаменитый среди блатной братии вор «в законе» по кличке Козырь. Встречаться с ним Косте еще не приходилось, хотя заочно о Козыре он был наслышан.