— На весла!
Вы двинулись дальше. Шли дни. И в каждый такой день твои воины гребли, не жалея себя, от темна до темна, а этим пустынным берегам, казалось, никогда не будет конца. А потом, на двенадцатый день, вдруг сразу по обоим берегам пошли леса — сразу густые, непролазные. Тогда уже была осень, все листья на деревьях того леса были желтые. Они шуршали на ветру и падали, кружились на воде, пугали. Их били веслами, топили. А листья снова падали. И снова…
Порой на берегу встречались поселения — десяток-два домов, ограда, ров, вот и все. Вид этих поселений был, конечно, не ахти какой, но все равно каждый раз, приближаясь к очередному поселению, гребцы невольно замирали, весла начинали бить невпопад…
— Нет! — говорил ты им. — И не просите. Мы не за тем идем. Р-раз! Навались! Р-раз! Р-раз!
И так вы шли еще пять, десять, двадцать дней. Теперь уже не только поселения, но даже и целые маленькие города стали все чаще попадаться на вашем пути, а вид у этих городков с каждым разом был все богаче и богаче. Однако ты и к ним не позволял приставать, и даже для ночлегов каждый раз выбирал глухие, пустынные места. Люди кормились только солониной. Так что совсем неудивительно, что они понемногу начали роптать. Те, кто постарше, вспоминали о былом, то есть, конечно, о своих самых удачных набегах и, ясное дело, об очень богатой, ну просто баснословной добыче, а те, кто помоложе, все это с большим удовольствием слушали. И верили каждому слову. Когда же ты сказал им, что все это наглая ложь, потому что никогда еще никто из белобровых не заходил так далеко на юг, как сейчас зашли вы конечно, если не считать тех, кто проделал этот путь в ошейнике, то есть рабом… Но тебя не стали даже слушать! Тогда ты, потеряв всякое терпение, вызвал Угера и Крю и отрубил им головы — в честном бою, один против двоих. Тут все сразу поджали хвосты, замолчали. А ты сказал:
— Глупцы! Терпение! Еще три дня терпения! А нет — так за борт. Ну?! Кто хочет за борт? Встать!
Никто не шелохнулся. Тем это все тогда и кончилось.
А еще через три дня, как ты и обещал, вы дошли до Ярлграда. О, Ярлград! Каким тогда для них, для белобровых дикарей, красивым и богатым показался этот жалкий варварский город! Гребцы сидели, побросавши весла, и смотрели, округлив глаза, на все эти кособокие терема, на их пестро размалеванные крыши, на крепостные стены в изразцах и на высокие массивные ворота, покрытые затейливой и, это можно и сейчас признать, довольно искусной резьбой…
И — никого в том городе! Город, казалось, вымер. Или спал. Вы причалили к пристани, сошли на берег и, положив мечи на землю, принялись ждать. Ярлград по-прежнему молчал; долго никто не появлялся. Потом к вам все же спустился по тропке один человек. Он был высокий, кряжистый, русоволосый. И был он без оружия, без лат; значит, здешний хозяин. Он посмотрел сначала на тебя, а после мельком на других, вновь на тебя — и усмехнулся, потом молча ходил вдоль ряда сложенных мечей, смотрел на них, оглаживая бороду, и наконец сказал:
— Беру. За треть.
На том и порешили. Ярл Ольдемар — а это он и был — сказал, что он прямо с того же дня нанимает тебя и всех тридцать восемь твоих воинов к себе на службу и обещает вам сытный стол, теплый кров и треть добычи. Все вместе вы взошли наверх. И пировали. По случаю жары ярл приказал накрыть столы прямо в саду, в тени деревьев. А те столы… Это уже потом ты привык к подобным зрелищам, а в первый раз ты был сильно и очень неприятно поражен. Сидел, смотрел на своих воинов, которые, забыв обо всяком приличии, вели себя словно голодные свиньи. Конечно, думал ты, глядя на них, поход был долгий и трудный, но, тем не менее, воин должен всегда оставаться воином. Тебе было очень противно. И стыдно!
Вдруг ярл спросил:
— А ты чего не ешь?
И улыбнулся. По-хозяйски. Так улыбаются, когда кормят собак — своих, прирученных. А, даже так! Какой он, этот ярл, надменный! И самоуверенный! Ну что ж! И ты тогда резко… Нет, ты все же сдержался. Сжал кулаки, не потянулся к ножнам, а только отвернул от него, от надменного ярла, свое горящее гневом лицо и смолчал. Тогда он снова спросил:
— Так почему не ешь?
Но ты уже окончательно пересилил себя и потому ответил просто:
— А я не голоден.
Ярл рассмеялся и сказал:
— Вот это хорошо. Я не люблю голодных. — Потом подумал и добавил: Правда, и сытых тоже.
И посмотрел тебе прямо в глаза. Он, наверное, ожидал, что ты снова отвернешься или хотя бы побагровеешь от гнева, начнешь кричать, а то и вообще схватишься за оружие. Но вместо этого ты только насмешливо улыбнулся и сказал:
— Быть может, ты, ярл, и прав. Но разве это так важно? Кто голоден, пусть ест, кто сыт, пусть пьет. А я — просто воин. Живу мечом и от него и сыт, и пьян.
— Но ты же его продал!
— Нет, ярл. Не продал — только показал. И он тебе понравился. И ты готов платить мне за него. Ну так плати!
Ярл зло прищурился, долго молчал… а после рассмеялся, встал и приказал:
— Вина! Мне и ему — вина!
Слуга подал вам чашу — одну на двоих…
И с той поры ты с ним уже не расставался. Вместе вы ходили на Тэнград, на Ровск, на Глур и во многие другие места. Судьба благоволила вам, ты, Хальдер, всякий раз продолжал оправдывать свое прозвище Счастливый, и потому если кто-нибудь из здешних воевод вдруг заводил речь о том, что, мол, это негоже, когда каким-то белобровым чужакам дают столько власти и силы, тогда ярл Ольдемар тотчас гневно поднимал руку и требовал… Да что и говорить! Ярл Ольдемар был настоящий ярл. Был…
…Да! Хальдер зажмурился. Дышалось тяжело. Уже совсем стемнело. И вот опять внизу кричат, теперь уже намного громче. И вот теперь оно, пожалуй, и начнется: они снимут кольчуги, выйдут в круг, загремят бубны, завоют рога, они пойдут плясать — с мечами. Посол уже сейчас, небось, довольно ухмыляется. А был бы Ольдемар, так разве бы посмел этот наглец даже глаза поднять? Нет, конечно!
Но Ольдемара давно уже нет. В тот год, когда случилось так, что он ушел, ты, Хальдер, был…
Нет, ты ведь и тогда был тоже просто воином, тоже имел ночлег вот в этой самой горнице, и на этой же самой стене висел твой меч — пока еще простой, не этот. А Ольдемар к той памятной весне уже ох как заматерел! Тогда, лишь только снег сошел, были к нему послы с поклонами — пять ярлов из двенадцати признали его старшим. Это была большая удача! Но ему и этого показалось мало, и потому он грозно спросил у послов:
— А после меня кто будет моим восприемником?
— А твоим восприемником, — они ему ответили, — будет над нами твой сын Айгаслав. Его почтим.
Вот так-то вот! Чего он, Ольдемар, и домогался, то есть отныне он и его род — старший над ними! И в том они клялись перед кумирами, ярл жег рабов, был пир. А Айгаслав… Трехлетний Ольдемаров сын Айгаслав был крепким, смелым и смышленым мальчиком. И он еще…
Да, было это! Бывало, ярл посадит сына на колени, взъерошит ему волосы и скажет:
— Вот этот знак — он неспроста. Сын, значит, будет счастлив. Я только пятерых ярлов прибрал, а он, я думаю, их всех вот здесь вот, в этом кулаке, будет держать! Так, Хальдер?
И ты отвечал:
— Да, это так, — и согласно кивал.
У Айгаслава и действительно был знак — родимое пятно у левого виска. И все, казалось, было хорошо — пять ярлов покорилось Ольдемару, шестой, ярл Бурилейф, просил о снисхождении, седьмой, а с ним восьмой…
Вот ты тогда к восьмому и отправился — не жечь, а только поучить да указать, так Ольдемар тебе велел, да и большой дружины он тебе не дал и ты пошел лишь со своими, с белобровыми. Прошли один удел, второй, учили, они каялись. И вдруг тебе известие: Мирволод, самозванный ярл, взошел на Верх, а Ольдемар убит! И сын его убит, а Ярлград затаился, молчит — так говорили…
Да, говорили так! Мирволод с братьями ворвался к Ольдемару и зарубил его. И сына. И жену. Потом их, обезглавленных, как падаль побросали в реку. Ярлград молчал, дружина помолчала да пришла и поклонилась, и сложили мечи у ворот, Мирволод их топтал, смеялся, а после взялся раздавать обратно…
И они брали те мечи! И целовали их, клялись Мирволоду — и он те клятвы принимал. Вот так страна! А вам как быть? Вам, белобровым чужакам, которых-то и прежде не очень любили?! И тут-то вот…
Ну, да! Вот так оно было тогда: с того кровавого известия прошло всего семь дней, как воин Хальдер — просто воин — нашел на берегу ребенка; живого, невредимого, и только багровый шрам у него на горле напоминал о том, что голову ему…
А вот живой он, сами это видите! То было чудо! Небывалое! И потому, когда ты, просто воин Хальдер, пришел с тем мальчиком в Ярлград и показал его народу, Мирволод тебе не поверил.
— Нет! — закричал он. — Нет! Врут чужаки! Ведь я же сам его… Нет!
— Да! — кричали из толпы. — Да! Да! Он это! Это наш Айгаслав! Наш ярл! Наш ярл!
И вот тогда…
Нет, Хальдер, ты и после этого остался просто воином, жил в этой самой горнице, и был у тебя тот же самый тюфяк, набитый тем же самым волосом. Меч, правда, у тебя был уже не тот, простой, а этот, нынешний, который нынче утром так понравился послу.
Да разве только ему одному?! Ты вспомни, Хальдер! Когда ты взял — вот так вот — Айгу на плечо и придержал его левой рукой, а правой вырвал этот меч из ножен, то сразу…
Да! То сразу все и началось: Мирволода судили самосудом, а тех, других, кто болтал лишнее, кто сомневался, кто не верил в спасение Айги тех с берега, как падаль, побросали в воду. Ярлград сразу успокоился. А за ним и вся остальная Земля. Потом, когда Айга подрос, ты начал брать его с собой в походы, учил его владеть оружием и вообще давал ему много советов. И вот теперь ярл возмужал, он храбр и щедр, а его Земля расширяется и богатеет. Но только что ему теперь эта Земля, если знающие люди говорят, что на свете есть места и получше. В прошлом году он повелел — и ты повел его дружины в Руммалию. Глянуть, что там…
Хальдер вздохнул, закрыл глаза…
Там, в Руммалии, море очень теплое, оно даже зимой не замерзает. И там, на этом теплом морском дне, круглый год растут цветы. Ты, перегнувшись через борт, показывал на них, воины ныряли за ними и приносили их тебе. Цветы были без запаха, на солнце они быстро блекли, а потом каменели. А может, это были совсем не цветы, а просто вот такие странные, диковинные камни. Те камни, говорят, растут как живые. А берег там, в Руммалии, скалистый и высокий. Но он совсем не такой, как Берег Белобровых, потому что там, в Руммалии, скалы режутся ножом, вот до чего они мягкие. И лесов у них нет, у них есть только сады. Деревья в тех садах высокие и стройные, листья на них зеленые и никогда не опадают. В садах у них всегда прохладно. Зато дороги у них безобразные, сплошная пыль да жар. И вообще, жар там всегда такой, что днем вся Руммалия словно вымирает…
И днем их бить — как мух! Бить! Бить! Пора уже! Вначале — здесь; посла — на меч, пытать! А после выбросить во двор — псам на потеху. И всех его рабов туда же! А потом…
…Х-ха! Х-хы! Дерет-то как! Хальдер закашлялся, в глазах пошли кровавые круги. Ого! Что это с ним? И отчего? С утра он, как всегда, проснулся еще затемно, встал и проверил стражу, потом ходил к ручью, купался, поймал форель, распотрошил ее и съел… Легко поймал! Вот так вот руку выставил, а после р-раз ее под жабры! Это отец его так научил. Еще он говорил тогда: «Кто ловит рыбу неводом, тот не мужчина. Рука у воина должна быть крепкая».
А тут она — как не своя! Вот, не поднять ее. Да и еще одышка, жар…
А там, внизу, поют они, кричат. Все до единого пьяны. Да-да, пьян и посол, все руммалийцы таковы — сам не возьмет, но только поднеси, так не откажется, выпьет до дна. А коли так, а коли уже пьян, значит, пора уже, пора! И Хальдер крикнул:
— Айга! Айга!
…Вот только крикнул ли? Нет, только прошептал, а крику не было откуда ему взяться! Так что ты, в самом деле, что ли, болен? И Хальдер попытался встать… Да вот не смог, упал. Вновь попытался — вновь упал. Значит, не встать пока, значит, лежи да жди…
И он лежал и, повернувши голову, смотрел в окно. В окне — луна; ущербная. Меч на стене…
А руку уже так сильно свело, что ни согнуть ее, ни повернуть. Что это?! Может…
Нет! Не может того быть! Хальдер сжал зубы и прищурился, и весь напрягся; ну! Ну, еще, Хальдер, ну! И…
Х-ха! Он сдюжил — сел-таки, уперся, не упал. И долго так сидел и тяжело дышал, а после все же отдышался. И вроде стало даже легче. Значит, опять позвать!
— Айга! — сказал он тихо. — Айга!
И тот…
Тот сразу же вошел! Один вошел, без провожатых. Закрыл за собой дверь, зажег лучину, сел возле нее. Смотрел на Хальдера, молчал. Потом спросил:
— Звал?
Хальдер не ответил. Странно! Да как это он смог услышать, что ты его звал? Ты же шептал, и то чуть слышно! Так что, если…
Нет! Это просто совпадение. И Хальдер ответил:
— Да, звал, — и, помолчав: — Пора уже. Иди!
Но ярл даже не шелохнулся. Он лишь прищурился да хмыкнул. В другой бы раз, гневно подумал Хальдер, он бы похмыкал, как же! А тут… Такая тяжесть, жар! И кровь стучит в висках. И все-таки… Хей, Хальдер, хей! И он сказал:
— Айга, пора уже, совсем пора! Забыл, что ли? На меч его!
— Нет, — сказал ярл, подумав. — Посол завтра уедет в Руммалию. И чтобы вдруг… Вдруг если я чего не знаю… Да! Вот еще что: я еще дам ему охрану.
— Что?! — не поверил Хальдер. — Охрану? Ему? А как наш поход?
— Будет поход, — и ярл кивнул. — Будет большой поход!.. На Владивлада.
Сказал — и смотрит. Ждет. Поход на Владивлада! Да что там брать? Ничего там нет, только болота, гнус, протухшая вода! И гиблые огни, которые…
— Да, — сказал ярл, — вот туда и пойдем. К Источнику! Посол мне говорил…
Посол! Вот оно что! И Хальдер хрипло, неприятно засмеялся:
— Ха! Говорил! А как же Марево? Он, твой посол, хоть знает, что такое Марево?! Он видел, как оно плывет? Вот так оно!
И Хальдер поднял руку; опухшую и посиневшую, тяжелую… но тут же опустил ее — не смог больше держать. Жар донимал его. И вообще — дрожь во всем теле, холод, слабость… Но гнев, тот был сильней! И Хальдер продолжал:
— Да, Айга, Марево. Тебе тогда был уже год. Нет, два! Отец твой, Ольдемар, послал меня за данью. В трех днях пути от Уллина, вверх по течению, мы сделали привал. И вот… еще было темно; все спали, я один проснулся. Не знаю даже, отчего, но я вдруг подскочил. Смотрю — нет никого. И — тишина кругом, только какой-то слабый треск, как будто от костра. Потом… из-за кустов над самой над землей поплыл туман — такой зеленоватый, душный, а в нем какие-то огни. Я закричал…
— Ха! — засмеялся ярл. — Рассказывал. Не раз. И вы бежали. Дикари! А вот посол, он говорит, что это твое Марево…
— Посол! Да что он может знать?! Он видел кости тех, кого сожрало Марево? Да и потом…
Хальдер хотел еще что-то сказать, но поперхнулся и закашлялся. И этот кашель бил его, бил, бил — прямо до слез. Хальдер хотел было их вытереть, но рука не послушалась, не поднялась. Тогда он лег и попытался задержать дыхание…
Но кашель сотрясал его. Ха! Марево, Источник! Чудо! Да только чудо уже было, теперь, похоже, дело за расплатой, и потому, Хальдер, тебе…
Бред! Бред это! Очнись! И он открыл глаза. Айга по-прежнему сидел возле лучины. Ярл! Х-ха! Ярл Ольдемар не верил в чудеса. Он говорил:
— Какие чудеса?! Есть только меч и Случай!
И от меча он и погиб. А этот, Айга, ждет. Только чего тут ждать?! Он что, действительно уверен в том, что будто бы посол…
Ложь! Нет Источника ни для тебя, глупец, ни для посла — пока я жив, а я-то жив! Да и потом… И потому вся его сегодняшняя сладкая болтовня — это обычная приманка, ярл, чтобы задержать тебя, отвлечь, сорвать поход и чтобы потом…
Да, так-то оно так, да вот…
Язык ворочался с трудом, слова были тяжелые, как камни, но Хальдер все-таки выдавил их из себя:
— Не верь ты им. Твой путь другой. Посла — на меч… и пытать… узнать, где этот… тайный лаз… в их Золотую Гавань. И сразу… всем в поход. И я клянусь тебе — ты станешь… Ты…
И Хальдер замолчал. Закрыл глаза. Зачем он клялся? Ведь он же знает, что все клятвы — это ложь, приманка для глупцов, чтобы потом их вот так, как сегодня его… Кровь словно закипела в жилах! Очень хотелось пить!..