— Куда?
— Снова вверх по течению, к Уллину.
— Зачем?
— Затем, мой господин. Об этом я не могу тебе рассказать. Мне нельзя. Я дала слово.
— А мальчик что?
— А мальчик оставался дома. Он весел был, играл. И уже только на следующий день, он вдруг как упал, так уже больше не поднялся. Он умер.
— Как? Отчего?
— Не знаю, господин. Упал и умер, вот и все.
— А я?
— А тебя нашли на реке. Ты лежал возле воды. На горле у тебя был страшный шрам. А рядом с тобой лежал меч. Теперь тот меч у Хальдера, он с ним не расстается.
— И это правда?
— Да.
— Тогда поклянись!
— Зачем? — удивилась она. — Я никогда не лгу. Так и сейчас: все то, что ты от меня услышал, правда. А тот твой страшный сон — это ложь и наваждение. Забудь о нем. Закрой глаза, не бойся, тот страшный сон к тебе больше не явится, я его затворю. И вот я уже затворяю его, затворяю. И вот уже, и вот уже, и вот…
И ты заснул. И крепко спал всю ночь. А утром встал веселый, посвежевший, и как только вышел в гридницу, так сразу потребовал еды. Хальдер вскричал:
— Вот, наконец! Кумиры заступились!
Ты ничего ему не отвечал — ел, пил. Хальдер спросил:
— Случилось что-нибудь?
— Нет, — сказал ты. — Хворь отпустила, вот и все.
— Какая хворь?
— Не знаю.
Он больше не расспрашивал — не смел. А, может быть…
А, может быть, он и так все знал и потому молчал. Это, может, он и присылал к тебе ту ключницу и подучивал ее, что ей надо тебе говорить — кто знает?!
Но зато тот страшный сон тебя больше уже не донимал. А ключница…
Ты ее с той поры больше уже не видел. А поначалу очень ждал! Вот ночь придет, все лягут и заснут, тишь в тереме, тьма. А ты лежишь и слушаешь, не заскрипит ли где половица, не раздадутся ли знакомые шаги, не мелькнет ли свет в щели под дверью…
Так осень кончилась, пришла зима, а ключницы все не было. Теперь ты по ночам лежал и слушал вьюгу, вспоминал… То есть пытался вспоминать, но ничего не вспоминалось. Нет, ты, конечно, помнил, правда, очень смутно, как Хальдер вез тебя на корабле, как вы пришли в Ярлград, как вы прямо на пристани встретили Мирволода, тот смотрел на тебя и кричал, и как его потом убили, это ты вообще помнил очень хорошо, и что было потом, ты тоже помнил… Но вот зато о том, кем ты был до того, как тебя нашли у реки, ты совершенно ничего не помнил! И понимал, что уже никогда и не вспомнишь и, значит, так за всю свою жизнь наверняка и не узнаешь, кем ты был от рождения, сыном смерда или сыном ярла, и где ты жил, в Ярлграде или в хижине. И потому лежал и слушал, ждал, очень сильно надеялся, что вот вдруг снова придет ключница, которая все видела и слышала, и ничего не забывает, она может поведать тебе обо всем на свете, раскрыть самые-наисамые сокровенные тайны, которые, если захочешь, могут сделать тебя или самым сильным, или самым богатым, или самым могущественнейшим ярлом на свете… Но только ничего этого тебе не надо, и потому, когда она к тебе придет, ты будешь спрашивать у нее только об одном: где расположен тот поселок, в котором жил тот мальчик, который был так поразительно похож на тебя. Вот только бы это узнать! Вот только бы! А уж потом ты повелишь — и Хальдер тогда уже не посмеет отказать! — ты повелишь ему, чтобы вы с ним пошли туда и разыскали бы ту хижину, и ты б вошел в нее, все своими глазами увидел бы…
И тогда сразу бы понял, что в твоей жизни есть сон и что есть явь! Ты был в этом уверен! Да вот только ключница…
Но кто такая ключница? Жалкая раба! Ярл о рабе не должен говорить, это стыд и бесчестие. И потому ты молчал. Только порою спрашивал у Хальдера:
— Где ты нашел меня?
А он каждый раз отвечал одно и то же:
— Не помню. Да и зачем это тебе? Ты — ярл, мой господин, а я твой верный слуга.
На этом разговор заканчивался. Но все-таки однажды ты, не стерпев, гневно спросил у него:
— А ключница?!
— Что ключница? Какая еще ключница? У нас уже давно не ключница, а ключник.
— Как так?
— А так. Та ключница сбежала еще осенью. И ничего ведь с собой не взяла! На месте все. Странно это. Но зачем тебе она? Раба!
— Да, и раба! Но та раба была мне по сердцу. Вот лягу спать и слышу, как она ходит, как шаркает, так мне сразу спокойнее, мне сразу сон. Так где она?
— Не знаю, господин! Сбежала. Но если тебе нужно, чтобы по ночам кто-нибудь ходил у тебя под дверью, так я скажу — и этот ключник, сколько тебе надо…
— Нет, его мне не надо! Пусть ночью спит.
— Как повелишь.
— Вот так и повелю!
И потому, как и прежде, по ночам было тихо; сколько ты ни прислушивайся, ничего не услышишь — ни шороха, ни скрипа в твоем тереме. И сны к тебе не шли. А если вдруг и шли, то снилась тебе только ключница. То как будто бы она сидит перед тобой и рассказывает тебе сказку. А то поет. А то ведет тебя вдоль самого берега реки, а этот берег крут, а вода внизу черная как ночь и все манит тебя к себе, манит…
А ключница:
— Не бойся, ты не один, ты же со мной! — говорит. И держит тебя за руку и ведет тебя дальше. С ней хорошо, с ней спокойно, легко. Вот так бы спал да спал!..
Но только рассветет, сразу приходит Хальдер, будит. И ты встаешь, выходишь в гридницу, ешь через силу, пьешь. Потом тебя выводят на крыльцо и там вы вместе с Хальдером творите суд. То есть, конечно, ты все время молчишь, а это Хальдер разбирает тяжбы и назначает, что кому присудить и кого наказать, а ты только утверждаешь: «Так!», «Так!» А то к вам в терем являются послы и вы принимаете их, а то у вас охота, а то пиры. А то поход…
Как ты любил тогда походы! Его походы, не твои. Потому что как только он уходил в поход, так ты сразу оживал. Ты тогда легок был, весел! Ольми а Хальдер оставлял его с тобой вместо себя, он только одному ему тебя и доверял — Ольми ни в чем тебя не попрекал, он тебе все позволял и, даже более того, играл с тобой как с равным. Вы с ним катали бабки, запускали змея, лазали за медом, ловили птиц. На птиц он был большой охотник! Сам плел силки, сам птиц приманивал — он умел свистать на любые лады… Но после всегда отпускал. Даст поиграть, а после говорит:
— Птицу нельзя удерживать. Зачем ей крылья? Чтобы летать. Вот пусть и летает!
А по вечерам он любил рассказывать тебе про Белобровую Страну. Из этих его рассказов получалось так, что хоть там и холодно и лета там почти не бывает, а зимой ни разу не увидишь солнца, но все равно там хорошо. А еще все свои рассказы Ольми заканчивал почти одними и теми же словами, то есть примерно так:
— Вот, здесь живу. И сытно мне, и почет мне. Но все равно я потом здесь не останусь, все равно вернусь домой!
Эти его слова тебе не нравились, но ты молчал. А потом однажды не утерпел и спросил:
— Когда это «потом»?
А он ответил:
— Когда-нибудь.
— Что, еще не решил, когда лучше?
— Так то не мне решать. А как придет Она, так это сразу и решится, тогда и вернусь.
— А кто это «Она»?
— А та, которая всех забирает. Придет, возьмет меня…
— И отведет домой?
— Нет, не домой. Положит здесь, в этой земле. А, может, и сожжет, но все равно мой пепел останется здесь.
— А говорил «вернусь»…
— Да, и вернусь! Она ведь что? Она ведь только тело с собой заберет, а душу не сможет. Душа — это как птица! И птица улетит домой, туда, где я родился. Вот так вот я вернусь, ярл Айгаслав!
— А я, когда умру, тоже вернусь домой?
— Нет, ярл, ты не вернешься. Ты ведь и так в своей стране и в своем отчем доме.
— А поклянись!
— Клянусь!
— А Хальдер?
— Что?
— А Хальдер после своей смерти тоже вернется к белобровым?
— Да, несомненно, ярл. А что?
— Так, ничего…
Х-ха! Ничего! А ведь это именно тогда ты в первый раз и подумал, что вот если бы…
Но больше ты о смерти и о душе с Ольми уже не разговаривал. Ну а про то, где они тогда тебя нашли, Ольми, как и все остальные, рассказывать не стал. Сказал только:
— Не помню, ярл, забыл. Спросил у Хальдера, может, он что подскажет.
И ты тогда…
Когда вернулся из похода Хальдер…
Принял его, но ничего у него, конечно, не спрашивал. Ходили на кумирню, пировали. Потом, когда все полегли, как снопы, ты тихо встал, прокрался к Хальдеру…
Шел, думал: вот и хорошо, всем будет хорошо — Хальдер вернется к своим белобровым, ты — в свою хижину…
Вот ты вошел к нему. Он спал. Ты подошел к стене, взялся за меч…
Меч был горячий, обжигал, но ты терпел. Меч был тяжелый, но ты поднатужился…
И — с тихим шелестом — меч выбрался из ножен. Да, выбрался! Не ты его достал, а он, как будто живой, сам выбрался из ножен, ты его только поддерживал…
А после подхватил его обеими руками, занес над головой — и опустил его на Хальдера! Даже упал вместе с мечом — для пущей верности!..
Но что это?! Ты открыл глаза, осмотрелся…
А ты уже не у Хальдера — ты у себя в опочивальне! Лежишь ничком на тюфяке, твои глаза все в слезах…
А за окном уже светает! А вот…
Шаги. Это его шаги! Вот он подходит к твоей двери…
Вот он прошел…
А вот уже спускается по лестнице, выходит на крыльцо. Окликнул сторожей и те ему ответили…
А вот пошел к воротам, по мосткам. Значит, пошел к ручью — там он сперва искупается, потом поймает рыбу, принесет, подаст к столу и повелит, чтобы ты ел ее сырой. И еще скажет:
— Хладнокровие! Еще раз хладнокровие, мой ярл — вот что для нас важнее всего!
Ну что ж, пусть будет так! И через две недели ты снова пришел к нему, снова взял меч и размахнулся им…
А потом опять лежал на тюфяке, рыдал, а Хальдер жил как жил. Меч был не твой — его…
И ты с этим смирился. Рос, молчал. И уже почти не вспоминал о ключнице. И страшный сон больше не мучил тебя. Когда ж ты наконец достиг четырнадцати лет, Хальдер привел тебя к кумирам и там опоясал тебя уже другим, уже настоящим боевым мечом. И жгли рабов, был пир, а после вы ушли в поход — уже вдвоем. Потом был еще один поход, потом еще и еще. Походов было предостаточно, с каждым разом вы уходили все дальше и дальше. Последним покорился Уллин. Ярл Владивлад тогда встречал тебя в воротах и стремя при тебе держал, а ты сошел и даже не кивнул ему, а сразу пошел на кумирню. Ты первым шел, а Владивлад шел за тобой. Потом, перед кумирами, ты восседал на Владивладовом щите, а Владивлад стоял. И был он без щита и без меча, и с непокрытой головой. Кумиры приняли дары — рабов и золото. Потом был главный дар — ярл Владивлад склонился перед тобой и ты обстриг у него бороду. И эту бороду сожгли. Волхвы сказали:
— Любо.
Хальдер сказал:
— Быть по сему!
А ты молчал. И также молча отказался пировать. Встал и вернулся к кораблю. И Хальдер пошел за тобой. И все остальные пошли. Сели на весла, развернули паруса и двинулись в Ярлград.
Пять дней шли по реке. Жара была нестерпимая. Хальдер упрашивал:
— Ляг, отдохни!
— Нет! — отвечал ты.
И все стоял, смотрел на берега. Все думал, что увидишь тот поселок. Увидел ли? Почти наверняка, что ты тогда его увидел, да вот только не узнал. А спрашивать у Хальдера не стал — ты осторожен был.
И вот уже с той поры миновало два года. Опять поднялся Владивлад, опять не платит дань и, более того, уже даже грозит посчитаться за прошлое. А Хальдер говорит:
— Что Владивлад? Что там возьмешь? Лыко да веники! Вот Руммалия — это да!
Про нее он давно заговорил. Говорил, говорил! А ты в ответ только плечами пожимал. Но ждал, конечно. Ждал очень! И прошлым летом, когда он наконец пошел на Руммалию, ты провожал его и думал: не вернется! А он ушел — и ты опять пришел к кумирам, бросал дары, молчал, тайно молил, молил…
А он вернулся! Без Ольми. Ольми, сказал он, там остался; Ольми лежал в шатре и спал, когда вползла змея. И ты подумал: почему?! Ведь ты молил не за Ольми — за Хальдера! А вслух сказал:
— Ну что ж, значит, Ольми счастливей нас с тобой — он уже дома.
— О чем ты?!
— Так просто. Пир, пьян, вот и сказал…
Хальдер смолчал. Поверил, не поверил? Зима прошла. И вдруг…
Посол! И его речи. Он говорил:
— Мне ничего не надо. Дай мне только его меч.
Меч! Х-ха! Да этот меч всегда был при тебе, всю мою жизнь при тебе. Так что же теперь?! Отдавать?! Ярл потянул за рукоять, и меч — с легким шипением — стал выползать из ножен…
3
Если сказать, что в трапезной было шумно, то это все равно, что вообще ничего не сказать. В трапезной творилось нечто невообразимое. Больше полусотни сильно пьяных дикарей ели, пили, разговаривали, пели, ругались и просто кричали во весь голос — и все это одновременно и все сразу. Один только посол сидел неподвижно и молчал, опустив глаза в стол, стараясь не смотреть по сторонам. А что смотреть! Еще немного, думал он, и пока что притихшие возле огромной печи музыканты задуют, загремят, загрохочут в свои дикие музыкальные инструменты, и тогда вся эта пьяная толпа разом повскакивает со своих мест, выйдет из-за стола и начнет плясать. Будет много визга, свиста и бессмысленных воплей. И плясать они будут с мечами, чтобы потом этими мечами начать резать, рубить один другого. И делают они так каждый раз, но меньше их от этого не становится, ибо плодятся они еще быстрее, чем режутся. Вот же подумать только: богатая, бескрайняя страна, красивое название — и варвары! Ну почему это Всевышний так несправедлив? У них, у этих варваро, есть все — железо, медь, меха, мед, дикий хлеб, который можно собирать прямо в полях, но им здесь брезгуют, — и даже…
О! Это было в самый первый день, уже на первом же привале. Он, Полиевкт, сначала просто не поверил увиденному. И лишь потом уже, когда все улеглись, он снова сошел к реке и зачерпнул полную чашу прибрежного песка, промыл его, потом еще раз промыл, и еще, а после то, что осталось на дне чаши, аккуратно, с трудом сдерживая дрожь в руках, накатал на ртутный шарик… Да, это было золото, в крупицах. И здесь его на этих берегах полным-полно! Но, хвала Всевышнему, варвары они на то и варвары, чтобы не уметь брать золото из россыпей. Поэтому, чтобы добыть его, они идут за ним в далекие и кровопролитные походы, или же они меняют его на рабов. Но ладно бы только одно золото, а вот даже Источник! Всевышний и его расположил у варваров. Об этом Источнике в цивилизованном мире (но и там, конечно, не всем, а только тем, кому это положено) известно почти все — и в чем ты должен быть одет, когда ты идешь к нему, и как можно развеять Марево, и что нужно сказать, когда ты зачерпнешь из него пригоршню воды. Вот только где же конкретно он находится, этого еще совсем недавно не знали даже самые из самых посвященных.
И вдруг невероятная удача! Хотя вначале это был леденящий, невероятный ужас, когда в Город пришло известие, что Листья двинулись на нас войной. У них тогда было почти три сотни их челнов, а если учесть, что на каждом из них расположено по сорок довольно-таки хорошо вооруженных воинов, то надо признать, что это большая сила. И, главное, они не знают страха смерти. Они идут как муравьи, как саранча. Их бей, топчи — им все равно. Да и еще ведет их, как нам сразу стало известно, Старый Регент, дикарь из белобровых, то есть вдвойне дикарь, и к тому же еще и колдун.
О, да, он великий колдун! Можно, конечно, не верить в их богов, можно высмеивать их дикие обряды, но как это ни прискорбно признавать, однако сила — да, она, конечно же, нечистая и дикая — но сила в тех обрядах есть. И Регенту подвластна эта сила, об этом нам было совершенно точно известно. И вот он, этот Регент, выступил на нас войной. И вот он уже вступил в наши пределы. Шел — грабил, жег, никого не щадил. Мы отступали. И в этом нет ничего постыдного, потому что точно так разумные люди отступают перед псом, подверженным безумию. Укусит — сам ведь обезумеешь! Итак, мы отступали. Но если мудро отступать, что, кстати, мы и делали, то можно заманить врага в ловушку с тем, чтобы потом его убить.
Так не убили же! А все из-за Цемиссия, промедлившего с отправкой депеши в Южную Армию. И потому Старый Колдун, почти никем не встреченный, легко дошел до Города, стал лагерем и приступил к осаде. Хотя, конечно, так не осаждают. Чтобы осаждать по правилам, нужны фашины, приставные лестницы, машины огненного боя, стенобитные орудия или хотя бы лопаты и заступы, чтобы было чем рыть подкоп, и еще много всякого другого. А эти просто стали шумным, беспорядочным табором, настроили себе землянок, вбили вокруг них частокол, потом приволокли откуда-то кумира, насыпали курган, поставили кумира на кургане и, разведя перед ним священный, по их понятиям, огонь, три дня бросали в него пленных, несчастных жертв, исконных руммалийцев, и дико выли свои варварские гимны, а их волхвы, то есть священники, беспрестанно кричали «Любо!» — и так продолжалось день, ночь, день, ночь, день, ночь… А мы со стен все это видели и слышали. Но гнева не было, а было только понимание. Ведь кто перед нами? Дикие варвары. Кто их привел? Старый Колдун, воспитанный в страшном невежестве, чванливый и разнузданный. Пусть себе тешится! Но лишь до той поры, пока к нам на подмогу не подойдет Нечиппа — архистратиг Нечиппа Бэрд Великолепный — и приведет с собой легионы Южной Армии, и вот тогда-то этим дикарям не поздоровится. А что! Еще никто не смог сдержать Нечиппу. Двенадцать раз он выводил войска в поход — и всегда неизменно возвращался победителем. А посему, так рассуждали мы тогда, не стоит волноваться, а нужно только подождать какую-то неделю, а там все само собой решится наилучшим образом.