Они сидели вдвоем в кабинете Гара, главного инженера станции и непосредственного начальника Джошуа. Последний не старался скрыть раздражение, потому что оба знали: сейчас ему предстоит выйти к людям и по крайней мере до конца рабочего дня вкалывать в поте лица. Что ж, Джошуа был прирожденным заведующим ОСО, хоть это хорошо.
Четыре года назад, когда Грин-Медоу-III только открылась и эта должность была свободна, Джошуа и его супруга, Дженифер, уже успели целый год прожить на своей даче и понять, что им невмоготу терпеть Нью-Йорк, работать в Нью-Йорке и даже наблюдать нью-йоркскую жизнь со стороны. Джошуа был легок на подъем, а посему быстренько перековался из обнищавшего служащего неблагодарного городского предприятия в сельского жителя, внештатного болтуна, эдакий временный рупор атомной энергетики. Собственного мнения о мирном атоме Джошуа не имел, ни хорошего, ни дурного, равно как и о кошачьем корме, губной помаде или подгузниках для взрослых - всем том, что он когда-то рекламировал. Стало быть, если по милости демонстрантов за воротами и здешних перестраховщиков, имеющих от него тайны, и эта работа перестанет радовать его, Джошуа с легким сердцем пойдет на должность болтуна в комиссию конгресса штата Нью-Йорк по туризму.
Все это Гар знал не хуже, чем сам Джошуа.
- Мы надеялись, что сумеем управиться раньше, чем придет пора делать первое публичное заявление, - извиняющимся тоном проговорил он. - Когда люди поставлены перед свершившимся фактом, все гораздо проще, ты и сам это знаешь.
- Так вот почему даже меня не посвятили.
- Я очень сожалею об этом, - оправдывался Гар. - Я и впрямь думал, что мы сумеем обстряпать все по-тихому.
- Физик-экспериментатор, известный всему миру, намерен переехать сюда из Грейлинга и ставить опыты с новыми источниками энергии, - наседал на Гара Джошуа. - И ты надеялся сохранить это в тайне. Да сейчас она, должно быть, уже известна половине здешних секретарш. Но только не мне почему-то!
- Вероятно, нас выдала стройка, - предположил Гар.
- Стройка. Ах, да, я видел нечто похожее, когда ехал сюда. Что это за стройка?
- Новая лаборатория. Для нашего высокого гостя, - ответил Гар. - На почтительном удалении от реактора и могильника. Безопасность обеспечена. Неприятностей из-за нее не будет, никогда и ни у кого.
- Разве у него нет лаборатории в Грейлинге?
- Вообще-то есть, - признал Гар.
Джошуа почуял тухлятинку.
- Так что ж ему там не сидится?
Вид у Гара сделался вконец расстроенный, даже немного болезненный.
- Иногда он поднимает что-нибудь на воздух, - ответил главный инженер. - Похоже, тамошнее начальство решило, что университетский городок не самое подходящее для этого место.
- Зато атомная электростанция - местечко в самый раз!
Гар развел руками.
- Джошуа, решение было принято на гораздо более высоком уровне, чем наш с тобой. Гораздо, гораздо более высоком.
- Так, ладно, - ответил Джошуа. - Стало быть, наши хозяева будут что-то с этого иметь. А нам-то перепадет что-нибудь?
Гар попытался скорчить мину, призванную выразить его надежду на лучшее.
- Может, слава? Мы - в средоточии самых передовых исследований в области энергетики, как тебе такое?
- Не ахти что, - ответил Джошуа. - Но я попробую сварить кашу хотя бы из этого топора. Может, кто-нибудь и заморит червячка.
Гар встрепенулся и встревоженно вскинул голову, будто услышал взрыв в коридоре.
- Заморит червячка?
- Ох, Гар, я уж и не знаю, - сказал Джошуа. - Я весьма и весьма обескуражен. Утаивать от меня сведения, которые мне просто необхо...
- Я больше не буду, честное слово.
- Достаточно и одного раза.
- Джошуа, сейчас мне без тебя не обойтись, - взмолился Гар. - Не я придумал перетащить сюда этого проклятущего гения, не я посадил его на наш горб. Но он здесь или очень скоро будет здесь, и нам надо как-то скормить это общественности. Мы не можем допустить, чтобы люди воспользовались присутствием тут доктора Марлона Филпотта как предлогом для нового витка выступлений против атомных станций.
- Они уже воспользовались.
- Без тебя я пропал, - заканючил Гар. - Не покидай нашу команду, Джошуа.
- А разве команда меня не покинула?
- Мы тебя не оставим, не бросим. Не беги с корабля, когда он вот-вот пойдет ко дну. Обнародуй наше заявление, Джошуа. Ну пожалуйста.
Джошуа уже успел немного смирить свое негодование. К тому же он знал, что в комиссии по туризму будут платить чуть-чуть щедрее, а ехать туда значительно дольше. Поэтому он поднялся со стула и сказал:
- Гар, только ради тебя. Я подумаю, что можно предпринять, но делаю это только для тебя.
Гар тоже встал.
- Спасибо, Джошуа, - молвил он:
В последующие несколько недель, особенно после того как доктор Филпотт перебрался в свою новую лабораторию на территории станции, демонстрации перед главными воротами день ото дня становились все многолюднее. И все воинственнее.
15
Новолуние. В теплой тьме, овеваемой ласковым воздухом, Кван перелез через поручень и проворно спустился по трапу на камбузную палубу. Было три часа утра, и все обитатели палубы, по-видимому, дрыхли, измотанные дневными трудами. После гораздо более приятных трудов и короткого сна в объятиях итальянской студенточки по имени Стефания Ли Квану больше не хотелось спать, и он остановился на нижней палубе, ухватившись за дрожащее ограждение. Ему пришла охота взглянуть на серебрившийся во мраке бурун за кормой. В соленом воздухе ощущался едва уловимый запашок машинного масла, но Квана это не беспокоило.
Благодаря вторникам он теперь мог переносить свое изгнание, свою долю беженца и вынужденную безымянность. Только благодаря вторникам. Женщины редко оставались на борту больше недели, но если такое случалось, Кван радовался любой возможности вновь встретиться с уже знакомой ему дамой. Он научился держаться подальше от хмельного зелья и привык дремать несколько часов во вторник пополудни, чтобы подготовиться к грядущей ночи. И теперь его жизнь - по крайней мере один день в неделю - была более чем сносной. Она стала вольготной. Даже роскошной.
Возможно, чересчур роскошной. В сложившихся обстоятельствах Квану ничего не стоило забыться и возомнить себя кем угодно, только не бездельником с судового камбуза, который укладывает в койку дам с верхних палуб, лазая к ним едва ли не по сточной трубе.
Он был участником мощного народного движения борцов с тиранией и угнетением, маленькой, но важной частичкой борьбы за освобождение доброй четверти человечества из-под ига престарелых душегубов.
"Нельзя допустить, чтобы вся эта роскошь подействовала на меня расслабляюще, - говорил себе Кван. - Нельзя допустить, чтобы волокитство уволокло меня от свободолюбия".
Иногда далеко по правому борту мерцали огоньки. Какой-то африканский город. Судно шло на север вдоль атлантического побережья Африки. Следующий порт захода - Барселона, потом - Роттердам и Саутгемптон. И снова море. В конце концов корабль доберется до какого-нибудь порта Северной Америки, и тогда Квану придется искать способ улизнуть на берег.
Может, какая-нибудь американская девица? Сумеет ли он уговорить американку тайком прихватить его с собой? Сумеет ли затесаться в толпу провожающих, которые поднимаются на борт в каждом порту, чтобы проститься с близкими?
Ладно, способ найдется, не один, так другой. Кван в этом не сомневался. Словно его оберегал ангел-хранитель (возможно, в образе статуи Свободы), как там, на площади в Тяньаньмэнь. Кван твердо знал, что не изнежится, не струсит, не позволит уложить себя на лопатки. Перед ним непременно откроется желанный путь.
Вновь радостно переживая свое ночное приключение, чувствуя, что осваивается в новом для себя мире, ощущая свою юность, силу, уверенность, Кван с улыбкой смотрел на искристый бурун за кормой "Звездного странника", исчезавший в окутанных мраком океанских просторах. Бурун этот казался ему исполненным самодовольства.
16
Больше всего Сьюзан привлекала в Григории его будничность. Он держал себя так, словно отвага была самым что ни на есть обыкновенным свойством человеческой души, словно быть храбрецом - это все равно что быть, к примеру, голубоглазым. Или левшой. И выглядело это вовсе не как воплощение английского принципа "выше нос" и не как присущее американцам сознательное подражание Хамфри Богарту или Индиане Джонсу. Вероятно, в повадке Григория не было даже ничего исконно русского. Просто все объяснялось личностью этого человека - немногословного, осторожного, но не трусливого, смотрящего на свою жизнь как бы со стороны, бесстрастно, но не без любопытства. "Наверное, он был замечательным пожарным, пока они не убили его", - часто думала Сьюзан.
Сегодня она опоздала на двадцать минут, потому что у выезда на Таконик-Парквей дорогу запрудили демонстранты, выступавшие против каких-то таинственных научных изысканий на атомной электростанции. Григория не оказалось в палате, но медсестра по имени Джейн, сидевшая за конторкой в коридоре, приветственно улыбнулась и сообщила:
- Он отправляет факсы.
- Спасибо.
Никому уже не казалось странным, что пациент онкологического лечебно-исследовательского учреждения, расположенного менее чем в десятке миль от, подумать только, атомной электростанции, отсылает факсом шуточки в Москву. По-русски. Прошлой весной Сьюзан потратила немало дней и излазила весь Нью-Йорк в поисках пишущей машинки с кириллицей. Наконец она нашла торговца машинками, человека по имени Тайтель, у которого завалялась одна такая, давным-давно списанная завхозом советского представительства при ООН. Теперь Григорий мог выстукивать свои приколы двумя пальцами и не мучить какую-то многострадальную московскую секретаршу поистине устрашающими каракулями.
По правде говоря, Сьюзан не считала шутки Григория такими уж смешными, но понимала, что адресованы они не ей. Похоже, сидевшие возле факса в Москве телевизионщики были довольны, а это главное.
Григорий, в общем и целом, держался бодро, и это тоже было очень важно. Сьюзан могла приезжать из города только по выходным, и последнее время ей казалось, что он сдает не по месяцам, а по неделям: худеет, чахнет, делается все более вялым. Глаза его ввалились, их обрамляли серые круги. Зубы медленно, но верно расшатывались, а лицо становилось все больше похожим на маску смерти, особенно когда Григорий смеялся. Он это сознавал и старался смеяться, не разжимая губ, или прикрывал рот ладонью. Когда он неловким движением поднимал руку и Сьюзан видела только его затравленные глаза, у нее разрывалось сердце: смех составлял смысл жизни Григория, и необходимость душить, прятать его воспринималась ею как жестокая несправедливость.
Факс стоял в маленькой каморке без окон, больше похожей на просторный чулан, чем на комнату, и забитой разной конторской дребеденью: большой ксерокс, кофейный автомат, машина для резки бумаги и высокий серый железный шкаф, набитый канцелярщиной. Григорий сгорбился на единственном табурете, спиной к двери, и набирал костлявым пальцем номер на кнопочном телефоне. Под рубашкой резко обозначились лопатки, похожие на обрубки ангельских крылышек. Сьюзан всегда мечтала заключить его в объятия, но так ни разу и не сделала этого.
Уловив движение за спиной, Григорий обернулся, увидел Сьюзан и улыбнулся плотно сжатыми губами, словно тянул питье через соломинку.
- Замечательная машина - этот факс, - сказал он вместо приветствия. Нажимаешь несколько кнопочек с цифрами, и через какую-то секунду приходит сигнал, преодолевший одиннадцать тысяч миль: линия занята.
Сьюзан улыбнулась в ответ. Уж ее-то улыбка выглядела как полагается.
- Это тоже одна из твоих шуточек? - спросила она. - Из тех, что ты им посылаешь?
- Нет, она из тех, которые я не посылаю, - ответил он и вновь принялся давить на кнопки. - В Советах факс еще не вошел в повсеместный обиход. Я послал одну шутку... тьфу, опять занято. - Он дал отбой и снова повернулся к Сьюзан. - Так вот, послал я, значит, шутку: "Горячая линия связи Москва Вашингтон заменена с телефонной на факсовую. Действует исправно, но по настоянию КГБ на русском конце линии установлена бумагорезательная машина". Петру Пекарю не понравилось. - Он хитровато взглянул на Сьюзан. - Тебе, я вижу, тоже.
- Попробуй еще разок, - нежно проговорила Сьюзан, указывая на факс.
Григорий повернулся.
- Этот факс надо подсоединить к парусной лодке, - сказал он, выстукивая номер. - Получится отличный якорь. Ага, занято. Этот сигнал - единственный признак делового оживления в Москве. Все стоит, только факс в телецентре на улице Королева работает.