– Достаточно, гностор, – сказал Эсабиан, и Анарис вернулся к настоящему.
Лисантер поклонился и выключил пульт. Огни на «лицах» огров погасли, но, даже отключенные, они излучали угрозу.
Барродах боком пробрался мимо них к Эсабиану и сказал с низким поклоном:
– Мой господин, я только что получил рапорт от одного рифтера – Таллиса Й'Мармора, который вернул себе контроль над своим кораблем.
Эсабиан прищурился – он помнил это имя, но больше никакой реакции не проявил. Барродах подключил свой блокнот к пульту Лисантера, и они выслушали рапорт Таллиса с самого начала.
Анарису важен был только смысл – он знал, что копия рапорта будет ждать его на собственном пульте. Ювяшжт скрупулезно передает ему все, что касается рифтеров, хотя приказы Анариса пока были немногочисленны. Кроме того, разжалованный офицер Терреск-джи, имевшая несчастье оказаться у коммуникатора, когда рифтеры показали Ювяшжту свой гнусный фильм во время битвы при Артелионе, теперь, стараниями Моррийона, стала связистом на Пожирателе Солнц. Поэтому у Анариса имеется и запасный источник информации. Пусть себе Барродах воображает, что держит все под контролем. Это даст Анарису время узнать побольше, а вот Барродах будет о нем знать далеко не все.
Когда на экране появился панархистский адмирал, глаза Эсабиана весело блеснули.
– Это кто такой?
Барродах сверился со своим блокнотом.
– Кестлер. В Артелионском банке данных значится как капитан – но теперь, судя по знакам отличия, командует флагманом.
– Стало быть, он сменил Карра – Джеф Кестлер, Гроза Рифта?
Барродах стрельнул глазами в сторону Анариса.
– Он обрекает так называемую амнистию на провал, объявляя о ней лично. Однако Ювяшжт усилил надзор, уделяя повышенное внимание рапортам и инспекциям.
Бори не смотрел на Анариса, но тот хорошо понимал, что подобное вмешательство в пусть даже номинальную область Барродаха выставляет его нерешительным и некомпетентным.
Эсабиан, которому наскучило слушать, махнул рукой, и Барродах выключил пульт на подсчете Таллисом времени, которое займет переналадка компьютера, Аватар вышел, и Барродах, напоследок глянув сердито на Анариса, заторопился за ним.
«Дурак ты, дурак», – с улыбкой подумал Анарис.
9
АРЕС
Фиэрин лит-Кендриан, задержавшись на садовой дорожке, оглянулась на анклав. Яркий солнечный свет диффузоров достиг Южного полюса, стало смеркаться, и тени искусственного вечера падали от деревьев на длинный, низкий дом. Никого не было видно – даже десантников, неусыпно стерегущих покой правителя Тысячи Солнц.
На нижнесторонний взгляд Фиэрин эти тени были слишком коротки для вечера – они скорее соответствовали ненастному полдню. Но теперь это был ее дом, несмотря на всю его странность.
«Я подопечная Панарха», – думала она, идя к транстубу. Но что это, собственно, значит? В экономическом смысле – это хорошая острастка для всех сторонников Тау Шривашти, которые зарятся на имущество ее семьи. И как бы ни уменьшилось это имущество в результате махинаций Штулафи Й'Талоба и нынешнего правителя Торигана, она может с полным правом потребовать его назад. В политическом смысле – это мягкий намек ее могущественным дальним родственникам Вакиано на то, что им следует быть повнимательнее к своей родне.
В жизни это означает, что она проводит каждый день с людьми, выше которых в Панархии нет – по крайней мере в социальном плане. На военных совещаниях, которые могут теперь происходить в любое время суток, она не присутствует, но все часы, свободные от посещений Осри Омилова, посвящает светской жизни в анклаве. Вечера... обеды... завтраки... балы... прогулки...
Она до сих пор не понимала, почему Панарх принял в ней участие – разве что из-за своего путешествия на одном корабле с ее братом. Как бы то ни было, он поступил так из чистого альтруизма – никакой выгоды от этого он не имел. Этот долг она никогда не сможет ему вернуть, но попытаться все-таки надо.
Капсула задерживалась, но на остановке в кои-то веки никого не было. Высоко на северном полюсе сквозь янтарную зарю светились огни каких-то больших строений. Закат еще долго не погаснет. Режим середины лета казался Фиэрин волшебным временем: даже если он не совсем походил на ториганское лето, он производил такой же эффект на кристаллы, зеркала и драгоценности. Они впитывали теплый свет и возвращали его назад, преобразуя самым чудесным образом.
Так же, как это делают люди в Галерее Шепотов. Возможно, поэтому Ваннис и выбрала этот час. Тонкость этой двойственной символики заново поразила Фиэрин. Она чувствовала в Ваннис неизведанные еще глубины.
Быстро и настороженно оглядевшись вокруг, Фиэрин вздохнула. Тау больше нет, и его сообщников тоже, включая ту страшную женщину, которая продала координаты Пожирателя Солнц Должару, – но Фелтона, зловещего телохранителя Тау, так и не нашли.
Станет ли он преследовать ее? Никаких причин для этого как будто не было, но Фиэрин по-прежнему видела его в кошмарных снах.
Вернувшись мыслями к анклаву, она ощутила удовлетворение от проведенного с пользой дня. Перспектива скорых боевых действий, хотя ни Брендон, ни Ваннис об этом не говорили, начинала сказываться на всех. Открыто это не проявлялось – они оба были для этого слишком хорошо воспитаны. Но им случалось задумываться за столом, когда их было только трое; они настораживались, когда пульт подавал определенные сигналы; в своем узком кругу они говорили друг с другом лишь о самых банальных вещах, но делали усилия, чтобы занять Фиэрин. Как будто я ребенок. Нет – как будто я не знаю чего-то плохого, что известно им обоим.
Фиэрин под влиянием импульса предложила им исполнять роль хозяйки на некоторых обязательных мероприятиях, и они приняли это с непритворной благодарностью. С этого времени они стали чаще отлучаться из анклава – но, насколько она могла заметить, не вместе.
«Ну и пусть я не понимаю, что происходит, зато на Большом Турне я была молодцом», – подумала она с насмешливой улыбкой в свой адрес, и глухой рокот под ногами возвестил о прибытии капсулы.
Топот бегущих ног позади заставил ее круто обернуться, и она приняла уланшийскую стойку, в которой тренировалась каждый день. Но женщина, бегущая по дорожке, была ей знакома: маленькая, с кожей темной, как у самой Фиэрин, с большими шоколадными глазами. Она присутствовала на турне, которое закончилось около часа назад. Фиэрин запомнила ее именно потому, что та показалась ей знакомой – только она не могла вспомнить откуда.
– Генц Кендриан? – с усмешкой спросила женщина.
– Да? – Фиэрин приняла нейтральный вид, но приготовилась отвергнуть всякую попытку навязать ей разговор.
– Ах, эта дулусская манера смотреть – как будто от меня пахнет, – засмеялась женщина. – Я Дерит Й'Мадок...
– Теперь понятно. Вы репортер.
– Верно. Мы следили за процессом вашего брата и беседовали с членами его команды. Видели вы нашу передачу об «Ух Ты имени Л'Ранжа»?
– Нет. – Не станет же она говорить этой женщине, что на яхте Тау большинство каналов было для нее закрыто. К «новостям» он питал холодную, смертную ненависть.
– Неужели так заняты были? – подняла брови женщина.
– Там, где я жила, это было недоступно, – с извиняющимся жестом пояснила Фиэрин.
Дерит подняла веки, и Фиэрин подумала, не совершила ли она ошибки. Впрочем, что бы я ни сказала, она все равно не отвяжется.
Капсула подошла, и Дерит села в нее вместе с Фиэрин. К несчастью, там против обычного оказалось почти просторно и не было шанса затеряться в толпе. Дерит уселась прямо напротив Фиэрин и подалась вперед.
– По поводу вашего брата... – начала она.
– Поговорите с ним самим, – прервала Фиэрин.
– Я бы с удовольствием. Где его можно найти?
– Там же, где всю их команду. – Фиэрин понимала, что это слабо.
В улыбке Дерит не было ничего враждебного, но блестящие глаза смотрели с наводящей смущение прямотой.
– А команда ГД?
Фиэрин потупилась.
– Вы ведь знаете, что они пропали, правда? – продолжала Дерит. – Но это вас не слишком расстраивает – значит, вы знаете, где они.
Фиэрин подняла на нее глаза.
– Пожалуйста, не спрашивайте – я все равно ничего не могу вам сказать.
– Хорошо, не буду. – Дерит откинулась назад. – Я вижу, что с вами мне ничего не светит. Но мы будем спрашивать других, пока не выясним, где они и почему они исчезли.
– Но зачем?
– Что – зачем? – удивилась Дерит.
Фиэрин сжала губы, но долго сдерживаемые чувства помимо ее воли вырвались наружу.
– Зачем вы пристаете к людям? Не кажется ли вам, что некоторые вещи остаются в секрете не без причины? Или жареные факты для вас важнее... важнее всякой этики?
– Значит, их исчезновение имеет отношение к этике? – невинно осведомилась Дерит.
– Ничего подобного, – вспыхнула Фиэрин. – Я хотела только сказать, что такие, как вы, лишены всякого понятия об этике.
Капсула отошла от станции, набирая скорость. Дерит подождала, когда вошедшие усядутся, и продолжила:
– Откуда мне знать, по какой причине они исчезли? Может быть, здесь что-то нечисто. Или произошла какая-то ошибка. Но отчего бы это ни произошло, это может коснуться всех.
– Почему вы так говорите? – Фиэрин сжала руки у себя на коленях.
– Есть две вещи, которые, если в них вступишь, сразу липнут к тебе и воняют так, что всякому ясно. Вторая – это политика.
Это на мгновение рассмешило Фиэрин.
– Но мой брат не имеет никакого отношения к политике – не больше, чем я.
– А вот тут вы ошибаетесь. Я, конечно, подразумеваю политику в широком смысле слова – например, общение с влиятельными людьми. Не станете же вы отрицать, что находитесь в самом центре событий и ваш брат тоже некоторое время находился в нем. Ваша судьба, хотите вы того или нет, как-то повлияла на жизнь высокопоставленных лиц, которые, в свою очередь, влияют на жизнь всех остальных людей. Важно то, что вы делаете. Приходя к власти, вы теряете право на личную жизнь – ведь только зная, что и почему вы делаете, нижестоящие еще могут как-то влиять на ваши решения.
Как было с Тау на Тимбервелле. В результате восстания он был низложен, и «новости», очевидно, помогали распространять информацию против него.
– Я вижу, вы меня понимаете, – сказала Дерит.
– Да, мне ясна ваша цель – хотя иногда ваши действия кажутся мне такими же непостижимыми, как решения, принимаемые лидерами.
– Мы стараемся узнать то, что люди хотят услышать, – улыбнулась Дерит. – А новости неизменно вызывают у людей аппетит – и чем они грязнее, тем лучше.
Фиэрин взглянула на экран – следующая станция была «Сады Джихана».
– Мне пора, – сказала она. А если ты за мной увяжешься, Ваннис разделается с тобой получше, чем я.
Но Дерит не сделала никакой попытки за ней увязаться.
– Галерея Шепотов, я полагаю? – спросила она с грустной, озадачившей Фиэрин улыбкой. – К пяти часам? Мог бы получиться неплохой репортаж, но пусть этой помойной ямой занимаются другие.
– Вы так настроены против Галереи Шепотов?
– В этом, должно быть, проявляется коренное отличие поллои от Дулу. Я побывала там как-то раз. Бред какой-то. Фу!
Фиэрин засмеялась и вышла из капсулы.
Ваннис ждала ее на скамье под тихо позванивающим колокольным деревом. В теплом свете заката, отражаемом мраморными плитами, она точно сошла с живописного полотна Утерянной Земли: прелестное голубое платье, нитка жемчуга в замысловато уложенных, цвета красного дерева волосах и поза, достойная королевы.
Увидев Фиэрин, она улыбнулась. Глаза у Ваннис, как и у Дерит, были карие, но более светлые, с зеленовато-золотистыми искрами.
– Едва отделалась от репортерши, – сказала Фиэрин.
– От репортерши? Что-то имеющее отношение... к вашему брату?
– Хотела узнать, куда он делся, – кивнула Фиэрин. – Сказала, что все равно это выяснит.
– Это, конечно, была Дерит Й'Мадок? Я так и думала, что она вас не минует. – Ваннис встала, с легкой улыбкой оправляя юбки. – И вы сказали ей, что...
– Я ничего не сказала. – Фиэрин никогда не умела разгадать, что на уме у Ваннис.
– А она не упомянула о том, почему так хочет это выяснить?
– Она сказала, что занималась процессом и что я нахожусь в центре событий, и прочла мне лекцию о том, что люди, стоящие у власти, не имеют права на личную жизнь.
Ваннис помолчала, стоя так тихо, что Фиэрин даже се дыхания не замечала. Но выражение ее лица не изменилось, и голос звучал все так же мягко, когда она, взяв Фиэрин под руку, пошла с ней по обсаженной цветами дорожке к Галерее.
– Итак, это был вызов? Интересно.
– Вызов? Кому – мне?
– Тем, кому они докучать не осмеливаются.
– Если вы о Брендоне, то его еще поймать надо, – засмеялась Фиэрин. – Я его вижу только на занятиях по уланшу, а ведь мы живем в одном доме. – Посмотрев на Ваннис, она решилась немного рискнуть: – А вас теперь вижу только на прогулках и за столом иногда. Неужели он и вас таскает на военные совещания?
Ваннис беззвучно рассмеялась.
– Нет, своим временем я распоряжаюсь сама. Что мне хотелось бы знать, так это что с нами будет после атаки на Пожиратель Солнц.
– Вы хотите сказать – после нашей победы?
У Ваннис дрогнули уголки рта.
– Дорогая моя, нам очень повезет, если эта война закончится при жизни нашего поколения. Если мы не возьмем Пожиратель Солнц, Должар загонит нас на Окраины и еще дальше. А если мы одержим победу, нам придется гоняться за остатками их флота и вышибать рифтеров с захваченных ими планет, несмотря на Пакт Анархии.
Они уже дошли до дверей Галереи.
– Каким неприглядным представляется в ваших устах будущее, – скривилась Фиэрин. Ваннис успокаивающе пожала ее локоть.
– В таком случае оставим будущее и положимся на мудрые достижения прошлого.
Они вошли внутрь, где действовало правило: говорить только на заданную тему либо о том, что ты слышал. Фиэрин оставила при себе невысказанные вопросы, сознавая, что ей нужно хорошенько подумать. Молча они пошли вперед по выложенной плитками дорожке. Водяные стены по обе стороны с громким плеском падали к их ногам. Дальше тропинка разветвлялась, и Ваннис повернула сначала в одну сторону, потом в другую. Кругом переговаривались, иногда шепотом, голоса, а однажды послышался тихий, интимный смех.
Ваннис, неодобрительно наморщив красивый лоб, свернула прочь, и нежелательные звуки заглушил водопад, на этот раз невидимый.
– Метафора – признак умения мыслить, – улыбнулась Ваннис.
– В таком случае, – произнес тихий женский голос, – обсудим мысль, высказанную одним утонченным человеком лет за пятьсот до того, как наши предки покинули Землю: «Самое полное счастье, возможное в этой жизни, – это состояние покоя, время от времени оживляемое моментами удовольствия».
– Если мне будет позволено, исключительно в интересах дискуссии, занять позицию оппонента, – вмешалась женщина постарше, – то я скажу, что счастье, или удовольствие, если кто-то предпочитает этот термин, – понятие далеко не однозначное для каждого человека. Одни избирают удовольствия чувственные, как вульгарные, так и утонченные, другие – удовольствия духовные, умственные, удовольствие испытывать сильные эмоции, удовольствие быть добродетельным.
– Добродетельным? – повторил кто-то под аккомпанемент негромкого смеха.
– Добродетельным, – подтвердила женщина.
– Оригинально, – протянул молодой голос, придав этому слову, как водится, совершенно обратный смысл. Фиэрин не нужно было видеть спорщиков, чтобы представить себе иронический жест, которым это сопровождалось.
– Раз уж я так заинтересовала вас, дорогая, позвольте мне развить свою мысль, – сказала старшая – ее спокойная ирония как бы подчеркивала вульгарность ее молодой собеседницы. – Добродетель в моем понимании вовсе не отрицает радости и удовольствий. Слишком суровая добродетель не привлекает, а отталкивает; даже тот, кто уважает стезю, лишенную удовольствий, сам ей следовать не стремится.