А если ты кого-нибудь находишь, то все повторяется снова. Или ты звонишь по телефону и говоришь: “Привет, это Джейсон”, — а тебе отвечают: “Какой Джейсон?” — и ты понимаешь, что это все. Тебя даже не помнят.
— Нельзя хотеть человека, как вещь на витрине, — сказала Руфь. — Это просто желание. Тебе хочется взять ее домой, поставить рядом, как лампу. Настоящая любовь… — она задумалась, — когда отец выводит детей из горящего дома, а сам погибает. Когда любишь, перестаешь жить для себя и начинаешь жить для другого.
— Разве это хорошо? — Джейсон не видел ничего привлекательного.
— Да, это преодоление инстинкта. Каждый готов разорвать когтями своего ближнего. Я могу привести тебе хороший пример. Мой двадцать первый муж, Фрэнк. Мы были женаты шесть месяцев. За это время он перестал меня любить, а я по-прежнему его любила и хотела быть с ним вместе. Но ему со мной было плохо. И я его отпустила. Ты понимаешь? Ради него, поскольку я его любила, я пошла ему навстречу. Понимаешь?
— Ты мне объясни, почему надо идти против инстинкта выживания?
— Потому что инстинкт все равно в конце концов проигрывает. Так со всеми живыми существами — с кротом, летучей мышью, человеком, лягушкой. Рано или поздно ты умираешь, и всему приходит конец. Но если ты любишь, если ты способен отойти на второй план и наблюдать…
— Я не готов отойти на второй план, — отрезал Джейсон.
— Отойти, раствориться и счастливо наблюдать, со спокойным ясным сознанием, высшей формой сознания, как живет тот, кого ты любишь…
— А потом тоже умирает.
— Это верно. — Руфь Раэ закусила губу.
— Поэтому лучше не любить — чтобы потом не мучиться. Даже животных, собак или кошек. Ты сама сказала: их любишь, а они умирают. Если смерть кролика так тягостна… — Он замолчал, потрясенный промелькнувшим в сознании ужасным видением хрустящих костей и крови, девичьих волос и страшных челюстей. Самого монстра он толком не разглядел, но собаке рядом с ним было просто нечего делать.
— По крайней мере можно скорбеть, — произнесла Руфь, пристально глядя ему в лицо. — Джейсон! Скорбь — самая сильная эмоция, которую способен испытать человек, ребенок или животное. Это хорошее чувство. " — Что же в нем хорошего? — грубо спросил Джейсон.
— Скорбь заставляет человека забыть о себе. Выйти из собственной скорлупы. К тому же нельзя испытать скорбь, если не было любви. Скорбь — это то, что остается, когда любовь уходит. Ты меня понимаешь, я знаю.
Просто ты не хочешь об этом думать. Таков завершенный цикл любви: любить, потерять, скорбеть, оставить и, наконец, полюбить снова. Пойми, Джейсон, скорбь — это сознание того, что ты остаешься один. А быть одному — предназначение каждого живого существа. Смерть — великое одиночество. Помню, я первый раз обкурилась марихуаны. Это был не косяк, а водяная трубка. Дым был такой приятный, что я не сообразила, сколько я выкурила. Неожиданно я умерла — не надолго, всего на несколько секунд. Весь мир, все ощущения исчезли. Причем это было не так, как если бы я просто осталась одна, потому что тогда все равно поступает информация от собственного тела. Исчезла даже тьма. Все прекратилось. Безмолвие. Ничего нет. Пустота.
— Наверняка в курево добавили какой-то дряни. В те времена многие так делали.
— Да. Мне повезло, я смогла вернуться. Самое невероятное — я ведь много с тех гор курила, но подобного больше не испытывала. Поэтому я и перешла на табак. Так или иначе, то, что я испытала, не походило на обморок, у меня не было ощущения, что я могу упасть, потому что падать было некуда и нечему, у меня не было тела…, к тому же не было ни верха, ни низа. Все, в том числе и я сама, просто… — Руфь взмахнула рукой, — исчезло. Как последняя капля из бутылки. А потом пленку запустили снова. Опять начали показывать то, что мы называем реальностью. — Она замолчала и несколько раз затянулась сигаретой. — Я никому раньше об этом не рассказывала.
— Ты испугалась? Руфь кивнула.
— Сознание бессознательного, если ты еще следишь за моей мыслью. Когда мы умрем, мы этого не почувствуем, потому что смерть и есть утрата всех ощущений. После того случая я не боюсь смерти. Но скорбеть — значит умереть и при этом продолжать жить. Другими словами, это самое сильное, самое абсолютное из всех доступных нам ощущений. Иногда… Я готова поклясться, что люди не созданы для таких вещей, это слишком величественно… Ты разрушаешься от переполняющих тебя эмоций. Но я хочу испытывать скорбь. Чтобы были слезы.
— Зачем? — удивился Джейсон. Он всегда стремился избегать подобного; И если оно начиналось, говорил себе: пора сматываться.
— Скорбь объединяет тебя с тем, что ты утратил, — сказала Руфь. — Это слияние. С любимой вещью или человеком, который ушел. Своего рода раздвоение — ты как бы уходишь, однако какое-то время следуешь за тем, что ты потерял. Помню, однажды у меня была любимая собака. Мне было тогда семнадцать или восемнадцать лет. Собака заболела, мы отвели ее к ветеринару. Нам сказали, что она проглотила крысиный яд; в ближайшие сутки станет ясно, выживет она или нет. Я пошла домой, около одиннадцати вечера не выдержала и уснула. Ветеринар должен был позвонить утром и сообщить, пережил ли Хэнк эту ночь. Я проснулась в половине девятого и попыталась собраться перед звонком. Пошла в ванную, хотела почистить зубы…, и вдруг увидела Хэнка. Он медленно, с достоинством поднимался по невидимым ступенькам. Пересек по диагонали всю комнату и исчез в правом верхнем углу. Ни разу не оглянулся. Я поняла, что он погиб. В этот момент зазвонил телефон. Ветеринар сообщил, что Хэнк сдох. Но я видела, как он поднимался вверх. Конечно, я испытала невыразимое горе, я перестала себя ощущать и последовала за ним, вверх по проклятым ступенькам.
Некоторое время они оба молчали.
— Потом, — продолжила Руфь, — горе отступает, и ты возвращаешься в реальный мир. Но уже без того, кого любишь.
— Тебя это устраивает?
— Разве у меня есть выбор? Ты плачешь, очень много плачешь, и, поскольку ты не до конца вернулась, частичка твоего сердца остается там. Ранка, которая никогда не заживает. А когда подобное происходит вновь и вновь, от сердца уже ничего не остается, и ты больше не можешь испытывать скорбь. Наступает момент, когда ты сама готова умереть. Ты поднимаешься по наклонной лестнице, а кто-то остается, чтобы скорбеть по тебе.
— На моем сердце ранок нет, — сказал Джейсон.
— Если ты сейчас уйдешь, — произнесла Руфь хриплым голосом, но с неожиданной для нее выдержкой, — я испытаю настоящую скорбь.
— Я останусь до завтра, — сказал Джейсон. — Раньше они не успеют установить подделку в моих документах.
Неужели Кэти меня спасла? — подумал он. Или уничтожила? Кэти, которая меня использовала. Которая в свои девятнадцать лет знает больше, чем мы оба вместе взятые. Больше, чем мы узнаем за всю свою жизнь.
Как и положено настоящему лидеру боевой группы, она вначале полностью его уничтожила. Зачем? Чтобы он собрался и стал сильнее? Вряд ли. Хотя вполне реально. Не следует забывать о такой возможности. Джейсон чувствовал по отношению к Кэти странное, циничное доверие. Одна половина его сознания воспринимала ее как абсолютно надежного человека, в то время как другая половина видела в ней неуравновешенного, разбол-тайного предателя. Совместить эти образы ему не удавалось.
Может, мне удастся свести воедино мои параллельные представления о Кэти прежде, чем я уйду отсюда? — подумал Джейсон. Утром. А может, рискну остаться еще на один день. Хотя это будет уже слишком. Я не знаю, насколько четко работает полиция. Они не правильно записали мое имя, потом вытащили чужое дело… Может, у них повсюду такой бардак. А может, и нет.
О полиции у него тоже были противоположные мнения. Поэтому, словно кролик Эмили Фассельман, он замер там, где был. В надежде, что все остальные знают правила игры: нельзя уничтожать того, кто не знает, что ему делать.
Глава 12
Четверо одетых в серую форму полицейских сгрудились у мерцающего в ночной темноте фонаря в форме старинного факела.
— Осталось две квартиры, — почти беззвучно прошептал капрал и выставил два пальца. В другой руке он держал список жильцов. — Миссис Руфь Гомен из двести одиннадцатой и некий Ален Муфи из двести двенадцатой. С кого начнем?
— С Муфи, — сказал полицейский в форме и постучал пластиковой дубинкой по ладони. Конец операции был близок, и ему не терпелось поскорее освободиться.
— Значит, двести двенадцатая, — произнес капрал и потянулся к звонку. В последний момент он, однако, передумал и тихонько нажал на ручку двери.
Отлично. Один шанс из десяти, но иногда срабатывает. Дверь оказалась незаперта. Полицейские вглядывались в темную гостиную, заставленную пустыми и полупустыми бокалами. Несколько бокалов стояли прямо на полу. Пепельницы были переполнены окурками. Покурили и разошлись, определил капрал. Все, кроме, пожалуй, мистера Муфи.
Полицейские вошли внутрь, освещая фонарем стены непомерно дорогой квартиры. Ни единого звука или движения. Лишь откуда-то издалека доносилось приглушенное бубнение радио.
Капрал прошел по застилающему весь пол ковру и толкнул дверь спальни.
На широкой двуспальной кровати лежал мужчина. Плечи и руки голые, одежда валяется на стуле. Вот и мистер Ален Муфи, спит себе спокойненько в собственной квартире. Хотя…, он тут, похоже, не один. Под простынями угадывалось еще одно тело. Не иначе, как миссис Муфи, подумал капрал и, повинуясь мужскому любопытству, направил на нее свет фонаря.
В ту же секунду Ален Муфи, если это, конечно, был он, вздрогнул и зашевелился. На мгновение он приоткрыл глаза и тут же резко сел, пытаясь разглядеть вошедших.
— Что это? — прохрипел Муфи, задыхаясь от страха. — Нет! — Неожиданно он соскочил с кровати и кинулся к столику. Фонарь высветил белое волосатое тело. Схватив со столика какой-то предмет, Муфи вновь упал на кровать. Под лучом фонаря блеснули ножницы.
— Это еще зачем? — спросил капрал.
— Я убью себя! — выкрикнул Муфи. — Если вы не уйдете и не оставите нас в покое. — Он приставил лезвие к темной от волос левой стороне груди напротив сердца.
— Выходит, это не миссис Муфи, — усмехнулся капрал и осветил съежившееся под простынями тело. — Водишь одноразовых шлюшек в свою навороченную квартирку? Устроил здесь дешевый бордель?
Подойдя к кровати, капрал резко сдернул простыню. В кровати рядом с мистером Муфи лежал стройный обнаженный юноша с длинными золотистыми волосами.
— Черт побери, — растерянно пробормотал капрал.
— Ножницы у меня, — сказал один из полицейских и бросил их к ногам капрала.
Повернувшись к дрожащему от ужаса мистеру Муфи, капрал поинтересовался:
— Сколько лет мальчику?
Юноша между тем проснулся. Он испуганно таращился на посторонних, но не шевелился.
— Тринадцать, — хрипло произнес мистер Муфи. — По закону с этого возраста человек может выбирать…
— Документы есть? — резко спросил капрал у мальчика. От неподдельного отвращения его едва не вырвало. На простынях были видны пятна пота и генитальные выделения.
— Дай удостоверение, — выдохнул Муфи. — Оно у него в штанах, там, на стуле.
Один из полицейских спросил у капрала:
— Неужели, если пацану тринадцать лет, за это не наступает ответственность?
— Какого черта! — взорвался другой полицейский. — Это, безусловно, противозаконно. Это извращение. Берем их обоих!
— Подождите, — проворчал капрал. Порывшись в штанах юноши, он вытащил бумажник и достал из него удостоверение личности. Точно. Тринадцать лет. Он закрыл бумажник и засунул его обратно в карман штанов. — Нет, ребята, — покачал головой капрал. Ситуация явно доставляла ему удовольствие. Особенно нравилось капралу то, как дрожит от страха голый Муфи. — По новому закону, статья уголовного кодекса 640, пункт третий, с двенадцати лет несовершеннолетний вправе дать согласие на проведение полового акта с другим несовершеннолетним любого пола или взрослым лицом любого пола, но только с одним человеком одновременно.
— Но это же ненормально, — проворчал полицейский.
— Это вы так считаете, — осмелел Муфи.
— Почему это не считается преступлением? — не унимался полицейский.
— Из кодекса постоянно изымают преступления без жертв, — сказал капрал. — Процесс идет уже добрый десяток лет.
— Это, по-вашему, без жертв? — изумился полицейский.
Повернувшись к Муфи, капрал спросил:
— Что вы находите в таких мальчиках? Нет, серьезно, меня всегда интересовали педики. Такие, как вы.
— Педики, — как эхо отозвался Муфи. Рот его искривился от обиды. — Вот, значит, кто я такой.
— Так называют людей, которые занимаются гомосексуализмом с несовершеннолетними. Это не противоречит закону, но все равно омерзительно. Ваша профессия?
— Торгую подержанными летательными аппаратами.
— Как вы думаете, если бы ваши сослуживцы узнали, что вы педик, согласились бы они работать с вами? Если бы узнали, куда вы лазите вот этими белыми волосатыми руками в свободное от работы время? Ну так что, мистер Муфи? Как видите, даже торговцу старыми машинами нельзя быть педиком. Даже если это и не считается уголовным преступлением.
— Во всем виновата моя мать, — сказал Муфи. — Она постоянно унижала отца, а он был очень слабым человеком.
— Скольких мальчишек ты заставил отсосать за последние двенадцать месяцев? — спросил капрал. — Я тебя спрашиваю. Они же у тебя все на один раз?
— Я люблю Бена, — едва шевеля губами, произнес Муфи. — Когда я поправлю свое финансовое положение и смогу его содержать, я на нем женюсь.
Повернувшись к Бену, капрал спросил:
— Хочешь, чтобы мы забрали тебя отсюда? Хочешь вернуться к родителям?
— Он здесь живет. — Губы Муфи искривились в улыбке.
— Да, я хочу остаться здесь, — торжественно произнес мальчик. Вздрогнув, он потянулся за простыней. — Я могу укрыться?
— Смотрите здесь, без шума, — проворчал капрал, поворачиваясь к двери. — Господи, убрать такое из кодекса…
— Наверное, кое-кто из больших полицейских начальников тоже трахает мальчиков и не хочет, чтобы за это привлекали — Видя, что полицейские собираются уходить, Муфи окончательно осмелел. — Там ведь не любят скандалов. — Улыбка Муфи переросла в издевательскую усмешку.
— Надеюсь, — сказал капрал, — что однажды ты все-таки нарушишь закон и попадешь за решетку. Очень надеюсь, что я буду в этот день на дежурстве Тогда я тебе кое-что объясню лично. — Он шумно кашлянул, после чего плюнул в волосатое пустое лицо Муфи.
Полицейские молча зашагали к выходу, переступая через пепельницы, окурки, смятые пачки и разбросанные повсюду бокалы. Капрал с треском захлопнул дверь. Неожиданно его пробрала дрожь, какое-то время он стоял, пытаясь прийти в себя. Мозг его помутился от происходящего.
— В двести одиннадцатую, — сказал он наконец. — Миссис Руфь Гомен. Там должен находиться подозреваемый Джейсон Тавернер, если он вообще здесь. Больше ему быть просто негде, это последняя квартира.
Капрал громко постучал в дверь квартиры двести одиннадцать.
— Мы повидали Муфи, — проворчал он себе под нос. — Сейчас посмотрим, кто такая миссис Гомен. Вряд ли она хоть чем-то его лучше. Хотя я очень на это надеюсь. Потому что больше я такого сегодня не вынесу.
— Любой человек лучше Муфи, — мрачно заметил другой полицейский. Остальные кивнули и приготовились, услышав за дверью шаркающие шаги.
Глава 13
В новой очаровательной гостиной Руфь Раэ в районе Фаерфлэш в Лас-Вегасе Джейсон Тавернер произнес:
— Уверен, что на улице я смогу продержаться сорок восемь часов, у тебя — двадцать четыре. Так что уходить немедленно необходимости нет. — И если наш новый революционный принцип действует, подумал он, то это утверждение изменит ситуацию в мою пользу. Я буду в безопасности.
ТЕОРИЯ МЕНЯЕТ…
— Я рада, — сказала Руфь, — что ты можешь остаться, и мы немного поболтаем. Выпьешь? Виски с колой?
ТЕОРИЯ МЕНЯЕТ РЕАЛЬНОСТЬ, КОТОРУЮ ОПИСЫВАЕТ.