Та-а-ак... В подъезде опять темень. Обычно светилась хотя бы одна лампочка внизу, у почтовых ящиков. Сегодня и той нет.
Антон, чертыхнувшись, передал одну сумку Вере, достал ключи, на ощупь растворил свой ящик. Газеты - много: видимо, "Лит. Россия", "Комсомолка", местная... Ага, открытка какая-то... От кого, интересно?
- Ни один лифт не работает. Поздравляю! - ворчливый голос Веры.
Ну уж, разумеется - всё под настроение. Потащились на пятый этаж пешедралом. В балконные двери тускло отсвечивали уличные фонари. Невыносимо пахло мочой, отхожим местом...
Ничего, ничего, сейчас закупоримся в квартире: горячая ванна, сытный ужин, газетки свежие - поправим настроение, прорвёмся. Вот и пятый этаж. Тэ-э-эк-с, стекло рифлёное в двери снова зияет звездой пролома. Каблуком саданули, мерзавцы. Балкон - пуст, за широкой колонной-подпоркой - никого. А бывает, стоят-толкутся двое-трое, покуривают, матюгаются, цинично взглядывают. Рядом, на стенке балкона, обыкновенно - узоры свежие: помочились уже, облегчили души.
Дверь в первый тамбур открыта. Тамбур - высокий и узкий, как шифоньер. Лампочки нет. Дверь в следующий тамбур, где мусоропровод и лифт, закрыта на пружине. Наташка - первая. Потянула на себя дверь, шагнула. И отпрянула. Ну-ну, что такое?
Антон перехватил сумки одной рукой, оттеснил дочь и жену плечом, шагнул сам. В тамбуре - а он довольно обширен, метров двадцать, в нем сухо, тёпло и чисто, - компашка. Пацанов штуки четыре, два парня постарше и девица. Девица совсем голая, стоит согнувшись к батарее отопления. Над ней копошится один из парней. Какая мерзость!
Замолкли, повернулись к Антону, уставились. Парень, второй из старших, оторвал бутылку ото рта, губы облизывает, смотрит - пока без выражения, пустым взглядом. Даже девица изогнула шею от батареи, пьяно высматривает: чё там? хто там? Лишь тот, над ней, не отвлекается, работает, пыхтит дорвался.
Антон, придерживая локтем дверь за спиной, дотянулся до двери в коридор (дебил архитектор помешался на дверях и тамбурах!), отступил шаг в сторону:
- Быстро!
Вера с Наташкой юркнули - торопливо, жалко, стыдно. Антон, чувствуя сверлящие взгляды, не в силах повернуть голову на деревянной шее - а надо бы, надо бы в упор посмотреть, осадить! - замедленным движением прикрыл одну дверь, потом, шагнув в коридор, другую.
Горит всего одна лампочка - в центре. Медленно, степенно пошёл. Топ... топ... топ...
Вот слева уже 90-я квартира, справа - 95-я... Топ... топ... топ... Коридор длиннющий, как в бараке или в общежитии. Налево - две двери: трёхкомнатные квартиры. Направо - четыре: по краям - двухкомнатные, в серёдке - одноячейные. Вот направо и родная 93-я. Дверь коричневым дерматином обита, глазок настороженно выглядывает, два замка сверкают - всё, как у людей. Стандартно.
- Вера, достань свои ключи. Быстро!
Быстренько надо, быстренько. Взгляды у гостей больно нехорошие. Что они там сейчас? О чём говорят? Вера копается в своей дурацкой сумочке.
- Ну быстрее, В-вера!
- Да сейчас, сейчас! Куда они, проклятые, запропастились? Свои бы уже давно достал!
Скрипнула дверь в темном начале коридора. Ну - всё! Фигура показалась. Одна. идёт, вихляясь, к ним.
- В-в-вер-р-ра! - рычит Антон.
Вера наконец выхватывает ключи, возится с чехольчиком - никак не сбросит со связки. Сбросила. Прыгающими пальцами суёт ключ в верхний замок. Не попадает...
Тот приближается. Пацан молодой: усики - серой полоской. Взгляд пьяный, нахрапистый. Что ему надо? Один замок уже открыт.
Малый обходит Антона, словно столб, хватает за рукав куртки Наташку.
- Пойдём к нам!
Антон на секунду оторопел, потерялся. Подонок уже тащит перепуганную упирающуюся Наташку, лыбится.
Антон бросил сумки (банка с компотом - кр-р-рак!), задохнулся от ярости, страха за Наташку. Схватил сучонка за шиворот и так рванул, что тот сел на задницу, потом вздёрнул, тычком запустил вдоль по коридору.
- Пшёл отсюда, гадёныш!
Пацанчик полетел, согнувшись, трепыхая руками, словно крыльями, завопил:
- Тюлень! Тюлень! Он меня ударил!
В коридор впрыгнули сразу несколько. Бросились к ним. Дверь всё же распахнулась. Антон, подхватив сумки, заскочил последним. Захлопнул.
Щёлкнуло.
Повернул второй замок до упора.
Набросил цепочку.
С той стороны раздался глухой удар.
4
Вера, не раздеваясь, опустилась на ящик для обуви, облокотилась на пустую телефонную полку, схватилась за сердце. Сейчас - разорвется.
Она массировала грудь, смотрела упорно на темную растущую лужу под сумкой - вишнёвый компот жутко напоминал кровь - думала: "Придётся сейчас полы мыть..." Наташка - рядом на табуреточке, глаза - в пол-лица, испуг через край плещется. Антон, согнувшись, совсем как та деваха у батареи, вглядывался в глубокую скважину глазка.
Вдруг по нервам ударил звонок. Они разом вздрогнули. Ещё др-р-рлин-н-нь! И ещё - др-р-рлин-н-нь! И ещё, и ещё... жёсткий палец там, в коридоре, утопил кнопку звонка и лишь слегка её покачивал.
Вера заткнула уши, согнулась к коленям и зарыдала. Завсхлипывала и Наташка. Антон обалдело смотрел с минуту на белую коробочку под потолком, невольно морщась каждый раз при новой трели, подпрыгнул, рванул - звонок отлепился от стены, хрястнулся об пол. За дверью - отчётливые голоса:
- Открывай, козёл! А ну - открывай! Всё равно ведь откроешь - куда денешься? Давай, быстро!
Вера подняла заплаканное, страшное в этот момент некрасивостью, грязное лицо, выдавила:
- Го...го...говорила - телефон. Всё тянешь, тянешь...
- Да о чём ты? - зло отмахнулся Антон.
Хотя, чего тут злиться? Телефон сейчас, действительно, не помешал бы. Во всем коридоре только у них не имелось телефона - вот что обидно. Антон ходил пару раз на приём к начальнику городской телефонной сети - зажравшейся свинье в галстуке: просил, требовал, выяснял, почему у всех соседей телефоны есть, а у него - нет. Но требовать как надо Антон не умел, не тот характер. Да, у соседей есть, а у вас нет, и будет не раньше, чем через два-три года весь сказ. Чёр-р-рт, может, соседи услышат, догадаются позвонить в милицию?
В дверь начали долбить ногами.
- Открывайте, эй! Щас дверь высадим!
Хорошо, что Антон нынешним летом, во время ремонта, укрепил замки набил на дверь металлический лист от старого фотоглянцевателя. Замки сидят прочно. Цепочка - надёжная. Но вот сама дверь - злым ударом пробить насквозь можно. Ведь хотели, хотели полностью дверную коробку заменить - пожалели грoши, отложили на потом.
Дверь трещала, тряслась - минут через пять-десять рассыплется. Что же делать?
- Наташка, быстро - молоток и большие гвозди!
Антон сбросил плащ, кинулся на лоджию. Какое счастье, что не успел сделать полки - всё тянул. Две доски - натуральные, толщиной почти с кирпич, одна метра два, другая чуть короче - лежат голубушки. Антон втянул их в прихожую, примерил - в аккурат. Длинная доска перекрыла через центр дверь по высоте, вторая ловко уперлась в плинтус напротив и - под углом к первой. Так, где гвозди?..
В это время погас свет. Гады! Вырубили пробки в коридоре.
- Вера, зажги фонарик!
Яркий луч заплясал по потолку, опустился на дверь.
- Наташа - свечи! - приказал Антон.
Сам принялся вколачивать гвозди, соединяя доски в крепкий упор. Наташка поставила на полочку сувенирный канделябр с тремя цветными стеариновыми столбиками, суетливо подожгла. Закачались тени по углам. Наташка снова примостилась на табурет. Антон притащил из кухни хлеборезную доску, приладил над упором, пригвоздил к вертикальной доске и к двери насквозь. Всадил гвоздей восемь. Вот так! Сел рядом с Верой на полированный обувной ящик. Все трое напряженно уставились на замки.
С той стороны громили уже всерьёз. Плечами, подошвами. А это что? Хр-р-рес-с-сь! Похоже - ножом располосовали обивку. Хр-р-рес-с-сь! Ещё...
- Везёт, что коридор у нас узкий: разбежаться и садануть как следует не смогут, - деловито сказал Антон, прерывисто вздохнул.
Вера посмотрела на него жалким, каким-то затравленным взглядом.
- Что же соседи, а? Антош, что же соседи, а?
При неровных бликах свечей лицо её походило на гипсовую маску.
- Надо в 92-ю стучать, - встрепенулся Антон.
Он - прямо в заляпанных туфлях - побежал в комнату, по ковру, приник к узкому пространству меж книжными полками и сервантом. Постучал костяшками пальцев - до боли, до онемения. Тихо. Заколотил кулаком. Схватил вазу хрустальную из серванта - донышком, тяжёлым, литым. В обоях появились вмятины. Ни отзвука! Чёрт! Неужто дома нет? Да - дома, дома: притаились, замерли. Ну только б позвонили по ноль-два...
Хотя, хотя...
За стеной, в двухкомнатной 92-й, жил болгарин Валентин с русской женой и пятилетней дочкой. Всего неделя, как он вернулся из больницы - лежал месяца два, а то и больше. Да, точно, в августе ещё как-то в субботний вечер, было светло совсем, спустился Валентин в тапочках за почтой. Между третьим и вторым этажами на площадке стояли - человек пять. Пили "чернила", курили. Валентин протиснулся бочком, пробормотал с улыбкой:
- Что, ребята, больше места нет?
И пошёл. И тут же сел. Ударили по голове бутылкой. Били-пинали его всего минут пять, но так размолотили, что врачи еле склеили. Теперь Валентин ходил согнувшись, бочком - такое впечатление: вот сейчас - раз! - и рванёт, помчится прочь, прикрывая голову руками...
В другую сторону, в 94-ю, стучаться тоже бесполезно: сосед, ветеран орденоносный без одной ноги - лечится в санатории, перед отъездом просил почту забирать из ящика.
Тупик.
Антон, подсвечивая фонариком, прошёл на кухню, достал лёдяное пиво из темного холодильника, отбил пробку о край стола, не отрываясь выцедил - аж зубы заломило. Вернулся в прихожую. Жена с дочерью все так же оцепенело не сводили глаз со вздрагивающей двери, сосредоточенно слушали угрозы.
- Открывайте, мать вашу! Хуже будет!..
Антон машинально взял открытку из газет, подсветил - уведомление с ГТС: телефон будет установлен в четвёртом квартале следующего года. Антон скомкал открытку, отшвырнул. Пошарил в нише за ящиком с инструментами, достал туристский топорик, расчехлил. Деловито попробовал пальцем лезвие. Поставил рядом с собой, прислонил к стенке.
Вера, странно апатичная, усмехнулась обидно: куда тебе! Антон и сам в глубине души сознавал - ударить человека топором он не сможет. Хотя топорик покупался именно для самозащиты - без него Антон не ходил на рыбалку, не выезжал в лес по грибы. Топорик у пояса придавал уверенности, спокойствия. Когда в лесу встречались люди, мужики, Антон расчехлял топорик, приготовлялся к столкновению, но всегда потаенно надеялся: до схватки не дойдёт. Увидят, что вооружён - отстанут. Главное - посуровее лицо сделать и напружиниться.
А ещё с недавнего времени Антон взял за моду носить при себе нож. Перочинник, "белочку", за два двадцать. чёрт его знает: человека живого пырнуть, конечно, ещё решиться надо, но блеснуть лезвием при случае - вдруг поможет? Антон регулярно шаркал ножик наждачкой, пускал зайчики лезвием, хорохорился. Вера над ним подшучивала...
Внезапно вспыхнул свет. Антон и Наташка вскочили, уставились, щурясь, на плафон. Горит, светит! Вера отрешенно протирала лицо носовым платком, сморкалась.
Антон одним выдохом задул свечи. И одновременно свет погас. И зажегся. И потух. И вспыхнул. Антон, злясь, ломая спички, затеплил свечи, надавил на выключатель. Постоял пару секунд в раздумье. И начал ковыряться - отпирать замки.
- Ты что? - вскрикнула Вера.
- Ничего! Идите в комнату с Наташкой. Я с ними поговорю, - решительно, зло прикрикнул Антон, беря в правую руку топорик.
- Да ты что? - вскочила Вера, вцепилась в руку. - Их вон сколько! Поговорит он! Ничего они не сделают: постучат и уйдут. Сядь!
- Эх, ружьё бы сейчас, - скрипнул Антон зубами, сел снова рядом с женой, положил топорик рядом. И вдруг завизжал: - Эй, вы там! А ну перестаньте! Прекратите сейчас же, сволочи!
За дверью стихло. Антон неуверенно глянул на Веру, она - на него. Наташка, приоткрыв рот, вытянув тонкую шею, вслушивалась: неужели всё?
Антон вскинулся глянуть в глазок: эх, сам же его доской перекрыл!
Прошла минута. Откуда-то издалека, из-за двух-трех стен доносилась скорбная музыка - Бетховен. Или это в голове звучит? Быстрое горячее дыхание Наташки. Веры совсем не слышно: затаилась, ждёт.