Поздоровавшись, я пожелал узнать, зачем здесь шалаш и что они делают в поле далеко от деревни.
- Бекетчики, - сказал лежавший на земле, - значит - гля бекету...
Видя, что я не совсем понял, другой, мешавший ложкой в котле, прибавил:
- Гля разбою, стало быть, гля грабежу мы поставлены.
Я догадался, что это сельский пикет. Сняв котомку и положив ее под голову, я с наслаждением растянулся на сыроватой траве. Над моею головой лапчатые листья клена, насквозь пронизанные лучами солнца, качались на длинных стебельках, купаясь в синем воздухе, и мне казалось, что они трепещут от такого же сознательного наслаждения, какое в эту минуту переполняло меня. Между тем в компании около огонька начался опять разговор, прерванный моим приходом. Первый начал Андрей Иванович.
- Ну, ну, говори дальше, не опасайся... Товарищ это мой, простяк!
- Ну вот, больше ничего. А что полагаю я: не может быть, значит, чтобы нам провалиться, потому как мы при отцах-дедах надаваны господами и живем, стало быть, на отцовском месте. Потому что господа, значит, об монастыре радели. Мало ли их, господ, и теперича на кладбище лежит. Вот была, слышь, война Севастопольска. Я мальчонкой был, и то помню: выбежали мы с ребятами за околицу, глядим, везут из лесу в черной телеге смоляной гроб, а в гробу, слышь, полковник убитый в монастырь едет корониться. Да не то что полковники, тут и генералы лежат...
- Не туда гнешь! - строго сказал Андрей Иванович. - Ты это что же на генералов свернул? Ты о кудеснике доскажи. Он, видишь, тебе какое слово сказал. Стало быть, ты ему и отвечай, а генералов оставь!
- Дэ-э!.. То-то вот... - подтвердил один из проезжих мужиков не без ехидства.
Я понял, что опять попал на словопрения, и мне стало ясно взаимное положение сторон. "Бекетчик" Иван Савин - мужик из подмонастырской слободки, быть может, прямой потомок какого-нибудь Петра Алексеева или Сидорки Тимофеева, которых в старые годы, как мы видели выше, сыскивали, имали, били за "несмысленное и скотское дерзновение" кнутом и водворяли на прежнее жилище, дабы "обитель паче прославлена была, а не пуста"... Потомки Сидорки Тимофеева, давно уже лежащие под старым крестом со всею "силой" похороненного здесь мира, примирились с обителью... Но кругом осталось много непримирившихся... Собеседники Савина - беспоповцы из окрестных деревень, возвращавшиеся на этот раз с базара. Предмет спора - будущая судьба "Ораного поля"... В старообрядческом населении, жадно подхватывающем все проявления человеческой слабости среди иноков обители, носится легенда, гласящая, что некогда всему этому месту суждено провалиться сквозь землю, как Содому... Люди старой веры угрожают этим также и слободке... Андрей Иванович на сей раз являлся в не совсем-то подходящей ему роли посредника или председателя на этом полевом диспуте у "бекетного" шалаша...
Иван Савин насчет кудесника ответил не сразу. Я не глядел на него, но ясно представлял себе его спокойное лицо, простодушный взгляд голубых глаз, мохнатую белокурую голову и неторопливые движения. Он продолжал помешивать в котелке, и когда заговорил опять, то в его голосе слышалась спокойная уверенность человека, не навязывающего своих взглядов другим, но зато твердо убежденного в том, что он говорил.
- А насчет кудесника так это верно... Была, слышь, у одного монаха черная книга, и по этой самой книге он до всего доходил... Всю ночь, бывало, огонек у него в келье: мастерит что-то, либо эту книгу читает. И сделал он земное подобие, вроде бы сказать шар земной, и тут тебе солнце, и земля, и звезды. Заведет пружину - и пойдет эта земля в ход, и солнце тебе выкатывается, и луна круг земли ходит, и, стало быть, - звезды тоже по своим местам... Как у бога, так и у него... в аккурат!
- Ну, в этом, я полагаю, греха нету, - сказал Андрей Иванович, - потому это называемый глобус.
Я повернул голову, чтобы видеть, какое впечатление произвели эти слова городского человека на собеседников. Услышав его приговор, снабженный таким мудреным словом, старообрядец глядел несколько секунд растерянным взглядом.
- Нету греха, говоришь? - в этаком-то деле?..
- То-то, сказывают, в этом еще греха нету, - продолжал Савин, - потому что это подобие на славу божию, значит - для вразумления человеков... Ну, а вы послушайте дальше. Стало быть, сколько-то прожил он и помер скорою смертью, без покаяния. Пал у себя в келье и умер.
- Оно и видно, что уж бог не потерпел, - вставил раскольник.
- Ну, значит, как помер он, надо было сундуки вскрывать. А замки у него так хитро прилажены: бились, бились - ничего не поделают. Вот и позвали, слышь, для этого дела нашего деревенского одного... Мастер тоже был на все руки. Он и отпер.
- Ну?
- Нехорошо, действительно... В одном, слышь, сундуке деньги так пачками и лежат, веревочками обвязаны. Он, значит, с иконой-то езжал не раз... А как другой открыли, так тут уж - тьфу!.. И сказать грешно: лежит в сундуке сделана девица, как быть живая...
Старообрядец, поднявшийся на локоть, с горящими глазами, не вытерпел и, перебив рассказчика, досказал сам:
- И, слышь, толкнуть эту девицу под ложечку, - сейчас она срамные слова может говорить...
- Слов-то, мы положим что, не слыхали, - сказал Савин.
Андрей Иванович молча и сосредоточенно покачал головой. Ободренный его видом, старообрядец заговорил с страстным возбуждением:
- Да ведь это, братец мой, что он говорит!.. Ведь уж въявь для всех знамение было от бога, что нельзя ему, батюшке, больше ихнего места терпеть. Насмердело!
В котелке закипело. Савин отодвинул котелок от огня и затем сказал своим ровным голосом:
- Знамение, братец, понимать тоже надо, к чему оно дается. Видите опять это верно он говорит, что было знамение. Стало быть, на "порядке" у нас - видели, может, часовенька махонькая стоит. Тут прежние годы вертеп был. Этто вот завтра, к отвалу ярмарки, мордва соберется, видимо-невидимо. Так вот в прежние года, не очень давно, у них в этом месте игрища была; девки, бывало, хороводы водют, песни поют, а парни на гармониях играют, в дуды дудят... И все, значит, у самого монастыря; конечно, нехорошо, само собой. Бывало тут всего... И пришла, знаешь, один раз к игрищу этому девица, сторонняя какая-то. Мордва - вся белая, а девица эта в черном платье, только голова белым платком повязана. Вот пришла, стала средь игрища, стоит, этак руки вытянула, глазами в одно место смотрит. А чья девица, неизвестно. Вот разошлась мордва с игрища, а она стоит. Ночь пришла, - она все ни с места. Наконец, того, поверите ли, на заре вышли наши бабы коров гнать... Что за диво: стоит девица середь полянки, ровно статуй, перепугала народ весь... Стали которые подходить, спрашивают: "Что, мол, девонька? По какой причине стоишь?" Ни слова. Ну, тут уж увидели, что дело это не простое. Приехал исправник Воронин, свели ту девицу силом с места, и стала она после того объяснять: "Вышла, говорит, на игрищу и вдруг этто вижу: все кругом провалилось... Я одна на малыим месте стою, и ступить мне некуда... А икона, значит, на облаке в небо поднялась..."
- Ну, вот видите! - подхватил старообрядец. - Ведь уж это въяве обозначает, что ихнему месту не стоять...
Андрей Иванович сосредоточенно покачал головой и сказал, обращаясь к Ивану Савину:
- Поэтому, вижу я, ваше дело ай-ай плохо...
- А я так полагаю, - ответил Иван Савин, - не может быть, чтобы нам провалиться, потому ты рассуди сам, милый человек: первое дело игрищу с этих самых пор унистожили, отслужили на том месте молебен с иконой и поставили часовенку...
- Да что игрища!.. Будто в одной игрище дело, - перебил возражатель, насмердело ваше место перед господом, аки Содома!
Иван Савин снял совсем котелок с огня, попробовал кашу и сказал другому "бекетчику":
- Готово, дядя Силантий, пущай вот поостынет маленько. - Затем, обратясь к собеседнику, ответил: - Это, брат, ты сверх ума говоришь. Это неизвестно. Конечно, грешны и мы, а все за монахов, авось господь с нас не взыщет. Они особо, мы особо... потому мы разве монахам молимся? Мы владычице молимся, вот кому... Тоже ведь и об вас было знамение...
- Мало ли! - угрюмо сказал старообрядец и затем поднялся. - Пора и запрягать нам.
Оба они с товарищем пошли к лошадям.
Белесый мужичок, сидевший в телеге и слушавший очень внимательно весь разговор, подошел к огню и, почесывая руками брюхо, сказал, лукаво подмигивая в сторону ушедших:
- Не любят... Как про них заговорили, им и запрягать надо...
И затем, постояв несколько секунд, он опять улыбнулся и сказал:
- А у нас, слышь, еще кака-то новая вера прискочила. Астрицка, что ли, сказывают. Часовню хотят строить.
- А какое же, говоришь, знамение об них? - обратился Андрей Иванович к Савину.
- Да вот знамение тоже не малое. Ходит тут паренек ихний, безумный. Этто недавно целую деревню спалил, а прежде того у нас в монастыре не в урочное время на колокольню забился и давай звонить... Народ весь перебулгачил. Просто сказать - юродивый паренек этот. А отчего стал юродивый, так вот от чего. Был он у них за первеющего начетчика и на радениях ихних заместо попа читал. "Вот, говорит, однажды, - сам ведь и рассказывает это, когда в себя приходит, - много, говорит, читал, толковал от ума, в перстах божество разбирал... Устал. Выхожу, говорит, на крыльцо, стал, говорит, супротив ветру, прохлаждаюсь маленько. А дело вечернее. На небе звезды горят и луна стоит, - светло, как вот днем. Только, говорит, слышу, вдруг трещит что-то над лесом. Оглянулся туда: летит поверх лесу змий крылатый, а-агромаднейший змий летит, весь пламенем пышет и трещит так, ровно бы в трещотку... Оглянуться, говорит, не успел я, - уж он полнеба покрыл и прямо на нашу деревню, да ко мне, да пасть расставляет..." Вот ждут-пождут в избе, а парня все нету. Вышли за ним, а он лежит пластом, как неживой. С тех пор и ума решился. Когда и опомнится, так все-таки ненадолго...
- Галактионыч, вы не спите? - спросил у меня Андрей Иванович.
- Нет, Андрей Иваныч, не сплю.
- Слушаете?
- Слушаю.
Он помолчал, по-видимому ожидая от меня еще что-то, потом сказал (я представлял себе при этом его наморщенный лоб и сосредоточенный взгляд):
- Удивительное дело, право!.. Вот мы сколько лет в городах живем и никаких чудес не видали. А у вас кругом, куда ни повернись, чудеса... Или уж просты вы очень...
- Ах, милый! - сказал Иван Савин. - Нешто можно городского человека к мужику применить?.. Ты вот, скажем, сапожник. Купил ты товару, сшил сапог, несешь его к барину или, будем говорить, к купцу. Сейчас он смотрит: сапог форсистый, товар хороший, работу твою знает, и спрашивает он у тебя цену. Ты, к примеру, просишь пять рублей, он тебе - четыре. А уж оба верно знаете, что за четыре с полтиной сапог этот идет. Ежели, скажем, нужда тебе, ты опять у него же просишь. Так ли я говорю?
- Ну, ну!.. к чему только ты это применишь?
- А к тому, что, значит, ты в своей воле живешь, и должен ты больше уважать давальцу. А мужик... он кругом как есть в божьей воле ходит. Сейчас вот парит крепко, а из-за лесу вон уж туча глядит. Тебе это ни к чему, только что разве промокнешь. А мужик - уж он соображает, стало быть, к чему господь батюшка эту тучу приспособляет. Вот теперь для хлебов она пользительна, и мы должны бога благодарить. А иной раз бывает: хлеба налились, вдруг холодом пахнет, побежит-побежит градовое облако. Тут уж надо мужику ко владычице прибегать, икону мы подымаем, молимся: отвороти! И, стало быть, ежели может еще грехам нашим терпеть, то заступится, пронесет мимо. А ежели уж невозможно ей терпеть, мы должны бедствовать. Так-то...
- И видите вы себе от иконы заступление?
- И-и, как не видать! Явственно видим. Давно ли было, третьего или четвертого году, появился червь на хлебах... И нигде не было, только у нас... что на ржи, что на просах, и даже лен жрал. Из себя небольшой, черный, мохнатенький, глаза у него востренькие, а ежели подразнишь его соломинкой, так он и вскидывается, ровно бы, сказать вам, змееныш. Злющий червь! Пошел я с мальчонкой, с племяшом, на ниву посмотреть. Хлыстнули прутом по колосу, - поверишь ли, как дождь, вот как дождь этого червяка посыпалось. Ну, видим мы такое наслание, стало быть, не иначе - надо икону поднимать. Подняли, прошли с молебствием, и взялась тут туча - а-агромная туча - и ударила на поля ветром да грозой. Что же вы думаете: вышли наутро в поле - ни одного червя!
- А насчет того, чтобы больных исцелять... бывало ли?
- В прежние года много бывало. А теперь не слышно. В книжках вот писано... Значит, про моровую язву и потом насчет болящих...
- А у нас так вот была же чуда от иконы, - вмешался белесый мужичонко, - и, слышь, не в давние года. Стало быть, жила в нашем городу купчиха одна, и дочь у той купчихи была хворая. Скрючило ее с тринадцатого году, ноги отняло, и не стало ей росту. Все, бывало, на лежанке сидит, и, ежели на нее стороннему человеку посмотреть, как есть малая девчонка, а уж в ту пору было ей по семнадцатому году. Много тоже молились они, что икон поднимали, - все не берет сила!.. Почаевска, слышь, и то не могла помочи ей... Только раз приснился той девице старичок седенький: "Сходи, говорит, ты, скорбная девица, к Николе, в Н-ское село". Ну, они и поехали. И ведь что думаете вы: положили девицу наземь, принесли икону, и стала девица на ноги маленько подыматься. Сама после сказывала: как понесли икону, так будто от головы к ногам ее ветром опахнуло, - значит, сила изошла. И с тех пор выпрямилась девица вполне и такая стала красавица!.. Приехала через три года в то село с матерью, - священник ее и не узнал. "А где же, говорит, болящая?" - "А это, говорит, я самая". За хорошего жениха замуж вышла, право!.. Своя лавка у него в городу, и капитал хороший... Вот, братцы, удивительная чуда была у нас! - и белесый мужичонко посмотрел на нас довольными глазами.
- Конечно, бывает, - сказал Иван Савин.
- Галактионыч! - окликнул меня опять Андрей Иванович. - Слыхали вы это?
- Слышал.
- А как думаете, может ли это быть?
- Я думаю, что он не врет.
- Э, не туда гнете: не врет!.. С чего ему врать-то? Денег за это не дадут... А вы скажите, в чем сила самая? Скажем так: холере надо уже и самой прекратиться, - тоже ведь не вечно ей быть. К тому времени приносят икону. Холера, значит, прошла - чудо!.. Ну, хорошо, и насчет дождя то же самое: тучу ветром пригнало. А ежели девицу теперь, которая скрючивши три года, и вдруг выпрямляет и вполне, значит, делает из нее человека... Это как?
- Вера, Андрей Иванович...
Андрей Иванович опять выжидающе помолчал.
- Вера, вы говорите?.. То-то вот и есть. Э-эх, господа, господа!..
И Андрей Иванович недовольно махнул рукой.
XIV
Он был сильно не в духе, и хотя вообще очень трудно было уследить каждый раз причины той или другой перемены в его довольно причудливом настроении, но на этот раз мне казалось, что я его понимаю. Рассказы Ивана Савина, его спокойный голос, бесповоротная уверенность и очевидная правдивость - все это произвело на горожанина сильное впечатление. Он невольно поддавался настроению веры, чудес и непосредственного общения с таинственными силами природы. Между тем во мне он, с обычною чуткостью нервных людей, улавливал совершенно другое умственное настроение, не менее бесповоротное, - и это мешало цельности его впечатления. Формулировать ясно свои вопросы он не мог, я на его вызовы не поддавался, и потому Андрей Иванович ворчал что-то про себя и сердито укладывался возле шалаша.
- А что, Андрей Иванович, не пойдем ли?..
- Куда вам торопиться! - ответил он ворчливо.
Я не без удивления заметил, что, обыкновенно бодрый и неутомимый, он поворачивался теперь лениво, с некоторым трудом. Вследствие этого у меня невольно мелькнуло подозрение относительно какого-нибудь нового приключения во время посещения знакомого в Сивухе.
Я не возражал. Мне было приятно бродить среди этих полей, не рассуждая и не заботясь о том, дойдем ли в назначенное время до намеченного ранее ночлега или будем путаться ночью где попало.