Сергей вытащил из кладки отбитый кирпич. Из отверстия хлынул в подставленный таз сыпучий поток сажи. Потом Сергей тщательно выгреб остатки сажи, завалившей дымоход в колене, свернул из бумаги жгут, поджег его и сунул в отверстие. Еле загоревшаяся в дымной комнате бумага сразу с шумом запылала.
Из самой плиты дым тоже потянулся в прочищенный дымоход, и где-то в глубине топки заплясало ожившее бездымное пламя.
- Нет, это просто рай, - нараспев приговаривала Софья Степановна. Блаженство какое. Это судьба моя такая счастливая, Сережа, что вы к нам приехали.
Сергей, с красными глазами, скромно усмехался, натирая куском мыла вымазанные до локтей руки над тазом с теплой водой.
Когда еле отмывшийся Сережа уже пил в комнате Ирины чай с вишневым вареньем, Софья Степановна подсела тоже к столу и стала занимать гостя разговором.
Не успев допить чашку, Сережа узнал, что человек в меховой шапке, едва проступавший смутными контурами на фотографии, висевшей на стене, - это отец Ирины и муж Софьи Степановны, кочегар буксира, погибший под Сталинградом; узнал и сколько пенсии она получает за мужа, и каким образом они с дочерью оказались под Москвой, и что двое мужчин в морской форме это братья ее мужа, и что вообще вся семья Сумароковых происходит из волжского прибрежного села Сумарокова, где все жители испокон веков были рыбаки или служили во флоте.
- А кто это? Кудрявый вот этот? - спросил Сережа, сосредоточенно постукивая по краю блюдца, чтобы стряхнуть с ложечки не хотевшие отлипать косточки.
- Это Сушкин, Вася, - с удовольствием пояснила Софья Степановна, дружок Ирины. Вася хороший. У них, можно сказать, с детства дружба эта. В деревне соседи были. А как разъехались, она ему книжки посылает, разные программы достает, по которым он учится, а видеться редко приходится. Только теперь она в рейс пойдет, так увидятся. Там ихнему пароходу стоянка, недалеко от Сумарокова, километра два всего.
- Ах, вот как?.. Всего два километра? - с выражением приятного удивления спросил Сережа, чувствуя, что все кругом потемнело и даже губы у него точно на сильном морозе шевелятся неуклюже.
- И двух, пожалуй, не будет, - в тон ему ободряюще подтвердила Софья Степановна.
- Ну, это, можно сказать, рядом, - пробормотал Сережа и вдруг совершенно неестественным и показавшимся ему самому необыкновенно противным голосом выговорил: - Жених, значит?
- Жени-их? - с видимым удовольствием произнося это слово, переспросила Софья Степановна и с легкой грустью улыбнулась. - Да разве же теперь женихи бывают?.. Это раньше бывало: раз ты жених... - она осторожно подняла ладонь над столом, точно готовясь накрыть муху, - то уж жених. - Она мягко, но проворно прикрыла ладонью воображаемую муху, но почти сейчас же разжала ладонь и сурово-деловито добавила: - Хотя, сказать вам по правде, и раньше-то тоже не особенно... Вообще тут дело щекотливое настолько, что у родной дочки и то не разберешь.
Слышно было, как в сенях стукнула дверь и женский голос окликнул хозяйку.
Софья Степановна вышла навстречу пришедшей, и пока они оживленно переговаривались на кухне, опять насчет плиты, дыма и "толстой рожи", Сережа не отрываясь смотрел прямо перед собой, на то место стены, где висела, среди других, прежде им незамеченная, а теперь ставшая такой важной, прямо-таки единственной карточкой на всей стене, фотография Васи Сушкина.
Курчавенький. Такие девушкам нравятся. Наверное, гармонист. И глаза томные. Смазливый паренек, ничего не скажешь. А взять бы за шиворот да встряхнуть покрепче, пожалуй, и захнычет...
На кухне стали разговаривать преувеличенно громко, очевидно, так, чтобы ему было слышно.
- Ах нет, это мне неловко, до того неловко!.. - неестественно громко говорил незнакомый женский голос.
Снимая на ходу с вешалки свое пальто, Сережа заглянул в кухню.
- Ох, не могу, стыдно. Честное слово, неловко, - щекотливым голосом вскрикнула женщина и даже сделала стыдливое движение прикрыть руками лицо.
Глядя на нее, Сережа и сам почувствовал себя не совсем ловко, точно застал ее врасплох, не совсем одетой. Однако едва он попятился к двери, как женщина, оказавшаяся соседкой Сумароковых, поборола свою неловкость и, виновато улыбаясь, попросила его, если можно, только на одну минуточку заглянуть, посмотреть, почему у них плохо топится печка. Ей так неудобно его просить, но только на минуточку, чтоб он определил, в чем дело, раз он такой замечательный специалист, а если не специалист, то лучше всякого специалиста все понимает...
- Ну, где там у вас? - хмуро спросил Сережа, чтоб только больше не слушать, до чего ей неловко.
Провозившись больше часу, работая без всякого удовольствия, но с обычной своей добросовестностью не по отношению к женщине, которая его раздражала, а к самой работе, он наскоро помылся, отмалчиваясь в ответ на изъявления благодарности, и, заглянув на минуту к Софье Степановне, чтобы в последний раз спросить про Ирину, пошел обратно на станцию. Ирина так и не приехала. К началу спектакля он уже опоздал почти наверняка, но это его не беспокоило нисколько, потому что идти один в оперетту он и не собирался.
Было еще совсем светло, только солнце ушло, лужи не сверкали, и все стало похолоднее и поскучнее вокруг.
Выйдя на последнюю просеку, перед станцией, он услышал позади топот бегущих ног. Его догонял парнишка в кепке с пуговкой.
- Ну, давай, - сказал он, тяжело дыша и улыбаясь в предвкушении удовольствия.
- Тебе чего? - удивился Сережа.
- Ишь ты! - сказал мальчик. - А покачаться кто обещался?.. Вот тут вот, - он повелительно показал на толстый сук, тот самый, на котором Сережа в приливе своей давишней глупой радости раскачивался, как на турнике.
Мальчик немножко посторонился и, приготовляясь смотреть без помехи, торопливо дважды потянул в себя носом, скривил его до невозможности сперва в одну, потом в другую сторону и с ожиданием уставился на Сережу.
Сережа с хмурым, недовольным лицом оглянулся, потом нехотя подпрыгнул и сильными махами раскачался.
- Ну, хватит, что ли? - деловито спросил он, когда ноги у него взлетели выше головы.
- Еще! - испуганно-восторженно крикнул мальчишка, и Сережа раскачнулся еще три раза и соскочил.
- Их ты... молодца! - сказал мальчик, одобрительно ухмыляясь. - Здоров закидываться!
Сережа кивнул ему на прощание и побежал к платформе, так как из редкого дачного леса уже слышался нарастающий гул быстро приближающейся электрички.
В вестибюле театра оперетты, где всего несколько минут назад толпились люди, неторопливо вливаясь в широко открытые двери ярко освещенного зрительного зала, теперь было тихо и безлюдно. Сквозь плотно притворенные двери глухо доносилась веселая музыка.
Спешить было уже решительно некуда, и Сережа, сдав свое пальто в гардероб, стал медленно подниматься, неслышно ступая по красной дорожке лестницы, мимо больших зеркал, в которых отражалась его одинокая и весьма непарадно одетая фигура.
Слушать оперетту ему ни капельки не хотелось. Зачем же он все-таки сюда пришел? Может быть, его тянуло сюда желание увидеть те два кресла во втором ярусе, где они могли бы сегодня рядом просидеть весь вечер? Он и сам не знал.
- Опоздали, - неодобрительно сказала билетерша, стоявшая спиной к закрытой двери, видимо, ожидая, что он начнет ее упрашивать пропустить, и готовившаяся ему в этом отказать.
Сережа махнул рукой и подошел к буфету. Буфетчица отложила книгу, которую читала, молча подала ему два бутерброда с колбасой, бросила деньги на тарелочку и снова уткнулась в книжку.
Надкусив бутерброд, Сережа сел на стул и начал жевать, глядя себе под ноги.
Билетерша, с удивлением наблюдавшая за ним и заметившая, что в отличие от всех опаздывающих он не торопится, не рвется поскорей в зал, подошла к нему поближе и полудружелюбно спросила:
- Вы что же? Ужинать сюда пришли?.. А это вам не интересно? - Она указала на зрительный зал.
- Да что ж, раз опоздал? - вяло отозвался Сережа.
Такая покорность совсем склонила билетершу на его сторону.
- Да идите уж, только потихоньку, я вас проведу. Какие у вас билеты, покажите?
Торопливо дожевывая бутерброд, Сережа проскользнул вслед за ней в приотворенную дверь.
С залитой светом сцены, где стояли громадные ярко-зеленые деревья и толпились пестро одетые люди, неслась бравурная, веселая музыка.
Стараясь не споткнуться в полусумраке прохода, Сережа, подталкиваемый билетершей, добрался до своего места, сел и принялся без всякого интереса смотреть на сцену, где какие-то люди в коротеньких курточках и полосатых чулках пели хором, чокаясь большими картонными кружками.
Скоро хор допел, публика стала аплодировать, в то время как люди в курточках, лихо запрокидывая головы, делали вид, что с удовольствием пьют из своих кружек. Сережа из вежливости и чтобы не отличаться от других, тоже ударил несколько раз в ладоши, нечаянно повернул голову и вдруг, ничего не понимая, не веря глазам, мельком увидел обернувшееся к нему оживленное, милое лицо Ирины.
Немного позже, в антракте, когда он увидел в соседних рядах еще человек двенадцать знакомых ребят с верфи и даже услышал рассказ, как они устроились с недостающим билетом, присутствие Ирины перестало казаться ему таким необъяснимым и чудесным. Но в первый момент он сидел совсем ошеломленный и обрадованный до глупости.
Ирина сейчас же, правда, отвернулась и стала смотреть на сцену, но, после того как высокая полная блондинка сплясала и спела дуэт со своим маленьким, тщедушным партнером и публика захлопала, Ирина обернулась и холодно спросила:
- А где же вы свою барышню потеряли?
Сережа хотел спросить, про какую барышню идет речь, но музыка снова заиграла, и Ирина отмахнулась, впившись глазами в сцену. Он и сам стал прислушиваться к музыке, дожидаясь, когда можно будет снова заговорить, и вдруг понял: ей сказали, что он взял два билета, а для кого, ведь она не знает, вот и думает, что не для нее, а для другой девушки. И он вспомнил, как холодно она спросила, и ему стало весело так, что он почти забыл про Сушкина и с сочувствием стал следить за тем, что происходит на сцене.
В антракте к Сереже подошли знакомые ребята и стали подшучивать по поводу его помятого старого костюма, так как он, конечно, не успел переодеться, и высказывать разные смешные догадки о причине его опоздания. Это были невероятные и даже, пожалуй, глупые догадки, но в своей компании они казались очень веселыми.
Ирина сказала: "Он, ребята, опоздал потому, что все дожидался своей барышни, а она не пришла". И Сережа весело кивнул и промолвил: "Да, вот это совершенно правильно", - таким тоном, что она внимательно на него посмотрела, отвернулась и больше не шутила и не разговаривала с ним. Только когда они оказались снова рядом перед началом второго действия, Ирина вдруг повернулась и насмешливо сказала:
- Ай да кавалер! Девушек приглашает, а за ушами сажа.
Сережа потер платком наугад, в то время как Ирина демонстративно внимательно смотрела на не поднятый еще занавес.
- Это, наверное, когда я с дымоходом возился, - тихо сказал Сережа.
Ирина не слушала, не отвечала, и тут снова заиграла музыка и занавес начал открываться, и Сереже стало невыносимо тоскливо от мысли, что еще целый акт она будет сидеть так вот рядом с ним, не разговаривая, чужая, замкнутая, настороженная. Он придумал уже несколько недурных фраз, как постепенно ее заинтересовать, рассказывая не сразу, как он ездил к ней на дачу, но теперь все это позабыл и не очень подходящим, обиженным тоном буркнул:
- Это я у вас дымоходы чистил.
Ирина до такой степени, видимо, приготовилась ничего не слушать из того, что он будет говорить, что минуту еще продолжала сидеть с выражением презрительного невнимания, как вдруг быстро обернулась, некрасиво сморщив лоб, и торопливо спросила:
- Как? как? как?..
- Лиза сказала, что вы хотели билет. Вот я и поехал. Повез вам билет. А там дымоход засорен, немножко я задержался.
Ее взгляд на минуту пытливо, внимательно и неподвижно остановился на его лице, точно выясняя важный вопрос. Потом она отвела глаза и тихо сказала:
- А я, правда, подумала, какая-нибудь девушка.
Парень в полосатых чулках и девушка в шнурованном лифе, которые, держась за руки, улыбались так нежно, ну просто наглядеться друг на друга не могли, допели дуэт о счастье любви и тотчас же отвернулись и стали кланяться в разные стороны публике, не обращая один на другого внимания, точно у них всю любовь разом как рукой сняло.