1
Словно тайны гнездо, над Кузгуном
Наклонясь у прибрежной косы,
Предается в унынии думам
Молчаливая "Кыз-Каласы".
И пресыщена жизнью и скорбью,
Как невеста далеких времен,
Ныне, плечи гранитные горбя,
Нашу жизнь озирает сквозь сон.
В брызгах солнца сверкают строенья,
Все блестит в золотистой пыли.
Позади - голоса обновленья,
Впереди же скользят корабли.
Над открытыми вновь буровыми
Нефтяной поднимается чад.
Сотни тысяч рабочих над ними!
День и ночь молотками стучат.
Там, где бухта идет полукругом,
По ночам на толпу набредешь.
Это - девушки, дочери юга,
Это - жаркая кровь, молодёжь.
Смех и шёпот в дыхании мая,
И любой устремляется вслед,
И, цветок городской обнимая,
Обнимаем бывает в ответ.
Всех живое веселье связало,
Всюду новая песня звенит.
И вздымаются волны Хазара,
Омывая прибрежный гранит.
Но лазурный Хазар - не участник
На торжественном этом пиру.
Современник столетий ненастных,
Он грустит и шумит не к добру.
Вспоминает ли роскошь эльханов,
Иль скорбит о забвенье волна,
Как узнать? Речь седых великанов
Нашей жизни кипящей темна.
И страданье и радость проходят,
А минувшее скрыто от нас,
И, однако, порою в народе
Приходилось мне слышать рассказ,
Что в былом охранял неустанно
Дочь-красавицу дряхлый наш хан.
Что наследник враждебного хана
Был к ней страстью слепой обуян.
А старик, негодуя и споря,
И стремясь заградить к ней пути,
В синих водах Хазарского моря
Эту башню велел возвести.
Окружив неподкупною стражей,
Заточил он невесту туда,
От ашика и жадности вражьей
Дочь прекрасную скрыв навсегда.
Всем известно предание это
Но однажды согбенный бедняк,
Овладевший искусством поэта,
Эту повесть мне передал так:
2
Майской ночью, в мерцании лунном,
Лет шестьсот или больше назад,
Был ласкаем лазурпым Кузгуном
У сераля задумчивый сад.
На высокую кровлю сераля,
Вся в сиянье, глядела луна,
Желтоватые звёзды дрожали,
И сверкала морская волна.
Отражаются в скалах у края
Моря блеск и мерцанье луны.
Ридом девушки, в прятки играя,
Безотчётным весельем полны.
Чуть скользят эти лёгкие пери,
И любовью их взгляд напоён,
И глядят они, взорам не веря,
Словно видят пленительный сон.
Этой тихой и ласковой ночью
В том саду, где растенья сплелись,
Устремив в отдаление очи,
Прислонилась к орешнику кыз.
Смотрит вдаль она с тайным вопросом,
А луна продолжает свой путь
И ласкает развитые косы
И её серебристую грудь.
Тёплый ветер ей волосы гладит,
И стенает волшебный кяман,
И гишерные чёрные пряди
Оплетают ей шею и стан.
Но в тоске, ничему не внимая,
Словно жаждет нездешнего мая,
Всё глядит она перед собой,
И томится по жизни иной.
И на ствол опираясь древесный,
То дрожит, то вздыхает она,
То эфир озирает небесный,
Молчалива, грустна и томна.
Веки тонкие полусмежает;
Губы алые дёргает дрожь...
Улыбается? Плачет?- Кто знает!
Шепчет? Стонет она?- Не поймёшь.
Очи - уголь... Подъемля их снова,
Что вдали она видит тогда,
Молодое светило былого,
Порождённая солнцем звезда.
...Встало облако с месяцем рядом,
В дымке моря мелькает каик.
Легкий ветер играет нарядом
И к кудрям её нежно приник...
3
Есть величья на нем отпечаток,
Хоть морщинисты выступы скул,
И, в бровях исчезая косматых,
Нежный пламень очей потонул.
Он к фонтану идёт из сераля,
Где мечтает найти свою дочь,
И вздыхает, сады озирая,
И стенает, и слушает ночь.
И склонив свою голову набок,
Продолжает он путь свой опять,
Чтоб во взорах горячих и слабых
Дочь могла о любви прочитать.
Но, увы, не отцовской любовью
Любит дочь свою хан Кантемир,
И цветок этот с пламенной кровью
Старику, как влюблённому, мил.
Он спешит, на себя негодуя,
Хоть от страсти почти бездыхан...
Скажут люди, что дочь молодую
Погубил ради прихоти хан.
И, в потомстве его обесславя,
Презирать его станет народ
И, страшась его мщения въяве,
Поносить его втайне начнёт.
Но хотя шариата страшится
И аллаха могучего кар,
Пусть и власти, и чести лишится,
Лишь бы в сердце угаснул пожар.
И не хочет идти, и страдает,
Но идёт он вперёд и вперёд...
Не идти бы - но сердце толкает!
Не любить бы - желанье влечёт!
...Сходит в сад Кантемир по ступеням...
Отошли опасения прочь.
Ближе, ближе,- и лёгким виденьем
Возникает пред ним его дочь...
5
...Как над бедной голубкою кречет,
Кантемир над прекрасной кружит,
И глаза его молнии мечут,
И земля под ногою дрожит.
Как голодного волка - добыча,
Эта прелесть безумца влечёт,
И красавицы гордой величье
Хану ближе, чем царский почёт.
- Своенравна ты, нежная пери,
Но неужто погубишь отца?
И победы я знал, и потери,
И судьбу испытал до конца.
Я ещё никому не сдавался,
Предо мной же склонялся весь мир.
Бился с гибелью, в пламя кидался,
Пил не воду, а кровь Кантемир.
Перед ханом аскеры бежали,
Все удары мой меч отражал,
И зарубку на чуждом кинжале
Не однажды мой делал кинжал.
И не думай, что горькие годы
Кантемира согнули, Дурна!
Я прошёл и пустыни, и воды,
И рука Кантемира верна.
Погляди: разве пламенным краем
Не владею, как признанный царь?
Разве мощный народ не караем
Кантемира рукою, как встарь?
Захочу - и заставлю народы
Ради грёзы пустой умереть,
И воздвигну из трупов я своды,
Черепа вознеся, как мечеть.
Захочу - человеческой кровью
Будет раб орошать этот сад...
Я сковал племена и сословья,
И покорен мне сам шариат!
Мне, как тюрку, завещан от предка
Острый меч мой - наследство моё,
И всегда я добьюсь, если метко
И стремительно это копьё.
Лишь тебе, о Дурна дорогая.
Я и трон свой, и меч свой отдам,
Потому что любовь, убегая,
Не подвластна надменным царям.
Это тело могу растоптать я,
Но на страсть не наложишь запрет.
И дороже мне эти объятья,
Чем мечети родной минарет.
Одолей же скорее сомненья,
Все желанья исполню твои,
И не бойся: путём принужденья
Добиваться не стану любви.
Весь мой край с берегами морскими
И покорными хану людьми,
И престол мой, и древнее имя,
Как подарок любовный, прими!
Пожелав стать богиней моею,
Не отвергни могучей руки
И оружья, которое ею
Я могу разломать на куски.
Непомерны и гордость, и слава,
И прекрасны владенья мои,
Но великое знамя ислама
Отдаю я богине любви.
Ты владычица хану отныне,
Я - слуга, что любовью томим...
Снизойди же, как с неба святыня,
И отдайся желаньям моим!
И седой Кантемир, разрушавший
Вилайеты надменным мечом
И к михрабу главы не склонявший
И печати не трогавший лбом,
Он, кого даже огненных капищ
Не страшили круженье и вой,
(Неужели поверить заставишь?)
Он склонился к земле головой.
Увлажнилась слезами впервые
Желтизна его строгих зрачков,
И согнулись колени тугие,
Словно пара сырых чубуков.
Но Кузгун и высокие кряжи
Говорят его сердцу:- Стыдись!
Ты мужчиною должен быть даже
Перед этой прекрасною кыз.
А Дурны искажается облик,
Словно к ней приближается враг,
И готовый исторгнуться в воплях
На лице отражается страх.
6
... Чем терзаем, томим и колеблем
Этот нежный весенний цветок?
Отчего он склоняется стеблем?
Не ответил бы даже пророк.
Кто понять бы её попытался?
Что волнует высокую грудь?
Умолять ли безумного старца,
Или милого ей обмануть?
Что ей делать? С любимым ли скрыться,
Иль навеки его позабыть,
Перед ужасом древним смириться
И несчастного хана любить?
Или новые вспомнить законы,
Старику отказав наотрез?
Иль нарушить обет, принесённый
Пред лицом всемогущих небес?
Если тяжко объятиям чуждым
Отдавать непорочную честь,
То насколько мучительней чувство
Сладострастию в жертву принесть!
И недаром в сердечной тревоге
Тот любовью исполненный взор,
Ведь чужих поцелуев ожоги
Пламенеют на ней до сих пор!
Ведь любимому не возвратило
Обещания сердце Дурны,
Ведь свидетели эти светила
Тем обетам, что ею даны.
Если б знали её вы стремленья,
То мгновенно б открылось для вас,
Что минувшего счастья виденья
Дочь владыки ласкает сейчас.
И порой отражается это
На лице истомлённом её:
То полно оно чувства и света,
То впадает она в забытьё.
Облаков шаловливые тени
Продолжают с луною играть,
И белеет каик в отдаленье,
Прорезая блестящую гладь.
За ладьёю, над водами свесясь,
Наблюдает красавица вновь,
И изогнута, как полумесяц,
И нахмурена девичья бровь.
Но, проникнувшись твёрдым решеньем,
Распрямилась Дурна наконец,
Губы сжала и быстрым движеньем
Обернулась: - Послушай, отец!
Нынче выскажу слово прямое.
Оборвалось меж нами родство.
Я - журавль Хазарского моря,
Ты - стрелок, стерегущий его.
Не томись, надругайся скорее
Надо мною, любви вопреки,
И несчастной Дурне, не жалея,
Оборви, Кантемир, лепестки!
Я противиться страсти не буду:
Пусть узнает весь мир наконец,
Что предался преступному блуду
С низкой дочерью подлый отец...
- О, дитя, я неправ пред тобою,
Чёрным призраком встав на пути.
Но прошу: не печалься душою
И меня, если можешь, прости!
- Поздно, поздно! Что будет - то будет,
И не вырвется жалобы звук.
Пусть рассудят нас вечные судьи,
Мой родитель... о нет, мой супруг!
И пускай заклеймят, презирая,
Святотатственный этот союз,
Но любовь покоряет такая,
И навеки тебе предаюсь!
И, сознанье утратить готова,
Кыз впадает порой в забытьё,
И отрывисто каждое слово.
И растеряны чувства её.
И звучит её речь над Кузгуном,
Словно гурия, скрипку схватив
И смычком ударяя по струнам,
Исторгает любовный порыв.
Но заветную цель вспоминая:
- Слушай, хан!- продолжает Дурна,
Мною хочешь владеть ты, я знаю,
И тебе я останусь верна.
Буду нежить и в полдень, и в полночь,
Сердце вечным огнём пламеня.
Только- просьба! Её ты исполнишь;
Если искренно любишь меня.
И богами и смертными всеми
Произносится имя Иездан,
Но земли не помирится племя
С нашей страстью божественной, хан!
Если хочешь, чтоб стала твоею,
Чтоб исчезли морщины с чела,
Чтоб раба твоя гордую шею
Этой тонкой рукой обняла,
Если полон ко мне ты любовью,
Подыми высоко от земли,
Чтоб людская молва и злословье
Обнажить мой позор не могли,
Схорони за могучей оградой
От укоров тупой клеветы...
Если здесь я останусь,- отрадой
Не блеснут молодые черты.
Так исполни ж любимой желанье!
Видишь этот залив впереди?
Для возлюбленной гордое зданье
В этих синих волнах возведи.
Пусть высокими будут те своды;
Пусть им Каспий лобзает пяту.
И гаремною стражею воды
Охраняют пускай высоту;
Пусть возносятся стройною пальмой
Прямо к звёздам чертоги мои;
Пусть чудесный, воздушный сераль мой
Будет вечным приютом любви.
Наконец, мой родитель вчерашний,
Ныне муж,-несмотря ни на что
Пусть таинственной "Девичьей башней"
Именуется здание то!
Уходи же скорей, мне всё горше,
Всё томительней, сердце в огне...
Возведи мне сераль... До тех пор же,
Берегись, не являйся ко мне!
Кантемир не промолвил ни слова.
Будто юность вернулась к нему.
Повелителен взорами снова,
Он скрывается быстро во тьму.
И к черте побережья туманной
Пристаёт одинокий каик,
И стремится поспешно к желанной
Молодой и прекрасный ашик.
И, приблизившись к трепетной пери,
Он склонился и шепчет:- Аман!
Задержался в пути я, но верю,
Что прощён будет верный джэван.
Но ломает красавица руки
И качает в тоске головой:
- Будь готов к бесконечной разлуке,
Всё погибло, возлюбленный мой!
Нет спасения мне, кроме гроба...
Пощади!
- Не щадит нас судьба...
Два пути есть, но гибельны оба,
И кончается смертью борьба.
Предстоят нам бессонные ночи,
И унылые дни предстоят,
И не может быть доли жесточе,
И земля превращается в ад.
Нам дано было радостей мало,
Разделил нас смертельный самум,
И Дурна, не раскрывшись, увяла,
А удел твой отныне угрюм.
Но надеюсь, не будет причиной
Смерти воина эта беда...
Не томись, не страдай, будь мужчиной,
И забудь обо мне навсегда!
И взглянув на прощание (горе
Отразил этот мертвенный взгляд),
Вся поникла и, шаг свой ускоря,
Покидает красавица сад.
7
Дни за днями текли, многократно
Полный круг совершила луна.
Башня в море возникла. И статна,
И подобна невесте она...
...На высокую кровлю впервые
Поднялась нынче утром Дурна,
И глядит на просторы степные
С любопытством невольным она.
На курганы глядит она с башни,
На могилы далёких времён...
"Ну, а эти сады, эти пашни,
Этот дол - не кладбище ли он?
Горожане и воины эти,
Что мелькают внизу далеко,
Ведь одежды на них не приметя,
С муравьями их спутать легко...
Думы, горе и страсть - только тени.
И оставят ли в мире следы?"
Мысли девы кружатся в смятенье
И летят, словно конь без узды.
Вот столетия мчатся пред нею,
Вот кончина вселенной пред ней,
И последний закат, холодея,
Освещает последних людей...
Но очнулась, глядит - всё уснуло,
Небеса, и Хазар, и страна,
И не слышно ни шума, ни гула,
И морская не блещет волна.
Ночь, завесу держа наготове,
Давит душу, бредёт по земле...
Лишь луна - чаша, полная крови,
Ужасающе рдеет во мгле.
Неизбежность пред ней, как виденье,
И бледны очертанья лица,
И Дурна, в утомленье, в забвенье
Ожидает супруга-отца.
9
Распахнув в нетерпении двери,
Хан на плоскую кровлю вбежал,
Пошатнулась и вздрогнула пери,
Каждый взгляд был, как острый кинжал.
Дочь вонзила зрачки в Кантемира,
Словно копья в окованный щит...
Но молчанье его истомило,
И со страхом он ей говорит:
- На лице твоём нежном тревога...
Как измучена ты и слаба!..
- Но молчит она грустно и строго,
Хоть свершается в сердце борьба.
- Ты прекрасней, чем мог пожелать я,