Их безвременная кончина пришлась как раз на самое начало Эры Водолея, когда их дочь только-только стала ощущать едва уловимые перемены, носившиеся в воздухе, слышать далекий бой иного барабана, вдыхать... свою судьбу. Единственный ребенок, у которого не осталось в живых никого из близких родственников, Эдвина горько сожалела об утрате своей маленькой семьи – потому что семья всегда была для нее очень важна. Но потом она расправилась со своим горем тем способом, который на ту пору был наилучшим из возможных. Став сиротой, она принялась, если можно так выразиться, проявлять горячую заботу о других сиротках. Независимая финансово благодаря крупному капиталу, скопленному отцом, и просто независимая в результате печального Великого «поэ-потопа» шестьдесят четвертого года Эдвина Богги стала пытаться найти замену утраченному семейству. То есть она присоединялась ко всем каким попало племенам, кланам и коммунам лохматых оборванцев или рок-группам, которые ей приглянулись.
Теперь, с высоты своего уютного и надежного среднего возраста, став состоятельной и уважаемой деловой женщиной, Эдвина нисколько не краснела, вспоминая о своей дикой, бесшабашной юности. А с какой стати она должна была стыдиться своей контркультурной одиссеи и множества любовников, с которыми она испытала радость на пути к Просвещению? За время своих амурных эскапад она никого не обидела, никому не причинила боли, и даже в ту эпоху, когда еще не свирепствовал СПИД, ей хватало благоразумия принимать определенные меры предосторожности, в результате чего она уберегла свое юное здоровье от того, что официальная медицина именует «заболеваниями, передающимися половым путем».
Кроме того, именно благодаря Лету Любви – которое как-то незаметно и плавно перешло в Осень Эроса и Зиму Восторга – Эдвина стала обладательницей не только своих возлюбленных деток, но и способа заработка таких капиталов, каких не видать бы днем с огнем ее дорогому покойному папочке, даже если бы он прожил столько, что успел бы вложиться в акции «Майкрософт».
Ее возлюбленные детки...
Эдвина отвела взгляд от семейных портретов над камином и снова воззрилась на фотографию, которую держала в руках. Она печально покачала головой. Улыбки, застывшие на губах в то мгновение, когда щелкнул затвор фотоаппарата, не значили ровным счетом ничего. Фотография была искусственно сохраненным мигом иллюзии. Реальность же ситуации относительно ее драгоценных отпрысков не имела ничего общего ни с какими улыбками.
– Ну почему, почему вы не можете жить дружно? – проговорила Эдвина, глядя на лица на глянцевой фотокарточке. – Я вовсе не прошу, чтобы вы друг дружку обожали. Я даже о том не прошу, чтобы вы помнили, когда у другого день рождения. Я хочу только одной маленькой малости: дайте мне понять, что вы умеете работать вместе. Я имею в виду не то, чтобы вы одновременно разрабатывали друг против друга планы профессионального разгрома. О милый Боже, если бы речь шла только о профессиональном разгроме, но в последнее время вы так стараетесь друг дружке глотки перегрызть, что... кто знает? Немножечко сотрудничества ради вашего общего блага, не говоря уже о благе компании, – разве я так много прошу?
В это мгновение за одной из стен гостиной вдруг послышалось: «Динь!» Затем раздался звук, который мог бы произвести отряд домашних кошек, взявшихся разом остервенело скрести когтями стенки ящиков для переноски, в которых они были заперты. Но когда Эдвина подошла к стене, откуда исходили эти звуки, и нажала на пружинящую кнопку, с помощью которой открылась соответствующая панель, стал виден источник этого странного шума – стайка авторучек, быстро снующих по бумаге, словно движимых невидимыми руками. Всего авторучек было двенадцать, но в данный момент работали всего две, и они записывали телефонный разговор между Довом Богги и его старшей сестрой Пиц. Каждая из дюжины авторучек была соединена соответствующим заклинанием с каким-нибудь офисным устройством, будь то телефон, факс или какой-то образчик компьютерной техники – от ноутбука до электронного ежедневника, – как в офисе в Майами, так и в Нью-Йоркском филиале «Э. Богги, Инк.».
То есть все эти устройства, которые Эдвина самолично подарила своим отпрыскам, представляли собой волшебную подслушивающую аппаратуру, тайные порталы, позволявшие Эдвине волшебным образом следить за каждым шагом детей.
Ну, разве не глупо было владеть единственной в Америке клиринговой компанией в области волшебства, управлять ею и при этом не употребить хотя бы частичку этого волшебства для того, чтобы подглядеть за собственными детками?
Да-да, именно этим и занималось на самом деле, под прикрытием всего прочего, акционерное общество «Э. Богги». Волшебством.
Поначалу Эдвина не избирала эту карьеру для себя сознательно. Скорее это стало для нее побочным продуктом шестидесятых годов, когда она разъезжала по стране в разукрашенных цветочками фургонах, списанных школьных автобусах или, в самом лучшем случае, фольксвагенах-«жуках», размалеванных пострашнее любого ночного кошмара Питера Макса. Как многие из ее собратьев-хиппи, Эдвина обнаружила, что жизнь на объездных дорогах и запасных путях нации приводит человека к мыслям о том, а не существует ли на свете и духовных, не слишком торных и утоптанных дорог, по которым неплохо было бы побродить. Для нового стиля жизни Эдвины напрочь не годилась вера ее пращуров: пейот напрочь не желал сочетаться с пресвитерианством.
Она была не одинока в этом поиске новых способов соприкосновения с мистической стороной жизни. Шестидесятые годы прославились тем, что в ту пору огромные орды молодых людей ушли из-под крова родительских церквей в лоно «земных» религий. Пришло распевание мантр, ушел христианский катехизис, а непрерывный бой ритуальных барабанов стал желаннее любой из глупых органных месс Баха. Жизнь протекала под лозунгом: «Да-здрав-ствует-все-что-только-есть-племенное-и-этничес-кое!» И в некоторых случаях это было совсем неплохим оправданием для того, чтобы в поисках Единственного Истинного Пути надрызгаться в стельку или в стельку же накуриться травки. Вот только ни в коем случае не следовало умничать и упоминать о том, что лозунг «цель оправдывает средства» уходит корнями в писания святого Иеронима.
Именно на этом этапе Единственный Истинный Путь Эдвины свернул с духовной магистрали и оставил далеко позади остальных ее современников. В то время, как они только принюхивались к маргинальным системам верований, она ныряла в эти системы с головой, с открытыми глазами и ясным разумом. Ее соплеменники отщипывали по кусочку то от одной, то от другой религии из разряда «назад, к Земле» только ради того, чтобы выбросить эти самые кусочки, когда новая игрушка тускнела и прискучивала (или когда становилось ясно, что с ее помощью не удается обрести вескую причину для раздора с родителями), а Эдвина подвергала каждую из религий, не укладывающуюся в урбанистические стандарты, серьезному и длительному изучению.
И тогда, когда Лунный-Свет-Коснувшийся-Солнца (урожденная Грета Брэдфорд-Смит) объявляла о том, что она – шаман, поскольку приобрела самый настоящий амулет под названием «ловец снов» и гору сушеного шалфея, которым можно было загрузить корабль, а Фродо-«Свободная Любовь» (он же – первенец мистера и миссис Каплан, Сэмми) истово твердил о том, что достиг самсары, поскольку тот чек, который он подписал для бара под вывеской «Веселый ашрам и салаты», в конце концов приняли в банке, Эдвина спокойно совершенствовала свое владение истинной силой, описанной в более Геецентрических религиях. Этой силой и этими верованиями можно было овладеть при определенном упорстве и искренности.
То ли она действительно была упорна и искренна, то ли ей попросту повезло. Но как бы то ни было, факт оставался фактом: Эдвина Богги завершила свои духовные искания, овладев не только волшебством, а кое-чем еще: пониманием того, что люди, следовавшие по множеству разрозненных дорог некоторых истинных стародавних религий, были напрочь лишены деловой жилки.
Это было печально. Вот и сидели на своих местах эти племена, секты, советы, сообщества, конгрегации, которым под силу было повелевать могуществом земных стихий, но при этом были не способны ни на что, кроме того, чтобы каждый год встречать матерщиной наступление дня подачи налоговых деклараций.
Эдвина все это исправила. Эдвина вообще была мастерица все исправлять. То ли в этом ей помогала личная муза, то ли сказывалась на генетическом уровне отцовская орлиная юридическая прозорливость, которую Эдвина отточила и натренировала за время бесконечных церемоний, в которых ей доводилось принимать участие. А может быть, все дело было в озарении, засиявшем откуда ни возьмись среди ясного неба... Но как бы то ни было, результат оказался таков: Эдвина Богги увидела способ, с помощью которого она могла и последователям древних «земных» религий, как бы они сами себя ни именовали, помочь, и себя не обидеть. Шагая по собственным следам, оставленным во время духовных странствий, Эдвина к каждому из этих «следов» подходила со скромным предложением. Это предложение заключалось в демонстрации способов роста капиталов, преимуществ приобретения налоговых скидок за счет официальной регистрации религиозных организаций и важности овладения основами бухгалтерского учета в целях надзора за дальнейшей экономической безопасностью и процветанием.
И что, спрашивается, Эдвина могла поделать, если наилучшим методом помощи этим людям для нее стало основание собственной корпорации и включение в нее этих, ею же вдохновленных организаций на дочерних правах? Разве можно было винить ее в том, что представители этих дочерних фирм, будучи несказанно благодарны ей за оказанную поддержку, могли лишь робко вздыхать тогда, когда она забирала у них хорошенький, жирненький куш в виде акций в обмен на оказанную помощь? Разве хоть кто-то возражал против того, что она с пользой употребляла свои магические способности, отточенные за годы Исканий, в управлении «Э. Богги, Инк.»?
Конечно же, нет. Масла хватало, чтобы всем намазать на хлеб, и еще оставалось. Лодка не раскачивалась, ничто не разбивалось, все было тип-топ, путь был усеян сплошными розами.
Угу, розами. За исключением парочки шипов по имени Дов и Пиц. В идеальном мире дети Эдвины должны были бы благословлять то «золотое дно», которое для них сотворила их мамочка. А они вместо этого, похоже, только тем и занимались, что пытались сбросить друг дружку за борт. Как они не понимали, что если их распри по поводу разных точек зрения выйдут из-под контроля, то это жутким образом скажется на деятельности «Э. Богги, Инк.»! И где они тогда, спрашивается, окажутся? Разве они умели делать хоть что-нибудь другое? Разве они еще для чего-нибудь на свете годились?
И вновь прозвучало противное «динь!» – сигнал конца связи. Две авторучки тихонько улеглись, завершив свою работу. Держа в левой руке семейную фотографию, правой Эдвина вытащила из ниши в стене листки бумаги с записанным разговором. Просто чудо, как эти листки сразу же не воспламенились у нее в руке, учитывая уровень поистине вулканического жара, с которым протекало общение брата и сестры. Как и во всех предыдущих беседах, перехваченных матерью, Дов и Пиц ухитрились сообщить друг другу о том, что:
A. Он (она) терпеть не может ее (его).
Б. Он (она) не доверяет ей (ему).
B. Он (она) гораздо лучше разбирается в том, как вести семейный бизнес, чем она (он).
Г. Если во вселенной вообще существует справедливость, то настанет такой день, когда он (она) будет иметь власть, чтобы спихнуть ее (его) с насиженного, но напрочь незаслуженного местечка, и тогда наконец все будет так, как надо.
Д. И так далее.
– Я виновата, – пробормотала Эдвина, скомкав листки бумаги и бросив их. Корзинка для бумаг незамедлительно расправила херувимские крылышки, подлетела и поймала выброшенные Эдвиной листки, не дав им упасть на пол, после чего отправилась на место и задержалась только для того, чтобы потолковать по душам с каминной метелкой. – Немножко виновата. Но если подумать, ни в чем я не виновата. С какой стати я должна себя винить? Я всегда все делала так, как было лучше для них. Я отослала их из дома, как только для этого появилась возможность – как юридическая, так и финансовая. И поэтому я – Величайший на Земле Менеджер, а не Величайшая на Земле Мамочка, только за это меня и можно судить. Что хуже? Самой воспитывать собственных детей, пройти огонь и воду и при этом отлично знать, что в воспитании ты – полный ноль, или отправить их в самые что ни на есть прекрасные детские сады, школы, пансионаты и колледжи, которые только продаются за деньги? За деньги, которых, к слову сказать, у нас бы не было, если бы я была связана детьми по рукам и ногам и занималась бы только тем, что вытирала бы им сопли, чмокала в щечки и непрерывно пекла бы сладкие булочки к чаю, вместо того чтобы обрести свободу и заняться бизнесом. Нет, я так думаю, что с детьми я поступила очень даже правильно. И уж если кто и виноват в том, что они не могут поладить между собой, так это они сами.
Эдвина поставила семейную фотокарточку на столик и заварила себе свежего чая. Однако, несмотря на то, что на сей раз она не пожалела зверобоя и всыпала его в заварочный чайник столько, что хватило бы, чтобы превратить вождя гуннов Аттилу в трехпалого ленивца, Эдвина все же не смогла отрешиться от своих невзгод и поплыть по космическим потокам.
У космических потоков не было детей.
Эдвина раздраженно цокнула языком и вдруг резко выпрямилась. Она приняла решение.
– Пусть это не мое дело, если Дов и Пиц жаждут выпустить друг дружке кишки, но если я не хочу, чтобы «Э. Богги, Инк.», мое детище, оказалось, грубо говоря, спущенным в канализацию, то уж лучше бы мне навести в этом деле порядок, – произнесла она. – Весь вопрос в том – как?
Эдвина снова удобно устроилась посреди диванных подушек, основательно заправилась чаем, закрыла глаза и призвала на помощь для решения мучившей ее задачи все силы своего разума, могуществу которого мог бы позавидовать сам Макиавелли. Лившаяся неведомо откуда музыка наполнила гостиную. Это был сборник произведений в стиле «нью-эйдж», составленный Эдвиной специально – потому что такая музыка помогала ей мыслить. И вот наконец, когда она уже была готова выскочить из собственного дома в чем мать родила и с пеной на губах, если бы ей пришлось выслушать еще одну флейтовую трель, Эдвина вдруг открыла глаза, и они излучили свет озарения.
– Ну конечно, – проговорила она. – Это замечательный план: простой, изящный и практичный. Восхитительно. – Ее губы разъехались в акульей улыбке, унаследованной от папы, прожженного юрисконсульта, и Эдвина произнесла: – Я продиктую письмо.
Три заколдованные авторучки вылетели из стоявшей на письменном столе кожаной шкатулки, изнутри оклеенной зеленой замшей. Левый верхний ящик стола выдвинулся сам по себе. Три чистых листка бумаги, будто миниатюрные ковры-самолеты, взмыли вверх и улеглись подле застывших в ожидании господ-авторучек. Затем выдвинулся верхний правый ящик, и оттуда выскользнули и повисли в воздухе два конверта. Нарисовался рядом со столом, но пока окончательно не материализовался шкафчик с папками-скоросшивателями, и застыл в ожидании новых поступлений. Эдвина, никогда не забывавшая об обязанностях деловой женщины, всегда хранила у себя, в личном архиве, копии любой корреспонденции.
– Мои дорогие дети, – начала он диктовать под аккомпанемент ритмичного поскрипывания трех оживших авторучек. – С нелегким сердцем я пишу это послание, находясь на том месте, которое, с неизбежным течением времени, станет моим смертным одром. От той болезни, которая столь неожиданно поразила меня, лечения не существует, и мой доктор говорит, что мне осталось жить в лучшем случае несколько месяцев. Признаться, я и прежде подумывала о том, чтобы отойти от дел, но эта печальная новость подтолкнула меня к этому решению.
И вот теперь я вынуждена принять решение, которое долго откладывала, а именно: кто сменит меняна посту генерального директора «Э. Богги, Инк.». Мной всегда владело глубочайшее желание передать совместное управление компанией вам обоим, но я понимаю, что это невозможно. Вы не сумеете найти в словаре слово «совместный», даже если я наложу на словарь заклятие и велю ему укусить вас за задницу. Как можно описать ваши отношения? Кошки против собак? Хэтфилды против Мак-Коев? «Пепси-Кола» против «Кока-Колы»? Как?