– Э-э… А светло-голубой означает новичка? – осмелилась она спросить.
– Совершенно верно. Каждый первокурсник носит «чистое небо», как это здесь называется. «Кошачий глаз» – это будущие учителя. – Он кивнул в сторону группы студентов в зеленых мантиях. А затем обучил Мири песенке, в которой назывались все двенадцать областей знаний. – Когда достигаешь статуса магистра, то носишь «вороново крыло» – черную мантию.
– Ха, – усмехнулась Мири и тут же пожалела об этом.
– Что смешного? – спросил юноша.
– Ничего. Я просто подумала, что магистры точно самые умные. На светло-голубом видно каждое пятнышко, но если магистр не постирает свою черную мантию, никто даже не заметит.
– Если только не подойдет к нему с подветренной стороны, – сказал юноша и помахал у себя перед носом.
Мири улыбнулась. Наверное, студенты не слишком серьезные люди и любят посмеяться.
– А сколько времени уйдет на то, чтобы стать магистром?
– Лет двадцать, не меньше.
– Двадцать…
У Мири упало сердце. Как же она успеет выучиться всего за один год?
– Погоди… Если ты был здесь в прошлом году, почему же по-прежнему носишь голубое?
– Я не закончил учебный год, – ответил юноша, и что-то в его голосе подсказало Мири, что он не желает об этом говорить.
Они поднялись по многочисленным лестницам (Мири даже не подозревала, что их может быть так много) и наконец пришли в зал, облицованный серой каменной плиткой и деревянными панелями, с узкими окнами, выходящими на реку. Здесь оказалось около трех десятков студентов в мантиях «чистое небо», из них двое или трое, к облегчению Мири, были одного с нею возраста. Мужчина с седой бородой – единственный, на ком была черная мантия, – поднял руку, и все притихли.
– Я магистр Филипп. А вы либо начинаете свою учебу в Замке Королевы, либо проникли сюда незаконно. Если вашего имени не окажется в моем списке, – он потряс какой-то бумагой и грозно зарычал, – я буду вынужден отослать вас на лобное место для казни без суда и следствия.
Мири подумала, что он шутит. Наверняка шутит, как же иначе? Но никто не засмеялся.
– Называйте свои имена, а я буду отмечать по списку.
Магистр Филипп ткнул пальцем в ближайшую студентку.
– Ханна, дочь Венджера, из Элсби, – представилась девушка.
Магистр Филипп уткнулся в бумагу.
– Мм, ваше имя здесь есть, так что, похоже, вы избежали топора. На сей раз. Следующий.
После первого десятка имен и провинций Мири перестала слушать. Тот юноша, который с ней заговорил, оказался Тимоном из Асленда. Его имя она запомнила.
Мири внимательно рассматривала картину над камином, когда Тимон толкнул ее в бок. Настала ее очередь представиться.
– Ой. Я Мири, дочь Ларена, с горы Эскель.
Магистр дернул бровями: наконец-то его что-то заинтересовало.
– Наша первая студентка с горы Эскель. Мм… А где вы проходили предварительную подготовку?
Мири заморгала:
– Какую предварительную подготовку?
– В какую школу вы ходили раньше?
– Да в ту единственную, что у нас была. В академию принцесс.
Вот теперь все заинтересовались. Мири нервно улыбнулась, испугавшись, как бы ее не приняли по ошибке за Бритту.
– Я была там просто одной из учениц, – пояснила она. – Не принцессой. То есть среди нас принцесс не было, конечно. И принц Стеффан выбрал не меня в свои невесты. Он выбрал Бритту, поэтому теперь она будет принцессой. Но мне все равно. То есть… хм…
«Закругляйся, Мири», – велела она себе.
– Выпускница академии принцесс, – произнес магистр Филипп. – Скажите-ка мне, вы учились чему-нибудь, помимо чтения?
– О да, мы учили всё.
– Всё? – Он заморгал, презрительно поджав губы. – Я не знаком с таким предметом. Он относится к естественным наукам или искусству?
– Э-э, я хотела сказать, что мы также изучали коммерцию, дипломатию, географию, королей и королев, манеры и искусство беседы…
Кто-то фыркнул, и Мири покраснела. Наверное, настоящим студентам нет дела до манер и искусства беседы.
– Хорошее начало, – сказал магистр Филипп.
Начало? Разве есть другие предметы?
– Само собой разумеется, чтобы стать преподавателем, нужно также постичь основы математики, естествознания, инженерной науки, юриспруденции, музыки и живописи, астрономии, истории, логики, риторики, теологии и этики.
– Что такое этика? – спросила Мири.
Если честно, названия других перечисленных предметов она тоже слышала впервые, но сразу их забыла.
– Этика… – Преподаватель перевел взгляд на картину над камином. – Я заметил, как внимательно вы разглядывали это произведение искусства.
Мири кивнула. До приезда в Асленд она видела только одну картину и дорожила ею не меньше, чем своими шестью книгами. Но теперь ее картина потеряла всякое значение. Та, что висела здесь, была не только больше по размеру, но и живее, ярче. Изображенная на ней девушка наливала молоко из кувшина и смотрела в окно, за которым царила ночь. И Мири чувствовала все то, что, наверное, чувствовала эта девушка. Что ее дом маленький и надежный, а мир там, за окном, огромный и пугающий, но в то же время зовущий. Как она поступит, эта девушка? Останется дома и будет все так же наливать молоко? Или уйдет?
– Это одна из сохранившихся работ мастера-живописца Халстейна. Обратите внимание, как свет от свечи падает на щеку девушки, повторяющую форму кувшина и полумесяца. Совершенство.
– Да, – согласилась Мири.
– А теперь представьте, что в Замке Королевы начался пожар. Кроме вас, в здании находится только один человек – убийца ребенка, прикованный цепью в темнице. Если спасете убийцу, он не причинит вам зла, но проведет остаток жизни в другой тюрьме, а картина погибнет. Если спасете картину, то погибнет человек. Кого будете спасать – убийцу или картину?
«Картину, конечно», – сразу подумала Мири. Но, заподозрив, не пропустила ли она чего-то, сказала только:
– Картина невосполнима…
– Как и человек, – подхватила девушка по имени Ханна.
И тут начался спор, такой динамичный, что Мири едва успевала следить, кто и что говорит.
– Картина вдохновляет, а человек убивает.
– В отличие от картины человек живое существо, а потому обладает бесконечным потенциалом творить добро…
– Или зло.
– Картина дарит нам красоту.
– Красота бесполезна. Просто подсчитайте, что дороже: картина или работа, которую может сделать человек.
– Ты только и думаешь, что о звонкой монете. А как же добро и зло?
– Кто имеет право судить о ценности человеческой жизни?
– Да и есть ли какой-то предмет ценнее человеческой жизни?
– Он уничтожил свою жизнь, лишив жизни другого человека.
– Вот это, госпожа Мири, – изрек наконец магистр Филипп, призвав всех к тишине поднятой рукой, – и называется этикой. Наукой, решающей, что правильно, а что нет.
– Неразрешимый вопрос, – сказала Ханна.
– Такой же неразрешимый, как сама жизнь, – возразил Тимон.
Мири так не думала. Однажды ее пытался убить вор и разбойник. Теперь он был мертв, о чем Мири нисколечко не жалела. А самое главное, картина действительно была прекрасна.
Остаток утра они занимались математикой, и хотя Мири прилежно писала мелом на своей доске, она то и дело поглядывала на картину. Вопрос этики, казалось, повис в воздухе прямо перед ней, этакая пылинка, которую ладошкой не поймаешь.
В конце дня Тимон поравнялся с ней на лестнице, когда они покидали здание.
– Ты поселилась не в Замке Королевы? – поинтересовался он. – Я тоже живу в городе. Можем вместе пройтись.
– Э-э… за мной приехала карета.
Мири опустила голову, чтобы закрыть лицо волосами. Только богатые разъезжали в каретах, и Мири почувствовала себя самозванкой.
– Тебе далеко ехать?
– Во дворец…
Он заморгал:
– Так ты что, придворная?
– Хм… я служительница принцессы, – ответила она так, словно сама сомневалась.
– Понятно.
После секундной заминки Тимон зашагал быстрее, направляясь к мосту.
Мири смотрела ему вслед, испытывая досаду и угрызения совести. Как она могла надеяться, что разузнает что-нибудь для Кэтар? Нельзя же, в самом деле, подойти к Тимону и сказать: «Отличный денек, мне нравится твоя обувка, и, кстати, не расскажешь ли мне о революции?» С тем же успехом она могла бы завопить на весь город: «Все, кто хочет избавиться от короля, поднимите руки».
Тут к Мири подошли двое ребятишек. Очень худенькие, босые, одному на вид лет пять, а другому – семь. Костлявыми ручонками они вцепились в ее одежду и захныкали.
– Пятачок, пожалуйста, будьте добры, – попросил мальчишка.
Мири знала из книг, что так называют деньги.
– Я не поняла. Вам нужна монетка?
– Пятачок мне, пятачок моей сестрице или один на двоих, будьте добры, пятачок на двоих, подайте.
У Мири не было денег, ни тяжелых золотых, ни легких медных монет, она так им и сказала, но они ее не отпускали. Мири попыталась мягко отцепить руку мальчика, но он только заголосил еще громче.
– Пятачок, пятачок, будьте добры, – повторяли дети снова и снова, с надеждой глядя на нее.
Мири строго велела им отпустить ее, даже оттолкнула детей, но они лишь усилили напор, прижав ее к воротам. Их пальцы впились в нее, как ястребиные когти. От их одежды и волос шло нестерпимое зловоние, их молящие голоса немилосердно терзали нервы:
– Пятачок, пятачок, подайте…
Откуда ни возьмись, появился Тимон.
– Держите, – сказал он, сунув каждому по серебряной монетке. – А теперь ступайте.
Дети зажали монеты в кулачках и кинулись бежать. Вскоре они исчезли в толпе прохожих на мосту.
Мири сказала, чуть не плача:
– Я говорила им, что у меня ничего нет, но они мне не верили.
– Они привыкли, что люди говорят им «нет». Когда не поешь день или два, голод доводит до отчаяния. На этих улицах слишком много бедных и отчаявшихся.
– Бедных? Но это же столица.
– И в Асленде есть бедняки, Мири. Разве ты не знала? Они повсюду.
Кэтар рассказывала, что босоногие часто голодают, но, пока Мири не увидела этих детишек, она не вполне в это верила.
Потом Мири вспомнила худенькую девочку из неизвестного городка, которую встретила в пути. Вспомнила, как эта девочка смотрела на Мири, когда та ужинала. И как она покусывала палочку. Вспомнила ее худые ножки, босые ступни. У Мири сжалось горло. Ей захотелось вернуться в то мгновение, поздороваться с девочкой, разделить с ней еду.
– Нет, не знала. Прости, – извинилась она и перед Тимоном, и перед той девочкой. – На гору Эскель почти все припасы привозили с низин – из Асленда и остальной части Данленда. Наверное, поэтому я считала, что здесь полным-полно продуктов.
– Многие на равнине живут припеваючи, – заметил Тимон. – Но слишком часто дети фермеров голодают, пока благородные господа набивают себе брюхо. Когда наступят перемены…
Тимон замолчал и огляделся, не подслушивает ли кто.
– Зря я так сказал… Я не имел в виду… Прости. – И он пошел прочь.
«Перемены?» Хватит ли у нее смелости спросить? Мири бросилась за ним, но страх будто не давал ей идти, толкал назад, и ей показалось, что прошло не меньше часа, прежде чем она догнала Тимона на мосту.
– Подожди. Вчера у дворца кое-что произошло.
Он оглянулся:
– Ты имеешь в виду покушение на короля?
Мири подошла ближе и прошептала:
– Если грядут перемены, я бы хотела знать больше. Я бы хотела помочь.
У Тимони загорелся взгляд.
– Ты не шутишь? Но…
– Я живу во дворце, но я не одна из них. Надеюсь, ты мне поверишь.
Она ведь пообещала Кэтар. Да и воспоминание о худенькой девочке подстегивало к действию.
– Я не могу говорить свободно, – сказал он, – но… мы обязательно побеседуем, как только представится возможность. Сейчас много чего происходит.
И он улыбнулся ей, сверкнув светло-голубыми глазами. Мири невольно улыбнулась в ответ. Сердце ее как-то странно сжалось. Тимон явно был хорошо осведомлен, и Мири впервые подумала, что неизвестные перемены, возможно, окажутся чудесными.
Глава пятая
– Чем вы сегодня занимались? – спросила Мири, входя в спальню девушек.
Она остановилась на пороге, чтобы они взглянули на ее студенческую мантию, если захотят. Никто не захотел.
– Мы шили, – сказала Бена. Она тоже распустила свою каштановую косу, и волосы рассыпались по спине, доходя до талии. С такой прической она казалась еще выше. – Служительницы принцессы участвуют в подготовке свадьбы, то есть, судя по всему, шьют целыми днями.
– И прядут пряжу, – добавила Эса.
– Сколько же ткани нужно для свадьбы? – недоверчиво спросила Герти.
– А я скучаю по каменоломне, – вздохнула Фрид. Она держала руки поднятыми, а Эса наматывала на них пряжу. – Мне бы постучать молотком.
Лиана лежала на боку, выставив крутое бедро.
– Еду нам приносят слуги. Мы даже не моем тарелки. Звание служительницы принцессы не пустой звук. У нас теперь есть положение.
– Я удивлена, что Бритта не смогла записать больше девушек в твою особую академию, – сказала Бена. – Она же все-таки помолвлена не с кем-нибудь, а с принцем.
Мири сняла мантию и оглядела комнату, высматривая Кэтар, – ей не терпелось рассказать о разговоре с Тимоном. Кэтар куда-то ушла, зато Инга, их седовласая дуэнья, растянула в улыбке морщинистое лицо. Инга сидела на софе и ничего не делала. Не шила, не пряла. Только смотрела. Король поручил ей присматривать за девушками, этим она и занималась.
– Уверена, что Эса не отказалась бы от учебы в Замке Королевы, – продолжала Бена. – Да и я тоже, если хочешь знать. Вместо того чтобы шить в этой комнате с утра до…
– И прясть, – перебила ее Эса.
– И пробовать блюда, которые подают нам слуги, словно вельможным дамам, – сказала Лиана.
– Я как вошла, сразу поняла, что здесь чересчур «вельможно», – пробормотала Мири.
– Что?
– Ничего, Лиана. – Мири опустилась на пол и подбросила в воздух подушку. – Сегодня я узнала кое-что новое. Сейчас расскажу. Тогда получится, будто вы тоже побывали на занятиях в Замке Королевы.
– Я хочу послушать, – сказала Эса, поворачиваясь так, чтобы видеть Мири и в то же время использовать руки Фрид вместо шпульки.
Левая рука Эсы после давнишнего несчастного случая в каменоломне не действовала, висела безжизненно.
Мири перечислила различные предметы, названные магистром Филиппом. Но когда она добралась до этики и задачи с картиной и заключенным, девушки затеяли такой горячий спор, что в комнату ворвались двое дворцовых гвардейцев.
– У нас все в порядке, – заверила Мири озадаченных охранников. – Чего не скажешь о том убийце, если только Фрид до него доберется.
– Он убил ребенка! – Фрид вскочила, размахивая обмотанными пряжей руками. – А ты рассуждаешь о том, чтобы освободить его!
Эса тронула ее за руку:
– Это просто выдуманная история.
У Фрид от гнева горели глаза, раздувались ноздри, она шумно дышала.
– С чего вдруг? Если бы я рассказывала выдуманную историю, то в ней не было бы ни слова об убийстве ребенка. Я бы рассказала о том, как легко я перекидываю через голову блоки линдера. И это было бы смешно. Все истории должны быть смешными.
Один из охранников поскреб в бороде:
– Так что, девушки, у вас все нормально?
– Можете идти, – сказала Лиана, взмахнув рукой.
Подали ужин, и Мири попросила у Инги разрешения навестить Бритту и поесть у нее. Инга кивнула, как будто ей было все равно.
В покоях Бритты стояло несколько гардеробов, раскрашенных так же ярко, как домики у реки, и огромная кровать с матрасом, набитым перьями, и с несколькими одеялами. Самой Бритты не было. Мири опустилась на пол и только принялась за пироги с рыбой и картофелем, как дверь открылась.