С особенной очевидностью и резкостью эта «операция» выразилась в прямой подмене взаимоотношений преподобных совершенно иным «сюжетом» – взаимоотношениями преподобного Иосифа Волоцкого и «князя-инока» Василия Ивановича Патрикеева-Вассиана, которые начались, как неоспоримо свидетельствуют достоверные исторические источники, только после 1508 года.
Первое упоминание о князе-иноке Вассиане у Иосифа Волоцкого относится ко времени не ранее 1511 года, а с другой стороны, современник свидетельствовал, что сам «князь-инок» начал публично заявлять о себе лишь после Ниловой кончины: «Как не стало старца Нила, и ученик его князь Вассиан Косой, княж Иванов сын Юрьевича, и нача сей князь вельми побарати по своем старце Ниле». Кроме всего прочего, нельзя не признать, что вообще чрезвычайно неправдоподобна версия, согласно которой «князь-инок» еще до 1509 года, то есть находясь на положении ссыльного, сочинял и распространял свои достаточно острые послания и «слова».
В либеральной публицистике начиная с середины прошлого столетия фигура «князя-инока» (словосочетание звучит весьма романтично!) по существу почти целиком заслонила живой лик преподобного Нила Сорского, которому были без всяких оснований приписаны стремления, высказывания и даже поступки Вассиана Патрикеева (в этом соединении монашеского имени и мирского прозванья опять-таки заключена формула «инок-князь»). Поэтому необходимо пристально вглядеться в эту фигуру.
Прежде чем перейти к сути дела, должен предупредить моих читателей, что мне придется ссылаться на многообразные исследования историков, обращаться к фактам, которые вроде бы имеют косвенное отношение к основной теме; однако без всего этого нельзя обойтись, если мы действительно стремимся увидеть «живые лики святых», отринув «либеральную» фальсификацию и прямую клевету.
* * *
Князь Василий Иванович Патрикеев, родившийся, по-видимому, около 1470 года, был, без сомнения, умнейший и наделенный многими дарованиями человек, однако сближать его хоть в каком-нибудь смысле с преподобным Нилом Сорским едва ли правомерно. Он был сыном князя Ивана Юрьевича Патрикеева, являвшего собой первое по значению (после, разумеется, великого князя Ивана III) лицо в русском государстве конца XV века (к тому же он был крупнейшим землевладельцем). Карьера Ивана Патрикеева опиралась, во-первых, на предельно высокородное происхождение – его отец был правнуком самого Гедимина, к тому же по линии старшего сына последнего, Наримонта; с другой стороны, мать его была сестрой отца Ивана III, Василия II Темного, и он, таким образом, приходился первому царю всея Руси двоюродным братом. Сын Ивана Патрикеева князь Василий с юных лет состоял при отце, а в 1490-х годах уже сам нередко играл руководящую роль в воинских, посольских, судейских делах и, надо думать, был уверен, что унаследует отцовское место в государстве.
Однако в 1499 году князей Патрикеевых постигло жестокое крушение: они вместе с зятем (мужем дочери) Ивана Юрьевича, князем Семеном Ряполовским, были приговорены к смертной казни, и лишь заступничество тогдашнего митрополита Симона спасло их от злой кончины (Ряполовский же был казнен…). Патрикеевых «в железах» постригли в монахи, и Василий под именем инока Вассиана оказался в Кирилло-Белозерском монастыре – по существу в заточении. Причины краха Патрикеевых не выяснены до конца. Одни историки полагают, что они сделали ставку на внука Ивана III Дмитрия, сына рано (в 1490 году) умершего князя Ивана Молодого и Елены Волошанки, между тем как сам великий князь неожиданно решил все же наследовать власть своему второму сыну (от Софии Палеолог) Василию; другие – что Патрикеевы в качестве дипломатов совершили некое предательство, поступившись интересами Руси ради родины своих предков Литвы. По всей вероятности, и в том, и в другом объяснении есть своя доля истины. Но особенно основательное понимание причин острого конфликта Патрикеевых с Иваном III наметил еще В.О. Ключевский, а в наше время развил Р.Г. Скрынников: «После покорения Новгорода (то есть после 1478 года. – В.К.) казна стала обладательницей огромных богатств… Следуя традиции, Дума поначалу распределила конфискованные в Новгороде земли среди знати… Крупные владения достались двоюродному брату Ивана III боярину князю И.К. Патрикееву. Обширные земли получил зять Патрикеева С.И. Ряполовский» (оба они играли руководящую роль в покорении Новгорода). Однако позднее, в 1490-х годах, продолжает Р.Г. Скрынников, «власти приступили к организации поместной системы землевладения. Почти все бояре (Вольский, Патрикеевы, Ряполовский и др.) утратили новгородские владения».
И именно эта ситуация легла в основу конфликта князей с Иваном III, a также в конечном счете определила позднейшую борьбу князя В.И. Патрикеева (уже в качестве «старца Вассиана») с монастырским землевладением. Как говорит в другой своей работе Р.Г. Скрынников, «Вассиан Патрикеев, в недавнем прошлом крупнейший землевладелец России, стал самым беспощадным критиком положения дел в монастырских селах», – то есть князя лишили его громадных земель, и он стал бороться против крупных землевладений Церкви…
Все эти – может быть, кажущиеся уводящими в сторону – факты необходимо знать для того, чтобы ясно увидеть глубочайшие различия (и даже несовместимость!) между князем-иноком и якобы близким ему преподобным Нилом Сорским.
В возрасте примерно тридцати лет, на взлете блистательной карьеры, князь Василий Патрикеев вдруг лишен всего и заточен в монастырь. Но, придя в себя, он, в сущности, начал свою новую, иную карьеру, в которой опирался на авторитет уже имевшего высшее признание старца Нила. Ему удалось завязать взаимоотношения с «безмолвствующим» в своем скиту старцем (в частности, получить от него послание), по-видимому, потому, что в 1501 или 1502 году в Кирилло-Белозерском монастыре принял пострижение находившийся уже в преклонных летах (в 1503 году он, по всей вероятности, скончался) государев дьяк Андрей Федорович Майков – старший брат Нила Сорского (который в юности был вместе с ним на государственной службе). Майков не раз участвовал в посольствах, возглавлявшихся отцом и сыном Патрикеевыми, и, надо думать, помог князю-иноку войти в доверие к своему уже обретшему высокое почитание брату. Объявив себя учеником и последователем преподобного, князь-инок устроил себе скит неподалеку от Нилова.
Однако Василий Патрикеев был, без сомнения, мнимым учеником скитского старца, – об этом совершенно ясно говорит все его позднейшее жизненное поведение. Ведь вскоре же после кончины преподобного, в 1509 году, он бросает свой скит и добивается перевода в Москву, в Симонов монастырь – эту, по сути дела, придворную обитель, где он сумел вступить в самую тесную связь с Василием III и заняться активнейшей «большой» политикой. И теперь, как свидетельствовал современник, «ядаше же мних Васьян приносимое ему брашно от трапезы великого князя». Все это абсолютно не соответствовало заветам Нила Сорского своим ученикам… Речь, разумеется, не о том, чтобы вообще «осуждать» князя-инока за его образ жизни после кончины Нила Сорского, но только о том, что при таком образе жизни он не имел оснований называть себя (как он постоянно делал) последователем преподобного.
Впрочем, еще и в Белозерском крае князь-инок Вассиан занимался деятельностью, чуждой истинным ученикам преподобного. Он сумел объединить вокруг себя в своего рода партию немалое количество местных людей Церкви, которых, по-видимому, очаровывали и знатность этого потомка Гедимина и недавнего верховного вельможи, и – одновременно – статус ученика преподобного Нила. Так, нельзя усомниться в том, что Вассиан заручился всемерной поддержкой влиятельного старца Кирилло-Белозерского монастыря Варлаама, который в 1506 году был призван в Москву, где стал архимандритом Симонова монастыря, куда – явно не без рекомендаций Варлаама – переселился и князь-инок, впрочем, теперь уже «князь-старец». А в 1511 году Варлаам был возведен в сан митрополита – вероятно, не без помощи самого Вассиана, быстро ставшего любимцем Василия III.
В Москве – в частности, перед Василием III – Вассиан предстал как негласный вождь целого направления церковных людей, которых публицисты XIX века назвали «нестяжателями»; современники же употребляли названия «кирилловские старцы» или – шире – «заволжские старцы». Одно из первых «нестяжательских» сочинений, связанное так или иначе с Вассианом и направленное против преподобного Иосифа Волоцкого, было озаглавлено именно как манифест целого направления: «Ответ кирилловских старцев».
До недавнего времени считалось, что этот «ответ» был написан будто бы еще при жизни преподобного Нила Сорского, но ныне А.И. Плигузов и Ю.В. Анхимюк показали, что в действительности «Ответ» появился не ранее 1510-х годов. Направление, возглавляемое Вассианом, было в то время в высшей степени угодно Василию III. H.А. Казакова, много лет посвятившая изучению личности и сочинений Вассиана, писала, опираясь на специальные исследования С.М. Каштанова, что «правительство Василия III повело наступление на вотчинные права монастырей», и «Василий III нашел в Вассиане умного и деятельного сторонника политики ограничения феодальных прав церкви».
Это означает, что Вассиан превратил глубокое духовное учение о «нестяжании», которое исповедовал преподобный Нил Сорский, в чисто политическую программу и даже в козырную карту в своей собственной борьбе за власть. В известном своем труде «Пути русского богословия» Г.В. Флоровский писал, что Вассиан и его сторонники «оказались запутаны и в политическую борьбу, и даже в политическую интригу»; однако про самого Вассиана правильно будет сказать, что он по своей воле «запутал» себя в эту борьбу и интригу – и добился на своем новом пути очень многого. Вместе с тем его успехи не имели, конечно же, никакого отношения к подлинному наследию Нила Сорского, хотя Вассиан постоянно взывал к имени преподобного.
Н.А. Казакова, склонная к высокой оценке князя-инока, все же не могла не сделать следующий вывод: «В творчестве Вассиана вопрос о духовной жизни инока, о его внутреннем самоусовершенствовании (а это составляло основу учения преподобного Нила Сорского. – В.К.) по существу не занимает никакого места». В другой работе Н.А. Казакова отмечает, что «между Нилом Сорским и Вассианом Патрикеевым как писателями трудно найти что-либо общее». И действительно, даже сама идея «нестяжательства» у Вассиана не имела ровно ничего общего с заветами преподобного. Вассиан кичливо писал в своем сочинении «Прение с Иосифом Волоцким»: «Сие, Иосифе, на мя не лжеши, что аз великому князю у манастырей села велю отьимати и у мирскых церквей». Н.А. Казакова заметила по этому поводу: «Очевидно, Вассиан убедился в том, что церковники не расстанутся добровольно со своими землями, и взгляды Вассиана приобрели законченный и радикальный характер», то есть, в отличие от преподобного Нила Сорского (но – якобы – «развивая» его заветы), он выдвинул требование («веление») насильственного отъятия земель у Церкви.
Однако для преподобного Нила Сорского добровольный отказ Церкви от владения селами являл собой выражение высокого духовного совершенствования церковных людей; о насильственном же отъятии сел он и не помышлял, ибо никакого совершенствования при этом и не могло произойти – скорее, или даже наверняка, наоборот…
И тем не менее преподаватель истории религии в Московской духовной академии в 1993 году без каких-либо оговорок «констатирует»: «…заволжский старец Вассиан (в миру – князь Василий Патрикеев), ближайший ученик преподобного Нила Сорского…». Руководствуясь этим заведомо несостоятельным представлением, те или иные действия и слова Вассиана совершенно неправомерно «приписывают» преподобному Нилу; тезис же о его «противоборстве» с преподобным Иосифом целиком и полностью исходит из поступков и высказываний князя-инока или, точнее, князя-старца.
Князь Василий Патрикеев в обличье «старца Вассиана» явно сумел надолго завоевать себе положение первого (или по крайней мере одного из самых первых) лица в государстве. Василий III, называвший своего любимца «старец Васьян княж Иванов» (то есть объединяя два «достоинства»), говорил о нем – ни много ни мало! – что он «подпор державе моей… и наставниками».
Власть «старца» в 1510 – 1520-х годах была поистине безграничной: именитый придворный книгописец Михаил Медоварцев рассказывал позднее: «…блюлся есми… преслушати князя Васьяна старца, занеже был великой и временной человек у государя великого князя, и так и государя великого князя не блюлся, как его блюлся и слушал».
Еще бы не блюсти! Это ведь только в XIX веке был сконструирован образ Вассиана – «либерала» и «гуманиста». Когда из Заволжья до Василия III дошла «грамота», в которой сообщалось, что среди тамошних церковных людей – сторонников Вассиана – завелась ересь, князь-старец настоял на допросе доставившего грамоту священника Серапиона:
«И поп сказал так, как в грамоте писано. И старец Васьян князь попа просил на пытку, и попа пытали, и ногу изломили, и поп и умер, а не заговорил…»
Апологеты князя-старца стараются умалчивать о подобных его поступках; так, об этом предании священника жестоким мукам, окончившимся смертью, – причем молчание на пытке явно свидетельствовало, что священник говорил правду, – Н.А. Казакова в своей весьма подробной биографии Вассиана даже и не упоминает…
Нельзя не сказать и о том, что «либерал» Вассиан, прежде чем он начал распространять свои яростные сочинения против преподобного Иосифа, добился от Василия III запрещения преподобному отвечать письменно и даже устно на все хулы и обличения князя-старца! И преподобный Иосиф тщетно просил близкого ему царедворца В.И. Челяднина «печаловаться» Василию III, дабы «ослободить противу его (Вассиана. – В.К.) речей говорити и писати». Впрочем, и многие позднейшие «либералы» – вплоть до наших дней – понимали свободу (liberty) как только исключительно свободу для самих себя и с этой точки зрения нередко превосходили самых нетерпимых деспотов…
Все это ясно показывает, что Вассиана недопустимо считать действительным учеником и последователем Нила Сорского и тем более недопустимо судить о святом старце на основе поступков, стремлений и высказываний Вассиана – в частности, приписывать преподобному Нилу ту борьбу с преподобным Иосифом, которую на самом деле развязал и вел Вассиан.
* * *
В связи с вышеизложенным целесообразно обратиться к той трактовке событий, которая представлена в ряде работ Я.С. Лурье. В отличие от преобладающего большинства историков, он отдает все свои симпатии тогдашним еретикам – «жидовствующим» (прежде всего посольскому дьяку Ф.В. Курицыну), рассматривая их в качестве выразителей «светлого ренессансного начала», противостоявших «мрачному» русскому Средневековью. О ереси и борьбе с ней у нас еще будет идти речь; сейчас же затронем только вопрос об отношении преподобного Нила Сорского к еретикам.
Одним из первых Я.С. Лурье с полной убедительностью доказал, что это отношение по существу ничем не отличалось от отношения к еретикам Иосифа Волоцкого. В своей книге, посвященной еретику Ф.В. Курицыну, который высоко превозносится, Я.С. Лурье, исходя из действительных фактов, пишет, что «Нил Сорский еще в Кирилловом монастыре (то есть до создания своего скита. – В.К.) выступал против «растленных разумом» вольнодумцев и чтения «небожественных писаний»…» и что очень широко распространенное мнение о его «терпимости» к еретикам – выражение созданной историками (и в наибольшей мере публицистами) XIX века «своеобразной легенды, чрезвычайно стойкой, но совершенно ни на чем не основанной… не известно ни одного случая, когда бы Нил выступал против наказания еретиков».