Ангрид заговорил. (Или он считал, что заговорил.) Тауг слышал лишь голос дикого зверя: громоподобное рычание, которое обратило бы в паническое бегство самого огромного медведя из всех, когда-либо бродивших по белу свету. Тауг испустил пронзительный вопль, и впоследствии повторить все, что он прокричал потом, – все клятвы, данные Оргу или любому оверкину, который пришлет на помощь Орга, – он мог не успешнее, чем воспроизвести обращенные к нему тогда слова Логи.
Так или иначе, отчаянные крики возымели действие. Черная тень выскользнула из мрака и накинулась на Логи сзади.
Тауга уронили или бросили или то и другое вместе; и он ударился о покрытую снегом землю достаточно сильно, чтобы в глазах его потемнело. Когда он очухался настолько, что сумел подняться на ноги, Орг и Логи яростно боролись: Логи пытался вонзить противнику в горло кинжал длиной с хороший меч, а чешуйчатая рука Орга крепко сжимала запястье ангрида. Ни разу прежде Тауг не видел столь отчетливо лица Орга – и он содрогнулся бы от ужаса, когда бы не знал, что это лицо их защитника.
– Бежим! – Этела дергала его за руку.
Он помотал головой, глядя, как острие кинжала медленно приближается к горлу Орга.
– Бежим! Нам нужно бежать!
– Я рыцарь. Мне нельзя бежать.
Тауг отстранил Этелу и бросился к Логи; он обхватил ногу великана и – поднатужившись, словно при попытке вырвать с корнем дерево, – оторвал ступню от земли.
Орг тоже отчаянно напрягал силы: он бешено орудовал свободной рукой, полосуя когтями спину и бок Логи так, что кровь лилась ручьями и куски вырванного мяса сыпались на землю. Еще мгновение – и Логи упал. Они с Оргом покатились по снегу, и хотя Логи всеми тремя руками вцепился противнику в горло, столь мускулистой и толстой была бычья шея Орга, что он продолжал драться.
Пока Тауг не подхватил с земли оброненный кинжал размером с меч и не всадил по самую рукоятку ангриду в левый глаз.
Мы с Облаком могли бы спуститься легким галопом прямо на верхнюю площадку одной из башен Утгарда. Мысль показалась мне забавной, и с минуту я обдумывал такую возможность. Облако была бы там в безопасности, но более неудобного места не представить.
Спуститься на землю за пределами города и проехать через него означало подвергнуться опасности, но и такой вариант казался мне соблазнительным. Вероятно, наименее рискованно было приземлиться сразу за крепостным рвом и проехать рысью через открытые ворота во внутренний двор, а оттуда к конюшням, которые я заметил за центральной башней замка. Отказавшись от этого, мы проскакали легким галопом на расстоянии полета стрелы над самыми высокими шпилями и спустились сразу в мощенный булыжником двор.
Цокот копыт Облака не разбудил никакого добросовестного конюха. Я спешился и отправился на поиски чистого стойла. Какая-то лошадь заржала, заслышав мои шаги. Я нашел ее – белого жеребца, подаренного мне, казалось, вечность назад.
Конюхи – слепые рабы – спали в каморке за помещением для хранения сбруй. Я разбудил их, легко похлопав по плечу мечом плашмя и вызвав сонм призраков, присутствие которых они почувствовали, хотя и не могли ничего увидеть. Они забились в угол, съежившись от страха, а я обратился к ним с такими словами:
– В вашей конюшне всего у одной лошади есть вода и зерно. И у лошади этой – она принадлежит моему старому другу – есть вода и зерно только потому, что я напоил и накормил ее. Когда я увидел, как вы обращаетесь с ней, мне захотелось убить вас. И до сих пор хочется.
Они жалобно застонали.
– Ваш король заперся в Утгарде. Верно?
– Д-да.
– И потому вы считаете себя вправе делать все, что вам угодно, а угодно вам оставить животных без должного ухода. Грязные стойла и пустые кормушки. Лошади, мулы и волы умирают от жажды. Я бы пожалел вас, если бы вы не доказали, что вполне заслуживаете слепоты и даже худшего. Я иду в башню. Вы найдете моего коня и моего пса во дворе. Расседлайте коня и позаботьтесь о нем. Накормите пса и не забудьте напоить. Это понятно?
Рабы пролепетали:
– Да, сэр.
– Вы должны вычистить все до единого стойла, накормить и напоить животных. Я не знаю, сколько времени займет у меня разговор с королем Гиллингом. Может, час, может, два. Но всяко не более половины ночи, а по возвращении я осмотрю все стойла, чтобы проверить, выполнен ли мой приказ.
Покинув конюшню, я двинулся вокруг громадной башни Утгарда, направляясь к главному входу, но потом увидел широкую, рассчитанную на ангридов арку прохода для вылазок, вошел в страшно темный коридор и несколько мгновений спустя забарабанил в железную дверь.
Открывший ее лучник изумленно уставился на меня.
– Сэр Эйбел! Я ожидал оруженосца Тауга.
– Вы и вправду хотите знать, что сказала мама? – спросила Этела, когда они торопливо шли через город.
– Да, – сказал Тауг. – И еще хочу расспросить про нее. Узнать, почему она не стала разговаривать со мной, и разные другие вещи.
– Это хорошо, потому что мне тоже страшно хочется расспросить вас – про ваше лицо и про замок. Вы ведь расскажете, правда?
– Я постараюсь, – пообещал Тауг.
Он нес на плече ножны с кинжалом, прежде принадлежавшие Логи.
– И про Орга тоже. Вы ответите на мои вопросы?
– Если знаю ответы.
– Ладно. Когда хозяин умер, вы разговаривали с Оргом, только я боялась подойти поближе. О чем вы говорили?
– Он спросил, можно ли съесть твоего мертвого хозяина, – пояснил Тауг. – Я сказал, что можно, только надо зорко следить, нет ли поблизости ангридов, поскольку они убьют его, коли увидят. Он сказал, что утащит тело подальше и спрячет в надежном месте, чтобы потом возвращаться и доедать понемногу. Я одобрил такую мысль.
– Он больше не идет за нами?
Тауг пожал плечами:
– Не вижу, с какой стати Оргу идти за нами.
– А вдруг кто-нибудь нападет на нас?
– Я постараюсь отбиться. Теперь у меня есть это. – Он указал на кинжал Логи. – Так что сейчас мы в лучшем положении против прежнего. Раньше у меня был похожий кинжал, только далеко не такой красивый. И когда мой конь наконец добрался до Утгарда, я засунул его под кровать и напрочь забыл про него. Но про этот я не забуду никогда в жизни.
– Он ужасно большой, – заметила практичная Этела.
– Он великоват для моей руки, – согласился Тауг, – но, мне кажется, рукоятка здесь сделана из кости – либо ангрида, либо просто крупного животного. Так или иначе, я наверняка сумею обтесать ее и отшлифовать песком. Придется потрудиться, но дело того стоит. А теперь расскажи, что тебе говорила мама?
– Все рассказывать? Она много чего говорила.
Тауг кивнул:
– Да, все.
– Ну, она сказала пойти в замок с вами, только вообще никогда не возвращаться оттуда. Выполнять все ваши приказы, чтобы остаться с вами. Поскольку вы мои соплеменники, а чем ближе я буду к своим соплеменникам, тем лучше для меня. Она наказала мне умыться, постараться одеться покрасивее и вести себя очень-очень хорошо – и тогда, может, вы позволите мне остаться. Но если вы станете гнать меня обратно, она сказала не уходить, а спрятаться и дождаться, когда вы забудете, что хотели отправить меня домой.
– Я не погоню тебя обратно, – заявил Тауг.
– Ну, она имела в виду всех вас.
Пройдя еще десятка два шагов, Тауг спросил:
– А как же она сама? Наверное, нам нужно попытаться вызволить и твою маму тоже?
– Она сказала не возвращаться за ней, она все равно умрет. – В голосе Этелы послышались нотки безысходности. – Она так говорит. В смысле, когда вообще говорит, не обязательно со мной. Только Вил позаботится о ней, он всегда заботится. И Гиф, и Алка тоже.
– Вил твой отец?
Этела помотала головой:
– Мой папа умер. Но Вил любит нас с мамой и помогает нам, когда может.
– Логи тоже умер, – задумчиво заметил Тауг.
– Угу.
– Интересно, что станется с твоей мамой и другими людьми, которыми он владел.
– Ну, я не знаю.
Тауг с пару минут размышлял над этим вопросом, а потом указал пальцем вперед:
– Смотри! Вон мост через крепостной ров. Видишь?
– Там мы будем в безопасности?
– В большей безопасности, чем здесь. Что еще говорила твоя мама? Ты сказала, она много чего говорила.
– Я забыла. Вести себя хорошо и понравиться людям, которые как я, и отправиться с ними на юг, где они живут, и рассказать про мантикор и маргаритки.
– Про что?
– Про мантикор и маргаритки, только я не знаю, что это такое. Мама часто о них говорила.
– И что именно?
– Не знаю. А что это такое?
– Тебе нужно напрячь память, – настойчиво сказал Тауг. – Что она говорила о них?
– Они на платьях, кажется, и на шарфах. Чаще она просто повторяла слова. Мантикоры и маргаритки, мантикоры и маргаритки, вот так. Вы знаете, что это такое?
– Маргаритка – это такой цветок, – медленно проговорил Тауг, – желтый и очень милый. А что такое мантикора, я не знаю.
Они беспрепятственно миновали заснеженный мост и вошли в ворота. Этела на мгновение остановилась и задрала голову, чтобы посмотреть на Утгард, возвышавшийся подобием черной горы на фоне зимнего звездного неба.
– Я знала, что он страшно, страшно огромный, но не представляла, что настолько огромный.
– В нем легко заблудиться, – сказал Тауг. – Здесь нужно соблюдать осторожность, покуда хорошенько не запомнишь дорогу.
– Угу.
– У моей сестры комната наверху. Может, ты переночуешь там. Я спрошу.
– Я с вами, – твердо сказала Этела. – Так мама велела.
– Там видно будет. Может, ты поможешь мне заботиться о Мани. Вообще-то за него отвечаю я, но в мое отсутствие – как сейчас, например, – кто-то же должен присматривать за ним, а никто не присматривает, разве что ведьма.
– Ведьма?
Тауг кивнул:
– Ее зовут Халд, и она не только ведьма, а еще и призрак. По правде говоря, я не знаю, заботятся ли призраки о ком-нибудь.
– Там, где мама жила раньше, водился призрак, – сообщила Этела. – Только он был страсть какой жуткий, и он заботился о доме, а вовсе не о людях. Мама говорила, он никого особо не любил, а многих так просто ненавидел. Я не хочу слушать про вашу ведьму, поскольку мне и без того будет страшно ночью.
Направляясь к проходу для вылазок, через который покинул Утгард, Тауг размышлял о том, что не раз испытывал страх, а часто и настоящий ужас, с тех пор как сэр Эйбел взял его с собой в лес. Если точнее, практически постоянно, за исключением двух-трех случаев, когда он был слишком измучен, чтобы пугаться или испытывать любое другое чувство.
– Это бессмысленно, – сказал он.
– Что именно?
– Бояться все время. Бояться нужно только в особых случаях. Лишь время от времени. Или вообще никогда. Ты ведь обычно спала в доме ангрида, верно? С мамой?
– Угу. Каждую ночь.
– Я бы боялся. А тебе было страшно?
– Угу, только я привыкла. Мы ведь там жили.
– Так вот, я намерен перестать бояться – по крайней мере, попытаюсь. Если меня убьют, я просто умру, и на этом все кончится. Но меня не заставят пугаться каждый раз.
В кромешной тьме коридора Этела прошептала:
– А вы не боялись, когда убивали хозяина?
– Мне потом стало страшно, а когда все происходило, я просто старался действовать быстро – схватить кинжал и отскочить в сторону, чтобы великан не раздавил меня.
Рукояткой кинжала, взятого у Логи, Тауг постучал по железной двери: три удара, а потом еще два. В следующий миг раздались скрежет засова и приглушенное кряхтение единственного лучника, с трудом открывающего массивную дверь, которую любой ангрид распахнул бы без малейшего усилия.
Она медленно отворилась, и Арн сказал:
– Вот и вы, оруженосец Тауг. Сэр Эйбел хочет поговорить с вами, прямо сейчас.
Дверь королевской опочивальни открыла Ульфа, и несколько мгновений мы стояли, уставившись друг на друга. Наконец я сказал:
– Я знаю тебя, а ты знаешь меня.
Она потрясла головой:
– Как ваше имя, сэр? Я… мне бы хотелось, чтобы вы сами назвались.
– Меня зовут сэр Эйбел Благородное Сердце.
Она почтительно присела.
– Вашу покорную слугу зовут Ульфа. Она жена вашего слуги Поука.
– Однажды ты сшила мне рубашку.
– И штаны. И последовала за вами, когда вы и ваш пес, вместе с моим отцом Таугом, перебили вольный отряд.
Я кивнул.
– Я хочу поговорить с тобой и Поуком, когда освобожусь. Он здесь?
– Я приведу его, сэр, – сказала она и проскользнула мимо меня.
Королевская опочивальня казалась огромной, как грот грифона, и вообще похожей на пещеру; высокий потолок (покрытый росписями, представлявшими сцены сражений и пиров) еле виднелся в полумраке; бюро, сундуки и кресла не уступали по величине хижинам. Посредине, на малиновом с черными узорами ковре размером с хорошую поляну, стояла кровать, под которой Тауг совещался с Баки и Мани, – и она казалась маленькой, пока вы не замечали подле нее рабынь, не достававших головами даже до нижнего края деревянной рамы и вынужденных подниматься по приставным лестницам, чтобы обслуживать короля и расхаживать по одеялам, под которыми он лежал на простыне, вполне способной служить гротом на «Западном купце».
Рядом с кроватью, на обитом декоративном тканью сиденье позолоченного кресла, стоял Бил и разговаривал с Гиллингом, который сидел почти прямо, обложенный огромными подушками. Когда Бил изумленно оглянулся на меня, я остановился и поклонился:
– Милорд.
– Он здесь, – сказал Бил Гиллингу. – Не знаю, как такое возможно, но он здесь.
Гиллинг слабо шевельнул рукой:
– Сэр Эйбел. Подойдите.
Я подчинился, взобравшись по приставной лестнице на кресло, где стоял Бил.
– Сколь милостивы к нам наши предки, – с усилием проговорил Гиллинг. – Они благосклонно помогают нам, своему недостойному сыну. Сначала пришел Шилдстар, теперь вы. Наша королева… вы знаете нашу королеву?
– Имею такую честь, ваше величество. Именно королева Идн прислала меня к вам.
– Она была здесь минуту назад. Прелестная девушка.
Я решил, что Гиллингу приснилось.
– Да, она очень красивая женщина, ваша величество. Вам можно позавидовать.
– Она гадала по звездам. – Гиллинг вздохнул. – Она предсказывает будущее по звездам, по картам и по полету птиц, ибо она не только красива, но и мудра. Сэр Эйбел спасет нас. Сэр Эйбел, сказала она, явится сегодня вечером. Вы – сэр Эйбел?
– Да, ваше величество.
– И другого нет?
– Мне о таком неизвестно, ваше величество.
– И мне тоже, – вставил Бил.
– Это вы перебили наш пограничный отряд?
– Если бы я знал, что они ваши подданные, ваше величество…
Слабым движением огромной бледной руки Гиллинг пресек мои объяснения.
– Вы прощены. Помилованы. Мы осаждены мятежниками.
– Я слышал, ваше величество.
– И потому мы говорим… – Гиллинг умолк. Глаза его закрылись, и на какое-то время, показавшееся мучительно долгим, в огромном помещении воцарилась тишина, нарушаемая лишь шепотом рабов, подобным шелесту ивовых листьев на легком летнем ветерке. – Бил…
– Я здесь, ваше величество.
– Вы говорили, он еще очень далеко. И Тиази говорил.
– Да, ваше величество. Я искренне так считал. Вне всяких сомнений, лорд Тиази тоже.
– Это сэр Эйбел? Он действительно здесь?
– Да, ваше величество. Он стоит рядом со мной.
– Подойдите, сэр Эйбел. Ближе. Вы боитесь нашего прикосновения?
– Нет, ваше величество.
Я переступил с кресла на кровать, которая оказалась жестче, чем я ожидал.
Рука Гиллинга нашарила меня, и глаза Гиллинга открылись.
– Шлем, кольчуга и меч. У вас есть щит, сэр Эйбел?
– Да, ваше величество, а также копье, лук и колчан со стрелами. Я могу принести их, коли ваше величество желает увидеть.
– Травянисто-зеленый щит, ваше величество, – вставил Бил, – с изображением черного дракона.
– Они говорили, вы прибудете не скоро, сэр Эйбел. Только сегодня днем нам доложили, что вы еще далеко.