Она зашла в кабину лифта линии С и проехала несколько остановок вверх по Башне. Вскоре Леда оказалась перед огромной каменной аркой, перевезенной из старого британского университета. Высеченные там огромные буквы складывались в название – «Беркли-скул».
Пройдя под аркой, Леда облегченно выдохнула – ее линзы автоматически выключились. До гибели Эрис она и не думала, что будет радоваться школьной техсети.
Шаги Леды эхом отдавались в безмолвных коридорах. Ночью атмосфера здесь была зловещей, повсюду лежали мрачные сизые тени. Ускорив шаг, Леда миновала пруд с водяными лилиями и спортивный комплекс. Целью ее была синяя дверь в самом конце школьной территории. Во внеурочные часы эту комнату запирали, но, как член студенческого совета, Леда имела доступ ко всем помещениям. Она шагнула вперед, позволяя системе безопасности сканировать ее сетчатку, и дверь послушно распахнулась внутрь.
Леда не бывала в Обсерватории с прошлой весны, когда закончился курс астрономии. Все здесь осталось по-прежнему: просторное круглое помещение, оборудованное телескопами, экранами с высоким разрешением и громоздкими устройствами для обработки данных, с которыми Леда так и не научилась управляться. Над головой возвышался геодезический купол. А в самом центре, на полу, находилось главное достояние этой комнаты: сверкающий клочок ночного неба.
Обсерватория была одним из немногих мест Башни, выходивших за пределы этажа. Леда не знала, как администрации школы удалось получить разрешение, но ее это лишь радовало, поскольку здесь создали Овальное Око: вогнутое окно в полу, около трех метров в длину и двух в ширину, сделанное из трехкратно усиленного оргстекла. Оно напоминало о том, как высоко они находились, почти на самом верху Башни.
Леда приблизилась к краю Овального Ока. Внизу раскинулась темнота, густой сумрак, где иногда мелькали огоньки – возможно, фонари общественного парка на пятидесятом этаже. В голове Леды пронеслась дикая мысль: а что, если ступить на оргстекло? Пусть все катится к чертям!
Конечно, такой поступок был за гранью дозволенного, но Леда знала, что конструкция выдержит ее вес. Она посмотрела вниз. Под балетками простиралась пустота – обширное, бесконечное пространство между Ледой и всепоглощающей темнотой. «Вот что увидела Эрис, когда я толкнула ее», – с отвращением к самой себе подумала Леда.
Она села на корточки, не думая о том, что от падения с двухмильной высоты ее отделяют лишь несколько сплавленных слоев углерода. Подобрав колени к груди, Леда опустила голову и закрыла глаза.
Комнату перечеркнул луч света. Леда испуганно вскинула голову. Никто, кроме членов студенческого совета и преподавателей астрономии, не имел доступа в Обсерваторию. Чем она объяснит свое присутствие?
– Леда?
Сердце сжалось, когда она узнала голос.
– Эйвери! Ты что здесь делаешь?
– Наверное, то же, что и ты.
Леда была в замешательстве. Она не оставалась наедине с подругой с той ужасной ночи – когда уличила Эйвери в их с Атласом отношениях и та повела ее на крышу, где все в итоге пошло кувырком. Леде хотелось что-нибудь сказать, но мысли притихли. Да и что говорить после всех секретов, которые они с Эйвери хранили? Точнее, похоронили.
Повергая Леду в ужас, раздался звук приближающихся шагов. Эйвери подошла и села на противоположной стороне Ока.
– Как ты сюда попала? – не удержалась от вопроса Леда.
Общалась ли Эйвери до сих пор с Ваттом, хакером с низов, который помог Леде узнать главный секрет подруги? Сама она не встречалась с ним после той ночи. Ватт мог взломать что угодно: у него имелся квантовый компьютер, который он ото всех прятал.
Эйвери пожала плечами:
– Я попросила директора дать мне допуск к этой комнате. Здесь мне становится лучше.
«Ну конечно!» – со злостью подумала Леда. Ей ли не знать, что ответ окажется столь банальным: для идеальной Эйвери Фуллер не существовало запретов.
– Я тоже по ней скучаю, – тихонько проговорила Эйвери.
Леда уставилась в безмолвную, безграничную ночь, лишь бы не видеть глаз Эйвери.
– Леда, что произошло той ночью? – прошептала ее бывшая подруга. – Что ты приняла?
Воспоминание о многочисленных таблетках, проглоченных в тот день, еще глубже повергло Леду в омут раскаяния.
– День выдался тяжкий. Я о многих узнала правду – о людях, которым доверяла. И которые использовали меня! – воскликнула она и с проблеском наслаждения отметила, как вздрогнула Эйвери.
– Леда, прости меня. Но прошу, давай поговорим.
Больше всего Леде хотелось излить душу: рассказать, как она раскрыла роман своего подлого отца с Эрис, как гадко ей было оттого, что Атлас переспал с ней в жалкой попытке забыть Эйвери. Как пришлось опоить Ватта, чтобы выпытать крупицу истины.
Но стоит узнать правду, назад дороги нет – так уж все устроено. Сколько бы таблеток ни закидывала в себя Леда, правда не уходила, прячась в уголках ее сознания. Всех лекарств мира не хватило бы, чтобы прогнать эту назойливую гостью. Поэтому-то Леда и сорвалась на Эйвери – накричала на нее на крыше, не осознавая, что именно говорит. Среди разреженного воздуха у нее кружилась голова, мешая ориентироваться в пространстве. И тут по лестнице поднялась Эрис и заявила Леде, что ей жаль! Можно подумать, ее чертовы извинения поправили бы тот вред, который она нанесла семье Леды. Зачем Эрис шла к ней, ведь Леда просила ее остановиться? Ей просто пришлось ее оттолкнуть.
Она не виновата, что не смогла рассчитать силу.
Леде ужасно хотелось признаться во всем своей лучшей подруге, выплакаться, как ребенок.
Но из-за упрямства и стойкой гордыни слова застряли в горле. Она сощурилась и высоко подняла голову.
– Тебе не понять, – устало сказала Леда.
Да и какая теперь разница? Эрис больше нет.
– Тогда помоги мне понять. Леда, нам не обязательно кидаться друг в друга угрозами. Почему ты не можешь рассказать всем, что произошел несчастный случай? Я знаю, ты не хотела навредить Эрис.
О том же самом Леда думала сотни раз, но, услышав это от Эйвери, оцепенела от страха.
Эйвери ничего не понимает, потому что получает все на блюдечке. Но Леда знала, что произойдет, стоит ей рассказать правду. Скорее всего, начнется расследование, затем будет суд. И то, что она пыталась скрыть правду, еще ухудшит ее положение. А в итоге всплывет то, что Эрис спала с ее отцом. И семья Леды, ее мама пройдут через ад. Нет уж, она не такая дура. Уж слишком бросается в глаза мотив, заставлявший ее желать смерти Эрис.
Как смела Эйвери вот так заявляться сюда и выносить ей оправдательный приговор! Она кто – богиня правосудия?
– Никому не рассказывай! А иначе, клянусь, ты пожалеешь.
Ее яростная угроза повисла в тишине. Леде показалось, что воздух в комнате остыл на несколько градусов.
Испытывая острое желание уйти, она поднялась на ноги. Сойдя с Овального Ока на ковролин, Леда заметила, что из ее сумки что-то выпало: две ярко-розовые таблетки снотворного.
– Рада видеть, что некоторые вещи неизменны, – отстраненно проговорила Эйвери.
Леда не стала ее переубеждать. Эйвери увидит все так, как захочет.
На пороге Леда обернулась. Эйвери опустилась на колени в центре Овального Ока, прижав ладони к поверхности оргстекла. Ее взгляд устремился вниз. Было в этом что-то тоскливое и безнадежное, будто она молилась, пытаясь вернуть Эрис к жизни.
Спустя пару секунд Леда поняла, что Эйвери плачет. Наверное, во всем мире она была единственной, кого слезы красили: глаза ее еще больше наливались синевой, блестящая влага на щеках лишь подчеркивала совершенство лица.
В этот момент Леда вспомнила, почему ненавидела Эйвери.
И отвернулась, оставляя бывшую лучшую подругу одну на крошечном лоскутке неба.
Каллиопа
Девушка внимательно изучала свое отражение в смарт-зеркале во всю стену. Тонкие красные губы изогнулись в одобрительной улыбке. Сегодня она надела темно-синий короткий комбинезон, вышедший из моды года три назад, но выбрала его намеренно: ее приводили в восторг завистливые взгляды, которые все женщины в отеле бросали на ее длинные загорелые ноги. Девушка встряхнула волосами, зная, что солнечно-золотые серьги идеально подчеркнут карамельные пряди, и захлопала накладными ресницами – не имплантатами, а органическими, выращенными после длительной и болезненной генетической процедуры восстановления в Швейцарии.
Весь облик девушки излучал небрежную, непринужденную, гламурную сексуальность. «Вот она, истинная Каллиопа Браун», – подумала она с ноткой самолюбования.
– На этот раз я – Элайза. А ты? – спросила мама, словно прочитав ее мысли.
Благодаря светло-русым волосам и невероятно гладкой молочной коже казалось, что эта женщина неподвластна времени. Кто видел их вместе, не мог сказать наверняка, мать с дочерью перед ним или две сестры.
– Подумываю стать Каллиопой.
Девушка примерила на себя это имя, словно удобный свитер. Вымышленное имя Каллиопа Браун было ее самым любимым. И отчего-то оно очень подходило Нью-Йорку.
– Мне нравится, – кивнула мама, – хотя его невозможно запомнить. Но звучит… дерзко.
– Зови меня Калли, – предложила Каллиопа, и мама рассеянно кивнула.
Обе знали, что она станет обращаться к Каллиопе в ласкательной форме. Как-то раз мама перепутала вымышленное имя и тем самым все испортила. С тех пор она боялась наступить на те же грабли.
Каллиопа обвела взглядом интерьер дорогого отеля, подмечая шикарные диваны со светящимися золотыми и голубыми нитями – в тон небу, – толпу бизнесменов, отдававших команды на линзы. Заметив в углу характерное мерцание – за ними следила камера видеонаблюдения, – девушка подавила желание подмигнуть.
Внезапно, не получив даже предупреждения, Каллиопа обо что-то споткнулась и полетела на пол. Едва успев опереться на руки, сильно ударилась бедром. Содранная кожа на ладонях вспыхнула от боли.
– О боже! – Элайза элегантно присела рядом с дочерью.
Каллиопа застонала, что было не так уж сложно – она в самом деле больно ушиблась. Сердце ее бешено колотилось. Целы ли каблуки?
Мама чуть мотнула головой, и девушка застонала сильнее, выжимая из себя слезы.
– С ней все в порядке? – раздался юношеский голос.
Каллиопа осмелилась поднять голову и посмотреть на парня из-под полуопущенных век. Наверняка служащий со стойки регистрации: гладковыбритое лицо, на груди – ярко-голубой голобейджик с именем. Каллиопа бывала в разных пятизвездочных отелях и знала, что важные персоны не разглашают свое имя направо и налево.
Боль немного стихла, но Каллиопа не удержалась и застонала громче, подобрав колено к груди и демонстрируя свои дивные ноги. С радостью отметила на лице парня вспышку интереса и растерянность, даже панику.
– Конечно, с ней не все в порядке! – фыркнула Элайза. – Где администратор?
Каллиопа молчала. Она предоставляла маме вести все разговоры на первом, подготовительном этапе. К тому же сама Каллиопа изображала пострадавшую.
– П-простите, я его позову… – заикаясь, ответил парень.
На всякий случай Каллиопа всхлипнула, хотя это было и необязательно. Внимание окружающих сосредоточилось на них с матерью, вокруг стали собираться зеваки. Словно дурной парфюм, парня с ресепшена окутывало облако волнения.
– Я – Оскар, администратор, – подоспел к ним полный мужчина в строгом темном костюме. – Что здесь произошло?
Каллиопа с удовольствием отметила его дорогие ботинки.
– Произошло то, что моя дочь упала в вашем холле! Здесь какая-то лужа! – Элайза указала на мокрое пятно, где одиноко лежала долька лайма. – Неужели здесь не оплачивают услуги уборщиков!
– Приношу свои искренние извинения. Могу вас заверить, что такого раньше не случалось, миссис…
– Мисс Браун, – фыркнула Элайза. – Мы с дочерью планировали остановиться здесь на недельку, но теперь я не уверена. – Она чуть наклонилась. – Милая, ты можешь идти?
Это был сигнал.
– Мне очень больно, – ахнула Каллиопа и покачала головой.
По ее щеке скатилась слезинка, нарушая идеальный макияж. Доносился сочувственный шепот толпы.
– Позвольте, я обо всем позабочусь, – взмолился Оскар, покрываясь густым румянцем. – Я настаиваю. Для вас будет выделен номер за счет отеля.
Пятнадцать минут спустя Каллиопа с матерью уютно расположились в угловом номере. Каллиопа осталась лежать в постели – ее нога покоилась на треугольнике из подушек. Пока носильщик разгружал багаж, девушка не двигалась с места. Она не открыла глаз, даже когда входная дверь захлопнулась, и подождала, пока мама не вернется в комнату.
– Все чисто, дорогая, – сказала Элайза.
Девушка грациозно поднялась, скидывая гору подушек на пол.
– Мам, как ты могла? Сделала мне подножку без предупреждения!
– Прости, но ты не умеешь убедительно падать. Слишком у тебя развиты инстинкты самосохранения, – ответила Элайза из гардеробной, где уже разбирала свою коллекцию вечерних платьев, спрятанных в чехлы с цветной маркировкой. – Чем я могу загладить свою вину?
– Начнем с чизкейка.
Каллиопа дотянулась до висевшего на двери белого халата с вышитой синей буковкой «N» и облачком на переднем кармашке. Закуталась в него, позволяя нитям пояса моментально сплестись.
– Как насчет чизкейка и вина?
Парой взмахов руки Элайза вызвала голографическое меню отеля и заказала лосось, чизкейк и бутылку «Сансер». Благодаря терморегулируемой системе воздушных труб вино прибыло в номер за считаные секунды.
– Дорогая, я тебя очень люблю. Еще раз прости, что вынудила тебя так упасть.
– Я все понимаю, – пожала плечами Каллиопа. – Издержки бизнеса.
Мама налила им вина и подняла свой бокал:
– За новое дело!
– За новое дело! – с улыбкой отозвалась Каллиопа.
От этих слов по телу прокатилась знакомая волна радостного предвкушения. Так они с мамой говорили каждый раз по приезде на новое место. А Каллиопа больше всего на свете обожала новые места.
Она перешла в гостиную и встала возле окна из оргстекла, выступающего наружу клином. За ним открывался чудесный вид на Бруклин и темную ленту Ист-Ривер. По поверхности реки скользили тени, – скорее всего, проплывали суда. На город опустился вечер, размывая очертания предметов. Тут и там вспыхивали огоньки, словно далекие звезды.
– Так вот он какой, Нью-Йорк, – задумчиво протянула Каллиопа.
Не один год вместе с мамой странствуя по миру, она много раз стояла возле таких же окон роскошных отелей и разглядывала города – неоновый муравейник Токио, жизнерадостный хаос Рио, увенчанные куполами небоскребы Мумбаи, белеющие в лунном свете, словно кости. Наконец она приехала в Нью-Йорк.
Здесь была родина великих супербашен, первый небесный город. Каллиопа уже испытывала к нему необъяснимую нежность.
– Великолепный вид. – Элайза подошла к дочери. – Напоминает панораму с Лондонского моста.
Потерев глаза, которые чесались после пересадки сетчатки, Каллиопа пристально посмотрела на мать. Они редко вспоминали прежнюю жизнь. Элайза решила не развивать тему. Глотнув вина, она устремила взгляд за горизонт.
«Какая же она красавица», – подумала Каллиопа. Правда, теперь красота матери стала пронзительной, несколько искусственной: виною тому многочисленные операции по смене внешности, чтобы при переезде ее никто не узнал. «Я делаю это ради нас, – повторяла Элайза, – и чтобы тебе не пришлось ничего менять. По крайней мере, пока». В своих аферах она поручала Каллиопе лишь второстепенные роли.
Уже семь лет прошло, как они покинули Лондон и с тех пор переезжали с места на место. Нигде не задерживались подолгу, чтобы их не поймали. В каждом городе использовали одну и ту же схему: обманным путем проникали в самый дорогой отель самого дорогого района и несколько дней разнюхивали обстановку. Затем Элайза выбирала себе цель – человека с огромным состоянием, но достаточно глупого, чтобы поверить в ее историю. Когда жертва понимала, что произошло, Элайза и Каллиопа были уже далеко.
Люди назвали бы их мошенницами, аферистками или воровками. Однако Каллиопа считала себя и маму очень умными и обаятельными женщинами, которые нашли способ изменить правила игры. Как говорила Элайза, богатым слишком многое достается даром. Так чем они с дочерью хуже?
– Пока не забыла, это для тебя. Только что загрузила имя Каллиопа Элерсон Браун. Ты ведь этого хотела, да? – Мама протянула ей сверкающий наручный компьютер.