- Нет, - сказал Илан. - Я его сын.
- Но вам же тогда совсем немного лет! И вы в вашем возрасте беретесь за такие серьезные операции?
- Вставайте вместо меня, - пожал плечами Илан. - Буду благодарен.
- Я не оперирую. Вот доктор Актар - он бы мог.
Илан снова пожал плечами. Ему почему-то не верилось. Я сам ничего не делаю, но так, как делаете вы, нельзя, - с подобной позицией он уже встречался.
Доктор Никар ушел с середины обеда, вспомнив, что у него выходной, а он два дня не был дома. Зато появился доктор Арайна. Высокий, худой, с серым брахидским лицом, с седой щетиной на бритой голове, налил себе полный бокал виноградной водки, спокойно выпил, словно воду, и молча сел закусывать. На выходные доктор Арайна не ходил, где жил, было непонятно. Видимо, у себя в отделении. Заказы в аптекарский корпус от него поступали очень необычные. Один раз Арайне дали подежурить в приемнике, так он чуть не половину поступивших забрал оттуда к себе. В отделении у него, однако, был абсолютный порядок и те, кто поступал по горячке, выпрыгивал в окна или кидался с ножами на родственников и соседей, выходили потом почти обычными людьми. Ну, или сидели внутри относительно спокойно.
- У доктора Илана есть талант, - сказал Гагал. - А при таланте хирург вырастает быстрее и идет дальше, чем без таланта. У меня, например, таланта нет. Поэтому я из своего акушерского выходить боюсь.
- Позвольте, но что такое талант в хирургии? - с апломбом возразила госпожа Джума, не имеющая к хирургии совершенно никакого касательства. - Хирургия строится на знаниях и опыте. Можно получить знания, но без опыта ничего хорошего в этой сложной области не сделаешь.
- Талант это решительность при клиническом отсутствии криворукости, - вдруг вступил в разговор доктор Наджед. - Знания заменить не может, зато любой опыт начинается с первого раза. А на второй раз он уже есть. Здесь в госпитале мы не принимаем отговорок "я не умею" и "я не знаю". Узнайте и научитесь. Если хотите работать с нами и как мы.
Илан понял, что ему не льстит исследовательский интерес, направленный на него лично. Ему вспоминались неполные пять лет на Ходжере. Каждый день, без перерыва, без передышки, от зари до зари - либо учишь, либо применяешь выученное на практике. Снова учишь и снова применяешь. Раз примененное совершенствуешь. Не обучение. Дрессировка. Жесткая и жестокая. Обремененная моральной нагрузкой: "Лечить, когда возможно, но облегчать страдания всегда". Один раз за все время его отпустили отдохнуть на декаду. Планы были грандиозные, но, по итогу, Илан эту декаду проспал. И один раз он сам болел, но читать и учиться на это время не бросил. Лучший выпускник курса, где до конца обучения доходят хорошо, если трое-четверо из десяти. Именно это ему было не лестно. Ему это было просто очень нужно. Нужно и сейчас. А опыта мало, да. Опыт это не год, не два, не три. Это минимум десять.
Он встал из-за стола, извинился, поклонился. И сбежал.
Куда идти, были варианты. В лабораторию, в приемник, домой. Из всех возможных Илан выбрал третий этаж, отведенные под жилье комнаты. Потому что если ты в чужой стране, в чужом доме, среди чужих людей, тебе и так несладко. А если ты при этом еще заболел и родные тебя оставили, предпочтя попивать вино с Гагалом и умничать со все менее и менее дружелюбным Наджедом, то тебе должно быть вдвойне и втройне нехорошо.
Дверь, за которой шумели, Илан пропустил. Там с визгом и беготней обустраивалось семейство доктора Раура. Дверь рядом оказалась заперта изнутри на щеколду. Внутреннего замка с ключом в ней не было. Илан постучал. Тишина. Постучал еще раз. Тяжелые, очень тяжелые и очень медленные шаги. И странное раздумье - отпирать ли. Илан стукнул еще пару раз, деликатнее, чем прежде. Щеколда отодвинулась, а дверь Илан открыл сам. Поднырнул шеей под руку и отвел доктора Актара в сырую необжитую постель. Потрогал лоб, пощупал пульс. Поднял одежду, понажимал на живот выше, ниже, совсем внизу, обстучал пальцами. Спросил:
- Стетоскоп есть?
- Зачем?
- Хочу узнать, выдержит ли сердце.
- Моя жена послала?
- Странно, но нет. Сам пришел. Много крови в моче?
- Почти пополам. Сколько жизни мне пообещаешь?
- От десяти до тридцати дней. Зависит от кровопотери и возможности осложнения инфекцией.
- Правильно. Здоровое сердце или больное - ничего не изменится. Нет смысла изучать.
- Я не согласен.
- Посмотри.
Доктор Актар показал на столик, где стояли лекарства. Илан взял в руки три пузырька. Один подписан, мочегонное. Другой без ярлыка, по запаху сердечные капли. Третий наперсточник с пьяным грибом. Последний рубеж перед могилой. После него ниторас на операции использовать бессмысленно. Не подействует. Для эфира вмешательство на почке слишком близко к диафрагме, слишком длительное. Слишком травматичное и глубокое операционное поле. Но можно оставить для резерва на случай непредвиденных осложнений. На живую к почке не подберешься. По крайней мере, доктор Актар так думает. Поэтому списал себя в покойники.
- Давно принимаете?
- Месяц... или месяц с чем-то. Всю дорогу от Дартаикта. И раньше принимал. Сейчас бестолку, сколько ни выпей... Я ценю порыв. Но мне нельзя помочь. Да и ты пока не хирург. Ты пока щенок хирурга. Ну... спасибо тебе за доброту...
- Давай договоримся так, дядя, - сказал Илан, ловя себя на том, что некоторые вещи делает машинально, например, гладит пациентов по голове, а пациенты от этого удивляются. - Сделаем все по канону. Спустимся в смотровую. Соберем консилиум, пригласим наших врачей, пригласим доктора Раура. Скажут промывать, будем промывать. Скажут не трогать, не будем трогать. Если скажут резать, будем резать. У меня есть свое мнение, но я бы выслушал старших. Камень или кисту вырезать сумею. Пусть я щенок хирурга. Я все же кое на что способен. Если опухоль или гной... Удалить почку по классической ходжерской схеме... смогу. А как ты лежишь и ждешь смерти, смотреть не могу. Извини. Помощь тебе необходима, и это не обсуждается.
- Я не выдержу боли, даже если здоровое сердце. Ты же меня зарежешь...
- Режут на большой дороге, а здесь госпиталь. Можно сделать под местным обезболиванием и седацией. Не бойся, доктор. Я умею без боли. Или почти без боли. Если на то пошло, я в госпитале не единственный хирург. Нужно будет, доктор Наджед отложит завтра поездку в лепрозорий.
- Не выдумывай. Отпусти. Дай умереть спокойно.
- Не обсуждается, - вздохнул Илан, сгреб со столика все лекарства, чтоб не наглотался всего подряд, как маленький, пока никого нет, пошел стучать соседям и за санитарами - помочь спуститься.
Полторы сотни пузырей гиффы ночью сделали очень правильно. Хватит обезболить доктора Актара с головы до ног раз десять. Больно ему не будет. Будет неприятно и страшно, но не больно. Если есть, зачем жить, выдержать можно.
* * *
Видимо, благодаря присутствию доктора Наджеда у Илана в этот раз все шло так. Вопреки арданскому обыкновению и прочим глубоким арданским традициям. Точно, сухо, без неожиданностей, с минимальной кровопотерей, несмотря на обилие вовлеченных сосудов и большое операционное поле. Правда, за стражу, прошедшую от первого укола гиффы до наложения кожного шва, Илан думал, что поседеет. Бригада с ним работала доктора Наджеда, опытнейшая из всех. Доктор Раур перестал задавать глупые вопросы, как только встал ассистировать, и повел себя вполне толково. Нервничал немного вначале, оглядывался на Наджеда вместо Илана, но быстро сориентировался, кто ведет, и взял себя в руки. Доктор Наджед Илану сказал: ты должен уметь всё, ты и умеешь всё, делай, я буду стоять рядом, понадобится помощь, подскажу. Но не оправдал надежд Илана на поддержку и ни во что не вмешивался. Только увидев выделенную из рубцовых сращений почку, сказал: аспирируй и удаляй эту... на... радикально.
И все бы здорово, только пациент был в сознании. Гиффа действовала правильно, боль блокировала, мышечный тонус ослабляла, но ничего не делала со страхом, который был хуже всякой боли. Пьяный гриб довел Актара до невосприимчивости любых успокаивающих и усыпляющих средств. Илан на своей шкуре в полную глубину прочувствовал все ужасы доктора Гагала, когда режешь и шьешь по живому, и краем глаза все время видишь, как у человека, привязанного в неудобной позе к столу, непрерывно текут слезы, а серые губы беззвучно произносят какую-то повторяющуюся и повторяющуюся молитву. Он не теряет сознание, не спит, даже не закрывает глаза. А операция изнурительно долгая, непростая, ты должен делать все быстро и озвучивать, что делаешь, чтобы не было ни одного провисшего момента, когда никто не знает, что дальше, и ни одной упущенной зря капли крови. И, вроде, без боли, но... Все слышит, все понимает, а стоит чуть повысить голос в какой-то момент, и слезы бегут сильнее.
Когда закончили, отвязали фиксирующие Актара полотенца, уложили на спину и по шею укрыли чистой простыней, Илан попросил табурет, глоток воды, сел рядом взял Актара за руку и просто некоторое время сидел молча. Наджед и Раур ушли. Раздутая уродливая почка в терминальной стадии гидронефроза с набором коралловых камней внутри, лежала в лотке на окрашенной кровью салфетке. Практически нерабочая, только кровила и со стражи на стражу собиралась воспалиться. Незачем спасать такое сокровище, она не жилец сама и утащит за собой хозяина. Доктору Актару повезет, если все несчастья пришлись на правую, и левая хотя бы относительно здорова. Надежда есть, левая не пальпируется.
В дверь легонько, но настойчиво стучали. Илан повернул голову к пациенту, сказал:
- С днем рождения.
- Не учи жить, доктор, - еле слышно ответил тот и наконец закрыл глаза.
Чуть пахло дымом от раскаленной железной печки. Погасли яркие лампы, после них свет обычных казался желтым сумраком. Илан только сейчас заметил, что ветер с моря бросается в окна не то хлесткими зарядами дождя, не то ледяной крупой. На город надвигался настоящий зимний шторм. К другой стороне стола подошла сестра с чайной ложкой воды смочить Актару рот - все, что пока можно. Два глотка дадут через половину стражи. А еще через стражу гиффа начнет полностью отходить, и нужно будет думать, чем обезболивать дальше, потому что Илан обещал сделать без боли, обещания надо выполнять, два варианта уже испробованы и не прошли, а в голове пусто. Разве, того же нитораса уколоть. Лошадиную дозу. Усыпить не усыпит, но облегчить состояние может. Только придется двое суток дежурить рядом. Минимум двое суток. Ну, и ладно, после того, что сделал, уже ерунда...
В дверь продолжали тихо и упорно стучать. Илан пожал Актару руку, завернул сверху почку салфеткой, забрал лоток и поднялся. Пора смотреть, с кем плохо по ту сторону двери.
Стучал уборщик, боялся войти при докторе. Попросил разрешения сказать, что к доктору Илану посетители, ждут в коридоре. Илан кивнул. Пошел за ширму умываться, думая: ночь же. Шторм. Что, к чертям сутулым, за посетители? Только у префектуры есть такой талант - впереться не глядя, неурочно, по своим интересам, никак Илана не касающимся, и требовать к себе внимания, а то и соучастия. Про префектуру Илан с госпитальными заботами совсем забыл. И не только про префектуру. Забыл про Руту, Номо, про корабль, про книги, про Адара, про префекта тетю Миру и верящего в доброту и людей кира Хагиннора. И даже про опасные ящики на складе.
Про себя забыл. Белой шелковой рубахе с жемчугом по вороту, манжетам и подолу за операцию пришлось несладко, хоть она и была надежно прикрыта. В префектуре, где отдельным приказом запрещены грубые слова и выражения, а от запрета родятся и процветают эвфемизмы, сказали бы, ездец рубахе. Кровь по рукавам и на боку ерунда. Но если зеленая гиффа капнула на подол - останется навечно. Убрать ее можно. При контакте с кровью гиффа становится почти бесцветной. Кровью отмывать ее Илан не будет. Пусть останется на память. Кто-то вышивал эту рубаху мелким, тонко просверленным жемчугом, сидел над ней долгий месяц или два, выдумывал лебедей и стилизованные волны, а Илан в один поздний вечер взял и поменял всю тонкую работу на человеческую жизнь.
Днем, когда в смотровую спустился готовый сопротивляться любому решению консилиума доктор Актар, туда случайно заглянул и брахидский доктор Арайна. Консилиум в Арденне такое дело: все пошли - и он пошел. А ведь известно, что в Брахиде на самом деле нет врачей, есть только колдуны и шаманы. Арайна постоял пять или семь сотых стражи, послушал всякий бред, почему доктора боятся докторов и им не надо лечиться. Потом наклонился к уху Актара и сказал ему несколько слов, которых никто другой не понял. Тут все забегали и засуетились: пока не передумал, быстрей, скорей, срочно, носилки, готовим, бригада, инструмент, бриться, мыться, побежали... И побежали. Дня через два точно определится, куда. Можно ли прибавить эту жизнь в копилку, случайно открытую для Илана киром Хагиннором, или счет сорвется. Вдруг кровотечение, вдруг боли, вдруг холецистит, панкреатит, нагноение, воспаление легких, лихорадка, сердце... Мало ли. К тому же, главное веселье начнется под утро, и мы его еще не пережили. Звать ли к рассвету доктора Арайну с шаманским барабаном, или самому снимать боль руками, как знахарь?
Илан взял бархатный кафтан под мышку, прихватил лоток с препаратом и вышел в холодный коридор. Далеко и надолго все равно пропадать нельзя, до дезинфекции под душ и переодеться в чистое, в столовую перекусить, в лабораторию отнести препарат, и обратно.
С лавки навстречу ему вскочил еще один давно знакомый человек. Государственный советник Намур, вернулся с караваном или на день его обогнав. Тайная Стража государя и государства, главный в адмиралтействе по изменникам, предателям, шпионам, продажным шкурам и прочим темным личностям, замыслившим захват мирового господства. Проще говоря, коллега доктора Арайны, только всерьез. И с другими лекарствами. Говорят, в адмиралтействе есть специально оснащенный подвал для допросов, каких не ведут в префектуре, поскольку теоретически пытки в Тарген Тау Тарсис запрещены. Впрочем, о наличии такого подвала не было иных свидетельств, кроме слухов. А господин Намур, несмотря на устрашающую внешность - как-то давно у него обгорела при пожаре левая сторона головы - когда поворачивался нормальной стороной лица, производил впечатление человека вежливого и задумчивого. Впечатление это было обманчивым, Илан знал, что быстрые и нестандартные решения Намур принимать умеет. И умеет вовремя повернуться другой своей стороной, которая физически не может улыбаться.