"Мы с тобой в одной лодке" - хочу я ей сказать.
- Значит, все в силе? - улыбается она
- Конечно. Ужин сегодня? - улыбаюсь в ответ.
- Конечно. Только решу, с кем детей оставить.
Я хочу спошлить на эту тему, но не могу. Потому что она все также смотрит на меня своими зелеными, как океан, глазами.
Сцена 5
Девочка уже в таком возрасте идет сама из школы. Родителям плевать на нее. Школе плевать на нее. В сущности, единственный - и последний, - человек, которому она интересна - это я. Но улик, свидетельствующих об этом, никто никогда не найдет. Девочку перехватывает грузовик, номера которого меняются трижды по дороге и который идет на пределе разрешенной скорости, углубляясь в область этого города. Города, который девочка никогда больше не увидит.
Я оставляю грузовик в подземном гараже. Скоро начнется самое трудное, но перед этим объект должен отстояться до ночи. Она устанет, проголодается, а, возможно, и уснет - шок работает достаточно разнообразно. Иногда я представляю, как сам ощущал бы себя, загрузи меня какой-нибудь здоровяк против моей воли в фургон и провези в неизвестном направлении, чтобы потом привести в исполнение приговор, не подлежащий обжалованию. Но ненадолго. И мне это очень быстро надоедает. Для меня нет моей личной вины. Слишком большая ее доля на тех, кто делает заказ. Почему Лиза может воспитывать двоих детей одна, а эта идеальная парочка из толстухи и скелета - нет?
Я просыпаюсь в два ночи и сразу рвусь к бутылке с минеральной водой. Меня всего трясет, и я выпиваю почти литр воды, потом часть ее меня рвет в ржавую металлическую раковину. Кошмарные образы все еще гнездятся в моей голове, и я пытаюсь прийти в себя, но это удается с трудом. Я вспоминаю, что у меня было с Кларой, и эти дни уродливыми черно-белыми кадрами военной кинохроники проносятся передо мной, и я швыряю бутылку, которая, как приклеенная, зависла у меня в руке, в дверной проем.
Зачем я вообще тогда с ней связался? Что со мной произошло? Я точно помню, что нас развело, и я не верю, что дело в ее обиде. Она трахалась со мной, как в последний раз, год назад. Я опробовал каждую лазейку, которую нашел в ее теле, она отдавалась мне целиком. А потом я просто ушел. И она исчезла. Она не знает, где я живу и что я делаю. Я поменял все с тех пор. Я стал богаче и достойнее.
Так какого хрена ей надо?
Я открываю дверцу фургона, и девочка вскакивает, и я одним ударом оглушаю ее и тащу ее тело по лестнице, безжалостно ударяя ее головой и о каждую ступеньку. Притащив тело на кухню, я сметаю со стола стоящие на нем баночки черт те с чем, швыряю девчонку на столешницу и достаю пристроенный к ножке стола топорик. Недолго думая, я размахиваюсь посильнее и наношу удар прямо по горлу. Но в момент замаха девочка открывает глаза, и когда лезвие опускается и рассекает ее трахею и ломает ей шейный отдел позвоночника, звучит быстрый визг, переходящий в сип, и на меня хлещет кровь.
И на меня смотрят ее глаза - удивленные, полные страха, переходящего в мольбу, а затем - в апатию. У нее были зеленые глаза. Такого же зеленого цвета, как у Лизы. Тело девочки рефлекторно дергается, и я рублю снова и снова, пока голова не отлетает в сторону, и ее глаза не перестают на меня смотреть.
Я обнимаю двумя руками топорик и обрушиваю свое внезапно онемевшее тело на пол, рядом со столом. Только сейчас я понимаю, что натворил. Ненависть, зародившаяся во мне еще со сна, ослепила меня окончательно. Я впервые причинил боль находящемуся в сознании ребенку. Впервые так жестоко обошелся с чувствующим все человеком. Я впервые забрызгал себя и все вокруг себя кровью. Мне нужно срочно уничтожить все это. Завершить дело. Сходить в церковь. Выпить чего-нибудь покрепче воды.
Но больше всего этого мне нужно найти Клару.
Она снова принесла в мою жизнь слишком много вопросов.
Сцена 6
Мой взгляд прикован к огромному рекламному щиту. Он призывает меня взять жизнь в свои руки. Сзади раздается недовольный вой сразу нескольких клаксонов, и я сжимаю крепче руль своего "бмв" и ухожу, выжимая со старта до ста километров в час штатное время.
Мне кажется, и это чушь. Каждый обладатель жизни - ее единоличный владелец. Противоречащие этому утверждения лишь оправдывают бездарей и слабаков, а еще укорачивают полезное время жизни людей более-менее деятельных. Я могу съехать на этой машине на серпантине где-нибудь под Краснодаром и улететь в свободное падение. Шансов на выживание у меня не будет, несмотря на все системы безопасности "бмв" и крепость окружающего меня металла, и машина за четыре миллиона - мечта многих из тех, кто выбирает по вечерам между бич-пакетом и простыми макаронами, - превратится в мое кладбище на одного усопшего - могилу, памятник и площадку обозрения сразу. Любой волен избавиться от жизни и любой волен эту жизнь проживать. Это и есть главная характеристика власти - абсолютное, беспрекословное подчинение объекта власти субъекту в части самого существования объекта.
За этими рассуждениями я оставляю машину на парковке около церкви. Рядом с машиной архимандрита - местного хозяина. Рядом с его черным "паджеро". Только никто из прихожан не знает, конечно же, что это машина не состоятельного верующего, а верного служителя культа.
- Сам господь послал тебя ко мне сегодня, сын мой, - сдержанно улыбается архимандрит и пожимает мне руку.
- Действительно? - изображаю удивление.
- Надо кое-что подписать и кое насчет кого переговорить.
- Я весь Ваш, святой отец.
- "Батюшка", - с укором кладет мне руку на плечо. - У нас не Гейропа, а Святая Русь. Поэтому - "батюшка".
Архимандрит Филипп - мой хороший знакомый вот уже пятый год, как. Ушлый дядька с претензиями на сан митрополита и мелочностью диакона. Но легкий на язык, что меня в нем и привлекает. А во мне его привлекают взносы в хозяйственную жизнь его прихода. Мне нужна его душеспасительная болтовня, а ему - мои деньги. Ничего сложного, не подумайте. Ну, и часть средств я держу в активах РПЦ, но это уже не вашего ума дело, хорошо?
Мы садимся в ортодоксальном кабинете Филиппа в большие мягкие кресла коричневой кожи и начинаем с текущих дел, и я даю гору обещаний, пару из которых придется выполнить. Потом наступает время своеобразной исповеди. Я крайне поверхностно рассказываю о своих душевных терзаниях, и Филя помогает мне выстроить недостающие взаимосвязи с помощью своих фирменных штучек с волей божьей и провидением. Будь он обычным попом с тремя классами семинарии, я бы не слушал его и минуты. Но его талант не в том, что он наизусть знает все положенные ему по чину книги - хотя, я уверен, так и есть - у него на каждый случай найдется цитата. Главный его дар - обо всем говорить настолько достоверным тоном, что невозможно не поверить. Иногда я сомневаюсь, хватило бы духу у Филиппа пожимать мне руку, знай он достоверно хотя бы три четверти того, что знаю я о самом себе. С другой стороны, он человек дела. Какая ему, в общем-то, разница?
- Пойдем-ка, покажу кое-что, - встает и направляется к своему рабочему столу Филипп.
В моих руках оказывается листок бумаги с распечаткой кадра с камеры видеонаблюдения, на котором отчетливо видно несколько лиц рядом со стоящим к камере спиной Филиппом.
- Знаешь эту? - тычет искривленным пальцем в одно из лиц архимандрит.
- Пожалуй, - пожимаю плечами. - Возможно, видел когда-то.
- Она приходила сюда пару раз. Искала тебя.
- Она знает мое имя?
- Ну, а как ты считаешь? - Филипп раздраженно выхватывает у меня из рук листок, запихивает его в шредер и нажимает кнопку запуска.
- И что ей было нужно?
- Я так и не понял, - машет рукой Филипп и возвращается к своему креслу, но не садится, а просто опирается о спинку. - Но она говорила, что это серьезный вопрос, и что она не успокоится, пока тебя не найдет.
- Хм, - поворачиваюсь лицом к Филиппу и изучаю неровный изгиб его старческой спины. - У тебя в церкви стоит камера.
- И что? Ты еще предложи не ставить камеры в кассах и банках, - огрызается Филипп, разворачивается и смотрит мне прямо в глаза. - Послушай, я догадываюсь, что ты проводишь свои особые дела, некоторые из которых не совсем чисты. Но в мой приход их заносить не стоит. Разве что в виде душевной скорби.
Деньги стоит - дела не стоит. Логика церкви восхитительна.
- Хорошо. Я разберусь.
- Не держи обиды. Все, чьи руки полны денег, когда-то смывали с них кровь.
- Я не смывал, - не отводя взор от маслянисто-синих кружочков глаз Филиппа, говорю я.
- Верю, сын мой.
Он кивает.
Просто я не могу смыть так много за раз. Но когда-то я, возможно, займусь этим.
Уходя от Филиппа, я думаю только об этой девице. Ее зовут Клара. Редкое имя, выданное ей родителями, как мне кажется, в месть за ее несвоевременное рождение. По факту, мы недолго встречались еще десять дет назад. Я был моложе и курчавее. Но случай нас развел. Я не сожалел ни капли. В очередной раз мы встретились с ней год назад. Она сама нашла меня каким-то чудом и предложила, между делом, перепихнуться. Я был не против, поскольку она всегда обладала шикарной широкой задницей. А грудь ее, как оказалось, стала только больше. Но что было потом? Тишина и покой. Ее не существовало для меня, а вот я для нее, видимо, где-то, да значился. Если она хочет чего-то потребовать - пусть попробует. Я не стану бегать от нее. Скорее - я побегу ей навстречу.
Ведь так приятно увидеть бывшую, на которую тебе уже глубоко плевать.
Сцена 7
Это была бы отличная грудь, будь она натуральной. И еще лучше она была бы, если б к ней не прилагался вот этот самый член. Кстати, довольно небольшой. В любой сауне можно встретить мужское достоинство подлиннее, не говоря уже о том, что у меня самого даже в висячем состоянии - в два раза больше. Но после гормональной терапии, замершей на полпути к возможной операции по смене пола, вырасти более длинным член Феликса не мог. Он любит называет себя Феличией - видимо, в честь одной из моделей "шкоды", - но я-то знаю, что его исходное имя - Феликс.
Он гладко выбрит. Исключение составляет голова с секущимися волосами. Феликс - брюнетка. И еще он считает, что его минет уступает по качеству только работам Саши Грей, но я встречался с обычными геями, у которых выходило гораздо лучше. Впрочем, мнительность в том или ином измерении своих талантов свойственна всем не-гетеро. Возможно, и мне.
Рука Феликса крадется по простыне и заползает ко мне на грудь. Омерзительно-влажная рука на моей волосатой груди. Если б она была сухой - это было бы еще терпимо. Я опускаю взгляд ниже и обнаруживаю подсохшую сперму у себя на животе. Это точно не мое, поскольку я спускал только в тело Феличии. Мне нужно принять душ.
- Отваливай, - небрежно убираю руку, один из пальцев которой уже осторожно поглаживает мой сосок.
- Кажется, ты у меня дома.
- Да, - лениво киваю. - Отличные обои.
- Это краска.
Молча смотрю сквозь стены. Я должен ее найти. Должен понять. Когда-то я лежал так же, как сейчас, в чужой постели и смотрел сквозь стену. Сквозь виниловые обои кремовых оттенков. Сквозь моменты, которые никогда не повторятся. Она говорила, что у нас все может быть здорово. Что мы поставим кроватку вон там, а пеленальный столик - вот тут. Что все изменится. А я плевать хотел на это. Я решил все по-своему. Но я не был жесток. Никогда. Я уговорил ее. Мы объяснились, и не раз. Это всего лишь один из множества моих поступков.
- Что? - последнюю фразу я услышал, но не понял.
- Краска. Неважно. Как ты?
- Мне пора.
- Много дел?
- Ага.
Тропический душ обволакивает мое тело, и в какой-то момент я начинаю ощущать омерзение. К себе? К этому "трансу"? Но он-то мне довольно симпатичен. В отличие от Клары, от мыслей от которой я и решил отвлечься с помощью Феликса. Я пытаюсь разобраться с той путаницей, что творится у меня в голове, третий день подряд. Но ничего не выходит. После заказа на девочку я потребовал двадцать процентов сверху за непредвиденные расходы. Несмотря на претензии тощего, женушка его готова была не только доплатить, но и раздвинуть передо мной ягодицы, лишь бы я не сдал их замечательный план по избавлению от стресса. У них теперь будет много времени, чтобы отдохнуть. А у меня из-за мыслей о Кларе, прорывающихся сквозь щит безостановочного секса пополам с алкоголем и кокаином, времени уже не осталось.
И я уезжаю от Феликса.
Сцена 8
Я случайно сбил собаку, поворачивая на скорости во дворах. Пришлось закинуть несчастное животное в багажник, развернуться и съездить в ближайшую ветеринарку с передержкой, чтобы сдать туда хотя бы на время побитую псину.
Оплатив месяц содержания, я немного перестраиваю свой маршрут и приезжаю по бывшему адресу Клары. Квартирка в "хрущевке", доставшаяся ей, по ее словам, в наследство от безвременно ушедших родителей, явно не простаивает - в окне занавески, на подоконнике кухни - огромный цветок.
Цветок мне знаком. Длинные зеленые листья тянут свой век уже не первый год.
Кого я встречу? И что, если это будет она, и она просто спровоцировала меня на этот визит? Я должен заранее знать причины, но это не представляется возможным.
Проскользнув в подъезд с улыбкой местной бабушке, я поднимаюсь на этаж по грязной лестнице с разрисованными стенами. Дверь все та же. Посмотрев на нее несколько секунд и закрыв глаза, я вспоминаю моменты, которые потратил на то, чтобы открывать и закрывать эту дверь и вспоминаю момент, когда я поутру вышел из этой двери, и ее, вероятно, закрыли за мной. Шершавая текстура испорченного годами кожзама болезненно цепляется за мою ладонь. Открыв глаза, я обнаруживаю, что практически обнимаю дверь и решаюсь позвонить в звонок. Мне открывает девушка лет двадцати.
- Вы кто? - с недоверием косится на меня она.
- Я старый знакомый Клары. Она еще здесь живет?
- Клары?
Девица немного смущена. Соски ее крошечной груди проступают из-под серой домашней футболки, и это отнимает у меня слишком много внимания, но я хотел бы оценить ее задницу - кажется, она ее усердно качает, и в спортивных штанах в тон футболке это будет очень хорошо заметно.
- Да, хозяйки этой квартиры.
- Хозяйку зовут Людмила, - девица крепче цепляется за дверь, явно жалея о том, что ее открыла.
Ее отлично закалила жизнь в неблагоприятном районе.
- Действительно? - удивленно вскидываю брови - нарочито высоко, чтобы помочь девочке расслабиться. - Но здесь когда-то жила Клара, знаете?
- Нет, - пожимает плечами девочка, и теперь она немного отпустила дверь, и ее симпатичная белокурая головка включилась. - Впрочем...
- Да?
- Ах да, конечно. Клара - бывшая арендаторша. Она снимала до меня. Съехала довольно давно, знаете? Год назад, кажется.
- Во оно что, - складываю руки на груди, и этот жест заставляет девицу снова напрячься. - А Вы не знаете, куда она переехала?
- Мы с ней толком не общались. Раз встретились, и только.
- Хорошо. Спасибо, - жестом прощаюсь и ухожу.
Дверь за мной закрывается очень быстро, и мечты о заднице блондинки остаются лишь мечтами.
Она не принимала никакого наследства. По крайней мере, здесь. Снимала эту квартиру не один год, а потом съехала. И теперь ее нужно снова искать. Кнопка открытия двери в подъезде срабатывает не сразу, и я в бешенстве бью дверь ногой, еще раз, снова. Но это не помогает. Остается только снова нажать кнопку и уйти из этого клоповника.