Дополз все-таки Опарин до края кузова. Уцепился левой рукой за идущую вдоль борта скамейку, а правой снял ремень автомата с шеи, зажал приклад под мышкой и выпустил по набегающим мотоциклам длинную очередь. Она прошила землю где-то за канавой, прошлась по воздуху и пробила висящие над головой облака. Вот такая поганая стрельба получилась у Опарина. Не только не попал, но даже не пугнул фрицев.
А Соломин гнал. Ох и гнал же Соломин. Перебирая рытвины и ухабы, машина взбрыкивала то одним колесом, то другим, то всеми четырьмя сразу. Какая тут стрельба?! Если бы Соломин хоть на полминуты остановил машину, эти мотоциклисты бы у Опарина отъездились.
Мотоциклы мчали за машиной, как будто и не было Опарина в кузове и не при автомате он. А если и есть, то стрелять вовсе не умеет. Обнаглели фрицы, совсем близко подошли. И не стреляют. Хотят живьем брать. Такой наглости Опарин спустить не мог. Он плотнее прижался к борту, крепче зажал приклад, ухитрился направить в нужную сторону ствол и опять полоснул длинной очередью в, мать иху, мотоциклы и в, мать иху, мотоциклистов. Но в это самое время, машина лихо подпрыгнула на какой-то колдобине, что-то острое поддало Опарину под зад, и вся очередь ушла в небо.
Хуже всего, когда чувствуешь себя беспомощным. Фрицы - вот они, рядом, автомат - вот он, в руках, а ничего сделать не можешь. Болтает так, что прицелиться невозможно. Только если на "авось..."
"А я их и на авось возьму", - рассвирепел Опарин. И уже не целясь, стал бить короткими очередями. Его подбрасывает как куль с тряпьем, а он очередь в сторону фрицев. Его к борту прижимает, как куклу, а он очередь. Ему по спине какой-то деревягой, а он очередь. И угадал-таки. Точно угадал. То ли в мотор, то ли в самого водителя влепил. Передний мотоцикл резко вильнул, сбавил ход и замер.
Второй мотоцикл остановился возле первого. А с третьего ударил пулемет. Пули прошили правый угол кузова - щепки полетели. Потом еще раз ударил, уже по кабине.
* * *
Лихачев слышал, как заработал автомат Опарина: длинная очередь, потом вторая, тоже длинная - и забеспокоился, захватил ли Опарин запасной диск. При такой стрельбе патроны у него скоро должны кончиться. Потом решил, что Опарин сам знает, как надо стрелять, сколько стрелять и, вообще, хорошо, что там, в кузове, Опарин. Он прикроет, он не подпустит близко.
Мотоциклисты, по-прежнему, не стреляли. И Лихачев вскоре понял почему. Фрицы надеялись догнать их и захватить в плен. Они тоже разведчики. Их послали посмотреть, какие силы прикрывают мост. А они решили взять языка. И не одного, а сразу несколько.
Ему показалась смешным, что фрицы решили взять в плен его и Опарина. Как будто его и Опарина можно взять в плен! Малахольные они какие-то, эти фрицы. Не понимают, что такие, как он и Опарин, в плен не сдаются.
Лихачев взял в руки автомат, лежавший на коленях, и проверил, хорошо ли вставлен диск. Автомат был в порядке. Он выглянул в окно: посмотрел, далеко ли погоня и сможет ли он тоже стрелять?
Мотоциклы были не так уж далеко. Но чтобы стрелять, следовало по пояс высунуться из кабины или открыть дверцу и встать на подножку. Лихачев был готов сражаться с фашистами до последнего патрона. Он даже был готов погибнуть в неравном бою. Но высунуться по пояс из кабины или стрелять стоя на подножке машины, не пропускающей ни одной рытвины и подпрыгивающей на каждом ухабе?!. Такое Лихачев не мог. Он знал, что не продержится на этой подножке и десяти секунд. Все, что мог сейчас Лихачев делать - это смотреть на дорогу и прислушиваться к тому, как воюет Опарин.
Машина выскочила на бугор и Лихачев увидел своих. Ребята стояли на бруствере, возле орудия.
"И старший лейтенант Кречетов там, Сейчас они увидят мотоциклы, и фрицам - каюк. Ракитин станет к прицелу. Может быть, остановить машину и встретить мотоциклистов автоматным огнем? Нас все-таки трое?".
Тут и застучало по кабине: как градом, как железным горохом. Лихачев не понял, что происходит. Потом увидел дырочки на лобовом стекле.
- Стреляют! - крикнул он Соломину. - Пригнись!
Соломин не стал пригибаться. Он как-то странно склонил голову набок и начал сползать с сиденья. Только руки по-прежнему лежали на баранке. Еще раз полоснуло по кабине. Дырочек на лобовом стекле прибавилось. Их стало очень много, и от каждой во все стороны отходили паутинки трещин. Короткими очередями стрелял автомат Опарина. А машина сбрасывала скорость, сбрасывала, сбрасывала...
Только сейчас Лихачев сообразил, что Соломин убит. Не ранен, а убит. И что машина сейчас остановится, а фрицы догонят их. "Догнали Лихачева фрицы, - скажет старший лейтенант Кречетов. - Хреноватым он оказался шофером. А ведь я лично рекомендовал его. Не оправдал!"
Лихачев осторожно и сильно потянул к себе Соломина. Маленький Соломин оказался очень тяжелым, и Лихачев едва сдвинул его. Когда сиденье, наконец, освободилось, протиснулся к баранке, опустил ноги на педали, и уже остановившаяся к этому времени машина медленно двинулась вперед.
Тут сзади рвануло, как будто взорвались одна за другой сразу несколько гранат. По тому, как осел кузов, Лихачев понял, что фрицы пробили из пулеметов задние скаты.
- А я им все равно не дамся! - закричал Лихачев старшему лейтенанту Кречетову. - Черта им лысого! Фигу с маслом! Не догонят они меня!
Он пригнулся к баранке и машина, задрав кабину, переваливаясь и визжа на жующих резину дисках, заковыляла к своим.
* * *
Кречетов и Хаустов остались возле расчета Ракитина. Курили, поглядывали на дорогу, по которой ушла машина, ждали возвращения разведчиков.
- Что с головой? - спросил у Ракитина Кречетов.
- Осколок. Вскользь.
- Почему не в госпитале?
- Нечего там делать.
- Точно, - побывал Кречетов в госпиталях. - Скучно там, тоска. - Он посмотрел на часы, потом на дорогу.
- Скоро должны вернуться. Долго им там делать нечего. Покажи-ка мне, пока, свое хозяйство, сержант.
Они спустились на "пятачок" где стояло орудие. Кречетову понравилось: Площадка ровная и чистая, все углы под девяносто градусов. Аккуратная работа.
- Красиво, - признал он.
Потом глянул на пушку и присвистнул:
- Давно?
- На прошлой неделе.
- Жаркое дело?
- Да уж не мерзли.
- Сколько подбили?
- Четыре танка.
- Нормально, - похвалил старший лейтенант. - Выходит - народ у тебя обстрелянный, опытный.
- Опытный, - согласился Ракитин. - Не стал говорить, что у него и Дрозд есть. Среди других, никуда Дрозд не денется.
- Тогда у меня к тебе разговор, - негромко, чтобы не слышали остальные, сказал Кречетов. - Ваше дело - из орудия стрелять, танки жечь. Но автоматы и гранаты держи под рукой. На моих орлов не очень надейся.
- Как это - не надеяться?..
- Я не сказал "не надейся". Я сказал: "не очень надейся". А это, сержант, большая разница.
- Вы говорили, что водители у вас ребята надежные. И еще про рабочий люд, который пролетариат, и не побежит...
- Слышал?
- Вы громко, на все расположение...
- Вот-вот, громко. Теперь мои орлы знают, что народ они крепкий и отчаянный. Для них и говорил, может, и вправду не побегут.
- Могут побежать?
- Не все так просто, сержант. Водители мои - ребята хорошие, в огонь и воду пойдут не оглядываясь. Механики из ремонтных мастерских тоже люди серьезные. Под огнем все бывали, но воевать не приходилось. Служба у них другая... Человек должен уметь воевать. Научился - тогда он солдат. Привык к войне - вдвойне солдат. А у них сегодня первый бой. Всяко может случиться. Могут не устоять. Так что орудие орудием, а автоматы пусть твои ребята далеко не откладывают.
- Чего же их прислали?
- Больше некого. Худо, но лучше, чем ничего.
Старший лейтенант посмотрел на своих "орлов", неумело роющих окопы. Работа шла медленно, не то что у привычных к лопате артиллеристов. Смотрел и думал о чем-то своем, командирском...
- Мою бы роту сюда, - негромко сказал он. - Мы бы им дали прикурить. Мы бы им устроили танцы под вальс "На сопках Маньчжурии". До упаду.
Глухая и беспросветная тоска звучала в его голосе. Ракитин понял, как старшему лейтенанту несладко командовать этим сколоченным на скорую руку отрядом из необстрелянных солдат.
- Что делать будем? - спросил он.
- Воевать, сержант! Бить фрицев изо всей силы и наотмашь.
Это уже был прежний Кречетов, излучающий силу и уверенность, знающий, что надо делать и как делать. Очень непохожий на капитана Лебедевского, но такой же, как он, знающий и уверенный.
- Ты не паникуй. Все обойдется. Тут танкисты есть. Воевали. В броне, но воевали. Воробейчик. Один целого отделения стоит. И я приглядывать стану. Должны устоять. Я тебе сказал, чтобы ты в курсе был. Чтобы никаких неожиданностей. Ты на ус мотай, но не паникуй. Ребятам своим не говори. Пусть воюют спокойно. Но автоматы, - повторил он, - пусть будут под рукой. И ты ушки на макушке держи.
- Понял. - Ракитин подумал, что надо проверить, все ли подготовили запасные диски.
- Командир у вас молодой, - продолжил Кречетов. - Не будем портить ему настроение. Нервничать станет. А командирам тех двух орудий я растолкую.
- Хорошо, что рассказали. - Если бы старший лейтенант не предупредил, Ракитин рассчитывал бы на эту липовую пехоту, и кто знает, чем бы все кончилось.
- И еще дело у меня к тебе. - Кречетов подошел поближе и сказал уже совсем тихо: - Ты за лейтенантом присмотри. Придержи у своего орудия. И присмотри, чтобы на шальную пулю не нарвался.
Не нужен был Ракитину у орудия этот лейтенант! Ведь командовать станет. Еще и стрелять полезет... Так и хотел откровенно сказать об этом старшему лейтенанту. Но не сказал. Раз такой человек попросил, надо сделать.
- Хорошо, согласился он, - присмотрю.
- И с этим заметано, - подвел итог Кречетов. - Как у тебя с патронами для автоматов?
- Возвращаются! - прервал их разговор Афонин.
Кречетов и Ракитин быстро выбрались из "пятачка".
- Где? - спросил Кречетов. - Не вижу.
- Облачко там, за холмом, - это пыль на дороге от машины. Сейчас поднимется на бугор, увидим.
Теперь все смотрели туда, куда указывал Афонин. И верно, скоро появился "студебеккер". Машина шла на хорошей скорости, будто скользила по дороге.
- Нормально ведет Соломин, - отметил старший лейтенант. - Лихачев у него поучится, тоже крепким водителем станет. С такой фамилией ему большие дела совершать. Кончится война, я его в гонщики определю.
И тут на бугор выскочил мотоцикл с коляской. За ним еще один. Мотоциклисты преследовали "студебеккер", но увидели батарею и остановились. Поняли, что машину уже не догнать, и ударили по "студеру" из ручных пулеметов. Даже отсюда были видны густые трассы очередей. Машина тут же начала сбавлять ход.
- Что же они, перебили всех? - с тоской выдохнул Хаустов.
Остальные молчали. Остальные еще надеялись, что обойдется. Но машина шла все медленней... и остановилась...
- Пулеметчиков ко мне! - приказал Кречетов.
Прибежали два солдата с ручными пулеметами.
- Уничтожить к чертовой матери!
С короткими промежутками заработали оба пулемета. Но расстояние было слишком большим, и пулеметчики, как ни старались, накрыть цель не могли.
И вдруг все увидели, что машина снова едет. Задрав кабину, она, странно виляя, ползла по дороге, волоча за собой осевший кузов.
Кречетов вскинул бинокль:
- Задние скаты пробили. Ничего, Соломин и на передних приедет. Он и не такое может.
Кречетов перевел бинокль на фрицев. Водитель второго рассматривал в бинокль линию обороны. На таком расстоянии хорошо можно было видеть солдат, роющих окопы, укрытия для пушек, и холмики свежей, желтой земли. За окопами стояли орудия, ждали, пока для них приготовят место. Вся оборона, как на ладони, хоть рисуй ее. Кречетову показалось, что мотоциклист, который сидел в первой коляске, рисует или пишет. Тот, что с биноклем, что-то говорит ему, а сидящий в коляске записывает. Зарисовывать и описывать позицию у всех на виду - это было невиданным нахальством. Но у пулеметчиков ничего не получалось.
- Липовые у нас пулеметчики, - старший лейтенант выругался. - Таких хилых пулеметчиков в базарный день на рубль две дюжины дают. Дешевле сушеных грибов.
А фрицы стояли, спокойно рассматривали позиции и, может быть, даже посмеивались над незадачливыми стрелками.
- Отставить огонь! - приказал Кречетов. - Портачи! Зря патроны переводите. Может быть, нам из орудия по ним пальнуть? - спросил он у Ракитина.
- Бронебойные у нас, - напомнил Ракитин. - Попасть, вряд ли попадем. Пугнуть можно.
- Давай! Они же смеются над нами!
- Не... надо... - прохрипел Бакурский.
Все обернулись к нему.
- Я их... достану... - Он наклонился к пулеметчику. - Дай...
Тот несмело посмотрел на Кречетова.
- Ты что за него держишься, как за девку! Просит человек пулемет - так отдай.
Солдат торопливо встал, а Бакурский лег у пулемета. Широко раскинул ноги и вжал в плечо приклад. Долго так лежал, ловил фрицев в прорезь прицела. Казалась, что мотоциклисты не дождутся, пока он начнет стрелять. Закончат свои дела, развернутся и уедут.
Старший лейтенант Кречетов уже пожалел, что не открыли огонь из орудия. А Бакурский, наконец, выпустил очередь. Короткую, всего в четыре-пять патронов. Потом еще одну. Кречетов увидел, как немец, с первого мотоцикла, выронил бинокль, перегнулся и лег на руль машины. Его напарник тут же выбрался из коляски. Наверно хотел сесть на место водителя. Ударила еще одна короткая очередь, он споткнулся, упал и уже не поднимался. Второй мотоцикл круто развернулся и скрылась за пригорком. Задержаться и помочь своим, сидевшие в нем, не решились.
Бакурский полежал еще немного, потом аккуратно поставил приклад на землю, поднялся и стал стряхивать с обмундирования пыль.
- Нормально, Бакурский! - подошел к нему Кречетов. - Пулеметчик! Владеешь пулеметом, как бог! - Он обнял Бакурского и дружески похлопал его по плечу. - Проси, чего хочешь!
- У нас... "дегтярь"... - сказал Бакурский. - Один диск...
- Ну и что?..
- Проблема... Еще один диск...
- Будет тебе диск, - решил проблему Кречетов. - Воробейчик! Отбери у этих портачей и выдай Бакурскому два диска. А пока возьми пяток бойцов из первого отделения, мотнись на машине туда, где фрицы остались. Заберешь документы и оружие. Выставишь на холме дозор. Два человека с автоматами. Пусть наблюдают. Если покажется противник - зеленая ракета. Пришлем за ними машину. Через два часа сменишь. И мотоцикл волоки. Хороший трофей, пригодится.
- Испортил я... - развел руками Бакурский. - Мотоцикл... испортил...
- Бери испорченный. У нас мастера, отремонтируют, будет лучше нового.
* * *
Отчаянно скрипя, машина доковыляла до своих, перебралась за линию обороны и со стоном остановилась метрах в пятидесяти от орудия Ракитина.
- Что-то с Соломиным не в порядке, - пробормотал Кречетов и поспешил к машине. Остальные двинулись за ним, не решаясь обогнать старшего лейтенанта.
"Студебеккеру" досталось основательно. Встречал Кречетов машины, которые были покалечены побольше чем эта. Но те притаскивали в расположение автобата буксиром на запчасти. Эта доковыляла сама. Вид у нее был еще тот. Доски заднего борта - в щепу, скаты задних колес - в лохмотья, кабина - как решето, а ветровое стекло рассыпалось в крошки. Только в пазах рамы кое-где остались неровные осколки и торчали там острыми ножами.
В кузове стоял Опарин. Он никого не окликнул, не махнул рукой. Застыл и не шевелился, будто не собирался вылезать из машины.
Потом открылась дверь водителя, и на подножку медленно вытянулся, в залитой кровью гимнастерке, Лихачев. Он стоял, привалившись плечом к открытой дверце, и держался за нее, обеими руками, высокий, тощий, с длинной, торчащей из воротника гимнастерки шеей. Рот у него был полуоткрыт, лицо потемнело и осунулось. Он смотрел на товарищей ошалелыми глазами, веря и не веря, что добрался до своих. Видно было, что этот истекающий кровью солдат хочет что-то сказать, но нет у него для этого сил. Хватило только, чтобы открыть дверь машины и встать на подножку. А больше уже не осталось. И сейчас он рухнет на землю.