Все же пару раз за эту неделю прекрасное настроение Селии несколько омрачалось чувством вины. У Миллеров не было ни елки, ни подарков, а улица их была пустой и темной, не считая единственной елки в окне самого крайнего дома. Тед обещал, что ближе к Рождеству срубит в парке тисовую ветку – ее можно украсить конфетами и цепочкой из цветной бумаги, сказал он, а еще можно зажечь и поставить на окно две большие свечи, которые ему пообещали на складе. Но это все же не очень-то похоже на настоящие подарки, объяснила Сильвия Селии.
– Тед сейчас работает сверхурочно, и мы сможем позволить себе ветчину на косточке к рождественскому столу. И немного апельсинов и орехов. А матушка Теда сказала, что добудет детям конфет.
Селия понятия не имела, что у Теда есть мать; она полагала, что родители Теда и Сильвии уже умерли, иначе они, разумеется, помогали бы большой семье своих детей. Оказалось, что родителей Сильвии действительно уже не было в живых, и отца Теда тоже, а вот его мать проживала со своей единственной дочерью в Кэтфорде.
– Но они не ладят – Тед и его мать. Она говорит, что Тед мог бы и получше устроиться в жизни. Интересно как, хотела бы я знать. Признаться, мы давно уже сошлись на том, что пусть уж лучше живет отдельно. Приедет в канун Рождества или какой другой день, и довольно.
На самом деле Селия приготовила подарки для Миллеров: по игрушке для всех детей, банку консервированного языка, небольшую коробку печенья и немного сушеных фруктов. И пару теплых шалей для будущего ребенка. Селии приходилось соблюдать осторожность, потому как, окажись подарков слишком много, другие взятые под патронаж семьи могли прослышать об этом, стали бы завидовать, и она нажила бы себе массу неприятностей.
Селия беспокоилась о Сильвии: ей оставалось ходить еще два месяца, а она едва волочила ноги, была бледнее обычного и, не считая большого живота, исхудала, как привидение. Ничего удивительного: пару недель Тед проболел и был не в состоянии работать, с деньгами стало совсем туго, а когда денег не хватало, дети и жена голодали в первую очередь. Мужчине пища нужна, чтобы работать: это само собой разумеется и сомнению не подвергалось. Даже беременной женой. Но привычная к подобным проблемам Сильвия на этот раз была сама не своя. Обычно смелая и жизнерадостная, теперь она часто впадала в мучительное беспокойство, уверенная в том, что с ребенком что-то неладно.
– Он очень мал, – как-то раз холодным темным утром сказала она Селии, – и почти не шевелится. Хоть бы все было в порядке.
– Я уверена, что все нормально, – успокаивала ее Селия, – а маленький он потому, что это, наверное, еще одна девочка.
– Это ничего не значит. Я здорово раздалась, когда носила Марджори. До сих пор нам везло – ни одного ребенка не потеряли. Ведь у других женщин дети часто умирают.
У Селии в голове не укладывалось, как можно в таком положении считать себя везучей, но она улыбнулась, чтобы подбодрить Сильвию.
– Значит, все в порядке. Вы вполне здоровая, крепкая мать, и у вас здоровые, крепкие дети.
– Ужасно, когда они умирают, – сказала Сильвия, глядя куда-то в пространство и одновременно выжимая белье, – просто ужасно…
– Да, наверное. Ну-ка, дайте я это сделаю.
– Нет, вам нельзя, леди Селия. Не стирать же вам!
– Почему бы и нет? Для себя ведь мне стирать не нужно, – просто сказала Селия, – так что посидите-ка спокойно, Сильвия, прошу вас. Возьмите Барти на ручки, она у нас такая умница.
Селия встала у стола и принялась отжимать нескончаемые одежки. Ни одна из них не казалась ей достаточно чистой.
– Знаете, – заговорила Сильвия, поглаживая Барти по нежной щечке, – когда дитя умирает, надо платить за похороны. Это больше двух фунтов, а у нас страховка всего на тридцать шиллингов.
Как минимум один заработанный шиллинг в неделю из бюджета рабочей семьи шел в фонд похоронной конторы.
– Довольно, Сильвия, – сказала Селия, расстроенная разговором о детских похоронах, – даже и не думайте об этом!
– Приходится думать, – серьезно возразила Сильвия. – А если ребенок появляется на свет раньше срока живой, а потом умирает, страховку вообще не выплачивают. Тогда приходится хоронить в могиле для нищих. Разве так можно? Придется как-то добывать деньги. – Лицо ее исказилось, веки набрякли.
– Сильвия, пожалуйста, прекратите! Нельзя так себя растравлять! Не умрет ваш малыш! Она – я уверена, что это девочка, – будет очень хорошенькой и сильной. Совсем как Барти. Ну вот и все, развесить белье на веревках?
– Давайте пока не будем, – сказала Сильвия, – пока дети не попьют чаю. Им так удобнее.
Веревки, протянутые через всю комнату, провисали прямо над маленьким столиком. И в самом деле без них было лучше.
– Что ни говорите, леди Селия, мне не стоило заводить этот разговор и волновать вас. Вы ведь и сами в положении.
– О, мне еще долго, – откликнулась Селия, – раньше мая не рожу. Только вот в отличие от вас я совершенно необъятная. Завтра приедет мой доктор. А что… что ваш доктор говорит? Почему вы так исхудали?
Сильвия взглянула на Селию, и в ее тяжелом взгляде промелькнуло изумление.
– Мы не ходим по врачам, леди Селия. Не ради младенца же туда идти. Это больших денег стоит, к доктору ходить.
Селии стало неловко – вечно она совершает вот такие ошибки, тупые и бездумные. Сравнить себя, которую постоянно опекают, непомерно балуют, чье каждое недомогание и боль являются причиной суеты, а обычная усталость расценивается как тяжелое заболевание, и Сильвию, у которой нет возможности обратиться к доктору, даже имея очень веские основания. Как можно было сравнивать?
– Сильвия, если вы хотите показаться доктору, – быстро предложила Селия, зная, что преступает все строго установленные границы, – вас может осмотреть мой врач. Я с радостью это устрою. Если вы действительно тревожитесь.
Сильвия зарделась, обескураженная таким предложением.
– К чему это? – пробормотала она. – Вы очень добры, леди Селия, но это, право, ни к чему. Это ж просто ребенок. Не болезнь. Все будет в порядке. А вот и дети пришли. Займусь-ка я делами.
По дороге домой, сидя в машине, Селия ломала голову, не доставляет ли она своей помощью семье Миллеров больше хлопот, чем пользы?
– Боже правый, – вчитываясь в письмо, произнес Оливер. Он разбирал за завтраком почту, и груда рождественских поздравительных открыток на буфете непрерывно росла.
– Что такое? – спросила Селия.
Она намазывала маслом уже третий ломоть – аппетит у нее был поистине неимоверный.
– Да мой брат. Собирается жениться.
– Не делай вид, что так удивлен. Он на двенадцать лет старше тебя. Не могу понять, как это его раньше никто не подцепил. И кто же эта везучая барышня?
– Едва ли это барышня, она старше Роберта. Батюшки, да ей сорок два года. Очень взрослая невеста. Невероятно.
– Оливер, сорок два года – это не так уж много. ММ скоро тридцать шесть. Я ей передам, как ты выражаешься, если не будешь поосторожнее.
– Пожалуйста, не надо, дорогая. У меня случайно вырвалось. Но я удивлен. Роберт – большой любитель хорошеньких девушек.
– Ну, может быть, она хорошенькая женщина. Или богатенькая, – задумчиво прибавила Селия.
– Право, Селия! Какая ему нужда жениться на деньгах? У него их и так предостаточно.
– Откуда тебе знать, Оливер. Дорогой, не смотри на меня так, я же просто шучу. Ты знаешь, как я люблю Роберта. Надеюсь, они приедут в Лондон?
– Именно это они и собираются сделать. В медовый месяц.
– Чудесно! А когда? Надеюсь, я еще буду в состоянии выбраться из своего кресла.
– Будешь, будешь. Почти сразу после Рождества. А пожениться они собираются как раз в канун Рождества. А затем, первого января, отплывают из Нью-Йорка.
– Нужно обязательно пригласить их пожить у нас, – сказала Селия и задумчиво посмотрела на Оливера. – Немного неожиданно, не правда ли? Может быть, это… вынужденный брак?
– Селия, не смеши меня. Вообще-то, письмо отослано довольно давно, требуется хотя бы недели две, чтобы почта дошла до нас из Нью-Йорка.
– Я знаю. И все равно это неожиданно. Как ее зовут?
– Мм… Дженетт. Миссис Дженетт Эллиотт. Она вдова. У нее два сына… Свой дом в Нью-Йорке и – с ума сойти! – еще один на Лонг-Айленде.
– Что я и говорила, – улыбнулась Селия, – богатая вдова. Очень любопытно. Жду не дождусь встречи с нею. Сегодня же распланирую их визит к нам.
Известие о приезде Роберта Литтона ужасно всех заинтриговало. С чего бы это такой видный, обаятельный, богатый мужчина, который всегда откровенно наслаждался своей свободой, вдруг решил жениться на женщине в возрасте, да еще и осложнять себе жизнь двумя пасынками в виде приданого? Этому могло быть только два объяснения, думала Селия, поднимаясь к себе, чтобы подготовиться к визиту доктора Перринга: либо Роберт влюбился до безумия, либо ему нужны деньги. Вероятнее всего, второе. Она по-прежнему размышляла о том, какими откровениями может быть чреват визит новобрачных, когда приехал доктор Перринг. То, что он сообщил ей, начисто выветрило из головы Селии все посторонние мысли.
Доктор долго стоял над нею, поначалу прикладывая стетоскоп к ее животу, а затем осторожно ощупывая его. Это длилось так долго, что Селия начала беспокоиться, все ли в порядке.
– Да, – улыбаясь и возвращая ей салфетку, сказал доктор, – все в порядке. Но мне кажется, что я слышу два сердца. И живот очень большой. Думаю, у вас двойня, леди Селия. Да, это так, ес ли вы уверены в датах.
– Абсолютно уверена, – ответила Селия.
Совершенно точно: она забеременела в то дивное время, которое они с Оливером прошлым летом провели в Венеции. На просторной кровати в просторной комнате, с потолком в отблесках огней, играющих на поверхности вод. В отеле «Чиприани». Ни малейшего сомнения. Селия улыбнулась доктору, затем легла, молча уставившись на свой живот. Она была растеряна. Растеряна и испугана. Двойня! Два младенца… Вот чудно! Такое чувство, будто бы один из них заменял ребенка, которого она потеряла.
– Что-то вы бледноваты, – потрепал ее по руке доктор Перринг. – Не стоит волноваться: как правило, женщины успешно вынашивают двойню. Конечно, роды могут быть трудными, но в последнее время осложнений у вас не было, и вы еще такая молодая. Молодая и сильная. Я бы предпочел, чтобы вы рожали в родильном доме, а не здесь, не дома, и это мой единственный совет.
– Да, – сказала Селия, – да, конечно. Если вы думаете, что так надо. А… а почему рождается двойня, доктор Перринг, как это… происходит?
– Ну-у, яйцеклетка делится в момент оплодотворения. На два зародыша. Тут нет ничего необычного, но…
– Да, но что провоцирует это деление? Почему так происходит?
– Никто не знает, – ответил врач, – это таинство. А все же здорово – двойня! – Доктор ободряюще улыбнулся Селии. – Для большинства матерей это большая радость. Дети развлекают друг друга, и, если они к тому же еще и близнецы, их можно одинаково одевать и делать прочие подобные глупости.
– А когда мы узнаем – близнецы ли это? – спросила Селия. – Наверное, только после рождения?
– Конечно. Близнецы должны быть однополыми, если они идентичны, но главное в том, что у них единая плацента. Детское место, ну, вы знаете.
– Да. Да, знаю. Я издавала книгу о беременности и уходе за детьми.
– Я все время забываю, – улыбнулся доктор, – какая вы умная и начитанная молодая женщина. Это очень помогает. Так, теперь вот еще что, леди Селия. Я советовал бы вам побольше отдыхать. Больше беречься. Несколько часов в день полежать, закинув ноги, рано ложиться спать и тому подобное. Нагрузка на ваш организм будет весьма значительной.
– Да, – покорно согласилась Селия, – да, конечно.
Врач ушел, а Селия задумалась. Обо всем, что ее ожидало. Большие перемены: прибавление не одного ребенка, а двоих – какая же огромная семья у них сразу будет! И это замечательно, прав доктор Перринг. Вместе с тем потребуется много сил. Комнаты, отведенные под детскую, недостаточно просторны. Придется подготовить новую дневную детскую и, скорее всего, ночную. Понадобится дополнительная помощь: у Дженни в детской должна быть постоянная горничная. А может быть, и две. Она будет довольна. Это придаст ей вес на детских скамейках в Кенсингтон-гарденс. А акушерке придется пожить здесь подольше чем два месяца. Особого внимания потребует вскармливание. Коляска и кроватка Джайлза не понадобятся; придется купить сдвоенную коляску и другую кроватку. Может быть, старая коляска сгодится Сильвии. Как бы напрокат. Ее новорожденный сможет в ней спать. Но тут Селия подумала, что коляска слишком велика, она займет у Сильвии чуть ли не всю маленькую комнату и отнимет у детей жизненное пространство.
За собственными проблемами Селия на какое-то время забыла о Сильвии, но теперь вспомнила и вновь забеспокоилась о ней. Если ей самой придется больше отдыхать, она не сможет навещать ее. Если бы Оливер знал, он просто привязал бы жену к кровати. Селия чувствовала, что муж с радостью ухватился бы за любой предлог, чтобы поступить так: ему явно надоело слушать о Миллерах и их проблемах. Но ей непременно нужно быть рядом с Сильвией, чтобы помочь ей, когда подойдет время рожать. Нельзя ее бросать сейчас. Ей многое понадобится: больше молока, больше еды, чистое белье, пеленки для новорожденного. Те, что видела Селия, уже просто в лохмотья превратились. Она пообещала самой себе, что добудет новые, неважно, что на сей счет скажет миссис Пембер Ривз. И она, Селия, не собирается сидеть и писать какие-то дурацкие отчеты, в то время как Сильвия будет вежливо умирать с голоду.
И Селия приняла решение. Она скажет Оливеру про двойню только после того, как Сильвия родит. До тех пор она будет побольше отдыхать, но свою новую подругу не предаст. А доктору Перрингу скажет, что пока ничего не говорила мужу, потому что была очень занята и вообще не хочет его волновать до окончания Рождества. Или еще что-нибудь. Это ведь всего несколько недель отсрочки.
– Конечно, я понимаю, что он, возможно, не любит меня так, как я его. – Дженетт Эллиотт спокойно улыбнулась лучшей подруге, призванной услышать то, что Дженетт преподнесла как довольно важную новость. – Я также знаю, что его, вероятно, привлекает мысль о моих деньгах. Но мне все равно, Мэриголд. Я хочу за него замуж.
– Ты с ума сошла, – заключила Мэриголд Харрингтон. В нью-йоркском обществе она славилась своей откровенностью. – Да ты вовсе ненормальная. Потом сама будешь жалеть.
– Не думаю. Я уже не девочка, чтобы принимать скоропалительные решения. Уверена, что нравлюсь ему. После смерти Джонатана мне было очень одиноко, ты же знаешь. По правде сказать, я просто хочу замуж, вот в чем дело. Думаю, Роберт будет… – Дженетт помедлила и задумчиво договорила: – Будет отличным мужем. А мальчикам нужен отец. Они быстро растут и…
– А им нравится Роберт?
– О да, – быстро ответила Дженетт, – очень нравится. – Она встала, подошла к окну и застыла, глядя на Центральный парк. – Какие красивые деревья в парке, все в сиянии. Как же я люблю Рождество!
– Дженетт…
– Мэриголд, ну дай же мне порадоваться своему счастью! Пожалуйста. Роберт хочет жениться на мне. Он совершенно не обязан этого делать, но он хочет. Он не нищий, у него полно собственных денег, у него хорошо идут дела.
– В каком банке он служит?
– «Лоусонс». Он работал у Моргана в Лондоне, в тысяча девятьсот втором году переехал в их нью-йоркский офис, а восемнадцать месяцев назад перешел в «Лоусонс». У него хорошая репутация. Я все о нем выведала, Мэриголд, так что не бойся. Я не так глупа, как ты думаешь.
– Я не считаю тебя глупой, Дженетт. Не всегда, во всяком случае. Просто мне кажется, что ты немного… ослепла. Ведь именно так обычно говорят о любви.
– Глупости. Я же сказала, что не питаю иллюзий относительно чувств Роберта ко мне. И все же я думаю, из него получится очень хороший муж. Он чудный и нескучный, и он красив.
– Едва ли это самое главное.
– В какой-то мере, да. Для меня, во всяком случае. И потом, с ним так легко. Он ничуть не похож на стандартного чопорного англичанина. Большинству моих друзей Роберт очень нравится, и я не понимаю, почему…