Дмухавец любил снег. Больше всего, пожалуй, на экране телевизора. Особенно ему нравились прыжки с трамплина и вообще любые соревнования, участникам которых то и дело приходится идти на риск. Глядя на что-нибудь эдакое, он всякий раз тешил себя мыслью, что ему в свое время не взбрело в голову стать спортсменом. Что же касается осадков в виде снега — без этого он вполне мог бы обойтись. Рано или поздно снег на тротуаре неизбежно превращается в омерзительное месиво, и самая прочная обувь в два счета промокает насквозь.
Дмухавец недовольно посмотрел в окно. С виду бело и красиво. А что толку? Предчувствие скорых перемен лишало всякой прелести зимний пейзаж. Не пройдет и получаса, как невесомый небесный пух превратится в грязную кашу!
В семь пятнадцать, как обычно, Дмухавец отправился в школу. В соответствии с его прогнозом снег уже начал подтаивать. С лязгом и скрежетом проезжали трамваи, люди толпились на остановках. Дмухавец поежился и побрел в сторону улицы Мицкевича.
Первый урок сегодня в 3-м классе «А». Задиристые ребятки. Снова придется поволноваться: классные оппозиционеры, безусловно, попытаются выместить на нем свое ожесточение и будут упрекать за несовершенство этого мира. Неужели они всерьез считают, что ему этот мир нравится? С ними всегда так: позволишь высказываться откровенно, тебя же потом и замучают. Дмухавец вздохнул, но то был вздох удовлетворения: на самом деле он очень любил, когда его мучили подобным образом, а к 3-му классу «А» питал истинную слабость. С некоторой грустью он подумал, что собственный его класс, 1-й «Б», не станет терзать своего классного руководителя: от них не дождешься ни любопытства, ни обвинений, ни требования немедленно дать ответ на миллион ехидных и каверзных вопросов. 1-й класс «Б» состоит из запуганных овечек, которые смотрят учителю в рот и норовят угадать каждое его желание. Ни о каком бунтарстве и речи быть не может.
Дмухавец в последний раз затянулся, бросил окурок и перешел дорогу, на перекрестке. По улице Мицкевича вереницей тянулись машины, поминутно застревая в заторах. В воздухе пахло выхлопными газами и дымом. Учитель с отвращением месил ногами тающий снег, пока не решил, потеряв терпение, изменить свою обычную трассу и свернуть на улицу Словацкого. Дорога до школы так несколько удлинится, но, по крайней мере, ноги не промокнут.
На улице Словацкого было тихо и бело. По тротуару с левой стороны тянулось всего несколько цепочек черных следов, окна освещенного газетного киоска отбрасывали на снег желтоватый отблеск. Какая-то легко одетая девочка, не глядя по сторонам, перебежала заснеженную мостовую и скрылась в подъезде дома с башенкой.
В газетном киоске Дмухавец получил краткую информацию о том, что «Голос» уже кончился. Нисколько не удивившись, он отошел от окошечка и увидел, как в тот же момент от боковой стенки киоска отделился долговязый парень и куртке с капюшоном. Верзила налетел на Дмухавеца, отдавил ему левую ногу, извинился басом и, не подымая глаз, задумчивый, сгорбленный, зашагал по тротуару, размахивая портфелем.
Было что-то знакомое в этой длинной, нескладной фигуре и неторопливых движениях занятого своими мыслями человека. Дмухавец часто попадал впросак, не узнавая собственных учеников. Во-первых, он был близорук, во-вторых, все эти молодые люди издали выглядели совершенно одинаково. Однако в данном случае Дмухавецу явно попался оригинал. У верзилы не было ни дубленого полушубка, ни джинсов, ни курточки до пупа. Он определенно не следил за модой. Кроме того, долговязый был коротко острижен, и лишь по этой детали Дмухавец узнал своего ученика из 1-го класса «В». «Гайдук, — подумал он. — Физик говорит, что парень очень толковый, только некоммуникабельный». На уроках польского Гайдук поражал Дмухавеца короткими меткими замечаниями, которые выпаливал скороговоркой, глядя в сторону. Сочинения он писал посредственные, откровенно вымученные, и лишь кое-где в них сверкали оригинальные обороты, вырывавшиеся у автора как бы помимо воли.
Дмухавец с удивлением обнаружил, что вновь оказался на шумной улице Мицкевича. Перед большим домом, на первом этаже которого помещалось Управление по делам печати, учитель в недоумении остановился. На ступеньках у входа в управление сидел Ежи Гайдук и явно чего-то ждал.
Гайдук заметил Дмухавеца. Учитель подошел ближе.
— Здравствуй, — сказал он. — Что ты здесь делаешь, дружок?
— Жду, — прозвучал лаконичный ответ.
Гайдук поднялся и стоял перед классным руководителем в позе непринужденной, но не лишенной почтения. Взгляд у него был отсутствующий.
— Опоздаешь в школу.
Гайдук посмотрел на часы.
— Думаю, что нет, — вежливо ответил он.
— Может, пойдем вместе? — неожиданно для себя предложил Дмухавец.
— Я жду одного человека. Большое спасибо, — серьезно ответил мальчик, невольно бросив тоскливый взгляд на угол улицы Словацкого.
Дмухавец почувствовал, что ему лучше поскорее убраться. Он кашлянул, пробормотал невнятно «извини» и быстро зашагал в направлении школы.
4
Нет, нет, Гайдук не был запуганной овечкой.
Дмухавец сидел на своем стуле за кафедрой и незаметно присматривался к долговязому ученику. Было двенадцать часов дня, и в мрачный класс заглянуло солнце, высунувшееся из-за соседней крыши. Беата Ковальчук в красивой позе стояла за партой и с чувством декламировала:
— «Плывунья с парусами, дочь островерхой Иды, ладья из бука…»
Ежи Гайдук что-то читал под партой.
Учитель литературы Дмухавец с трудом подавил в себе убеждение, что, если человека не интересует Кохановский,3 он не так уж глупо поступает, используя время урока для чтения. Откашлявшись, Дмухавец собрался было звучным голосом попросить Гайдука не заниматься посторонним делом. Однако внезапно его одолело обычнейшее любопытство книжного маньяка. Ему ужасно захотелось узнать, что читает Гайдук.
— Что ты читаешь, Гайдук? — спросил он добродушно.
Мальчик вздрогнул.
— Покажи, — потребовал учитель, надеясь увидеть авангардистский роман или томик поэзии.
Но увидел «Спортивное обозрение».
На второй парте у двери кто-то презрительно фыркнул. Дмухавец покосился в ту сторону из-под очков и убедился, что фыркнула тихая блондиночка по фамилии Жак. Мало того, она еще и засмеялась иронически.
Ежи Гайдук вдруг покраснел.
5
После уроков Цеся подошла к Данке.
— Дануся, — начала она.
Подруга натягивала сапожки. Подняв на Цесю свои затуманенные глаза, она рассеянно спросила:
— Да?
— Может, зайдешь после обеда, позанимаемся немножко?
Данка расхохоталась:
— Ну, знаешь, у меня найдутся дела поинтереснее! Мы с Павлом идем в кино. На «Крестного отца». И тебе советую. Нашла дурочку — заниматься перед праздниками! — И, послав Цесе лучезарную улыбку, снова взялась за «молнию» на своем сапоге.
С другого конца раздевалки шел Гайдук, глядя прямо на Целестину. Похоже было, он намеревался ей что-то сказать. Цеся вспомнила, как презрительно фыркнула на уроке, и вдруг поняла: все, что бы ни сказал сейчас Гайдук, придется ей не по нутру и только испортит настроение. Вид у Гайдука был грозный и отталкивающий, светлые глаза сердито сверкали из-под козырька вязаной шапки.
Цеся подхватила сумку с книгами, повернулась на каблуках и трусливо ретировалась в коридор, а оттуда в туалет.
6
В канун рождества в доме Жаков пахло коврижкой. Теплый аромат волнами плыл из кухни в комнату, подымался к потолку и снова опускался вниз. Еще пахло хвоей, хотя елка стояла на балконе. Продрогшая Цеся закрыла за собой входную дверь и с наслаждением втянула воздух в легкие. Итак, праздники. Чудесные дни, свободные от школы, от зубрежки, от неверных подруг и кошмарных темных личностей, читающих исключительно «Спортивное обозрение». Вкусные пироги, семейный уют, неповторимое рождественское настроение, елка, коляды и телевизор.
Из кухни пахнуло луком и чесноком.
— Мамуль! — закричала Цеся. — Можно что-нибудь быстренько кинуть на сковородку? Мне нужно уходить!
Мама, растрепанная, раскрасневшаяся, выглянула из кухни:
— Скажи, радость моя, в какие края ты направляешься? Может заодно купишь рыбку?
— Ладно, куплю, — согласилась Цеся. — А направляюсь я за подарками.
— Много-много рыбки, — сказала мама, думая о чем-то другом. — Ты случайно не знаешь, где машинка для мака?
Этого Цеся не знала. Тогда мама пустилась в обход, спрашивая одно и то же у всех по очереди: у Бобика, чистившего миндаль, у тети Веси, занимавшейся уборкой, и у погруженного и чтение дедушки. Безрезультатно. Машинки для мака никто не видел.
Цеся пошла на кухню.
На обед были макароны в миланском соусе — в доме Жаков они появлялись весьма регулярно, примерно два раза в неделю. Главное достоинство этого вегетарианского блюда заключалось в том, что приготовить его не составляло труда. Достаточно было просто сварить макароны и залить их горячим томат-пюре, куда добавлялось растительное масло и множество отчаянно дерущих горло приправ, среди которых преобладали кэрри и черный перец.
Пока Цеся кашляла над тарелкой с макаронами, из города вернулась припорошенная снегом Юлия. Ее черные глаза сверкали, сверкали снежинки на воротнике и на плечах, блестели волосы под пушистой шапочкой.
— Я купила себе новое пальто, — объявила она сверкая.
— На какие деньги? — удивилась мама.
— Мне заплатили за декорации. Помнишь, мы делали к годовщине Октябрьской революции.
— Да, да, — вспомнила мама. — Ну и как, много ты заработала?
— Достаточно, — скромно призналась Юлия, — Сама погляди, — и, кинув на стул сумку, доверху набитую свертками, закружилась вокруг собственной оси: ни дать ни взять Снежная королева.
— Ничего пальтишко, того-этого. — заметил дедушка, ковыляя по коридору. — По нынешней моде, разумеется. А что там у тебя в сумочке?
— Подарки, — ответила Юлия. — Для всех. Но только один человек получит свой подарок сегодня. Телятинка.
Цеся подавилась макарониной.
— Что ты сказала?
— С сегодняшнего дня плюй в собственную тушь, — заявила Юлия, вручая сестре пакетик в фирменной бумаге «Польской моды».
В пакетике была тушь «Макс Фактор» и зеленоватый карандашик для век.
— Больше тебе некуда выбрасывать деньги? — возмутилась мама. — Такую дорогую косметику для шестнадцатилетней девчонки! Я считаю, это чересчур.
Привлеченные, как магнитом, этим замечанием, немедленно появились остальные домочадцы. И, естественно, не преминули воспользоваться случаем, чтобы затеять семейную дискуссию, которая, по обыкновению, носила все признаки запальчивой перебранки, тогда как на самом деле представляла собой просто дружеский обмен мнениями. К счастью, отец еще не вернулся с работы, иначе Целестину общими усилиями неминуемо довели бы до депрессии. Покричали минут десять, после чего дедушка подвел итог дискуссии, сделав следующее заявление:
— А пускай красится. В конце концов, в школу ей сегодня уже не идти.
Цеся с облегчением отодвинула почти не тронутые макароны и заперлась в ванной, где в течение получаса трудилась над созданием нового облика. Результат ее не удовлетворил. Как ни крути, все равно похожа на дошкольницу, а с размалеванной физиономией — на дошкольницу, собравшуюся на маскарад. Неожиданно Цесе захотелось плакать. Жалость к себе наполнила ее глаза слезами, однако она вспомнила про накрашенные ресницы, и слезы сами собой высохли.
«Хорошая штука косметика, — подумала она. — Иной раз помогает не хуже, чем чувство юмора». — И с мрачным видом вышла из ванной.
Никто не обратил на нее внимания. Никто не издал не только восклицания хотя бы вздоха восхищения. Ну и ладно, не хотят — не надо. Мама, наполовину погрузившись в стенной шкаф, с маниакальным упорством искала машинку для мака. Бобик окунал в сок одно печенье за другим и съедал их без аппетита, но зато с громким чавканьем. Тетя Веся, дымя сигаретой, небрежно и с явной неохотой чистила кресла дико ревущим пылесосом. Дедушка читал, отца не было дома. Юлия, в пурпурном халате, с выражением глубокого уныния на лице, бродила по квартире в поисках чулка.
— Я опоздаю, я опоздаю! — твердила она.
— Ты куда? — поинтересовалась мама, — Для тебя тоже найдется работа.
— Я приглашена к однокурснику. Скромный семейный вечер по случаю рождества. — равнодушно ответила Юлия.
Ее слова произвели неожиданный эффект. Мама с грохотом уронила медный таз и взволнованно подбежала к дочке.
— К Толеку? — спросила она.
Юлия слегка покраснела.
— Да, — ответила она потупясь. — Но ты не думай, не официально… Он просто так меня пригласил… Впрочем, там будет вся наша компания.
— Ах, вот оно как… — разочарованно протянула мама.
— Так, к сожалению… — вздохнула Юлия.
— Ничего не понимаю, — сказал Бобик.
— Не беда. — заметила Юлия.
— И что же вы там будете делать? — спросила мама.
— Коллективно молоть мак. Мама у Толека больна, так что…
— Ого! — возмутилась мама Жак. — А мне кто поможет молоть мак?
Юлия махнула руной:
— Оставь. У тебя же все равно нет машинки.
Бобик выхлебал остатки сока из чашки.
— Я уже не ребенок, — заявил он.
— А кто? — спросила Цеся.
— Мужчина, — ответил Бобик. — Через неделю у меня на груди вырастут волосы.
— Ну да! — изумилась Цеся. — Откуда ты знаешь?
— Они уже начали расти. У меня есть такие точечки. Здесь и здесь. Через неделю вылезут рыжие волосы, как у дяди Жачека.
— А почему через неделю? — поинтересовалась Цеся. Нет, решительно этот Бобик оригинальный ребенок.
— Твой папа так говорит. Что, если не будет бриться, у него через неделю вырастет борода.
Тетя Веся выключила пылесос, воцарилась странная тишина.
— У меня пятнышки уже с утра, — закончил Бобик в этой тишине.
Тетя Веся в мгновение ока подскочила к сыну.
— Какие пятнышки! — крикнула она.
Бобик показал. После чего был немедленно раздет до пояса, и всем присутствующим представился случай подивиться безошибочному инстинкту тети Веси. Бобик был покрыт отчетливой мелкой сыпью розового цвета.
— Иренка! — простонала тетя Веся. — Что это?
— Понятия не имею, — призналась Цесина мама.
— Наверно, дифтерит, — сказал дедушка.
— О господи! — Тетя Веся разрыдалась.
Бобик пришел в восторг.
— Меня положат в больницу! — радостно заявил он.
— Сыночек! — всхлипывала тетя Веся.
— Или тиф. При тифе тоже бывает сыпь, — продолжал строить догадки дедушка.
— Или корь, — сказала мама.
Цеся вздохнула. Та еще семейка!
— Успокойтесь, — сказала она, ничего опасного у него нет.
— А ты откуда знаешь?
— Я это изучала.
— Где, в школе?
— Нет. У меня есть кое-какие книги по медицине… Это краснуха. Врач вам скажет то же самое.
— Краснуха? Но почему ты так уверена?
— Симптомы. Температуры, нет. Пятнышки мелкие, розовые и не сливаются. Лимфатические узлы за ушами и на затылке увеличены. Если б у него был жар, можно было бы предположить, что это экзантема субитум, хотя, впрочем, экзантема субитум бывает обычно у детей до трех лет.
Родные глядели на Целестину, разинув рот.
— Его даже не надо укладывать в постель, — сказала Целестина, щелкнув Бобика по носу. — Болезнь протекает в легкой форме.
— Цеся, — с уважением произнесла мама, — ты правда собралась в медицинский?
— Я это всегда говорила.
— Все-таки я схожу с ним в поликлинику, — нерешительно сказала тетя Веся.
— Правильно, — поддержала ее Целестина. — Излишняя осторожность не помешает. Хотя краснуха не дает осложнений.
Тетя Веся посмотрела на племянницу с изумлением, смешанным со страхом, и на всякий случай засунула Бобика в постель.
Однако с этой минуты Цесин авторитет в семье несколько возрос.