– Нет, Слав... Не зря. – Карина, вырываясь из когтистых лап этого ужаса, пыталась восстановить нормальное дыхание, вытирала слёзы с похолодевших щёк. – Когда любишь, делишь с любимым человеком всё – и радость, и боль. Только так и может быть. Только это и правильно. Без этого любовь – не любовь. Ты брала себе часть моей боли... Теперь моя очередь.
Губы Славы защекотали мокрые ресницы Карины, осушая их тёплым дыханием.
– Девочка моя любимая... Только мыслью о тебе я и была жива. Ты и сейчас согреваешь меня каждую секунду. Мне достаточно просто видеть тебя, целовать тебя... Тебе даже ничего не нужно делать. Ты возвращаешь меня к жизни просто фактом своего существования. Ты – моя радость.
Она больше не отталкивала руку Карины, и та смогла коснуться пальцами шрама. Начинался он в двух сантиметрах над бровью, пересекал её наискосок, а его чуть заметный «хвостик» лежал под глазом. Карина накрыла его губами, и ресницы Славы затрепетали, закрываясь.
– Когда всё это случилось?
– Где-то в начале апреля.
Карина обняла Славу изо всех сил, прильнула щекой к щеке, стараясь удержать слёзы под зажмуренными веками. И после всего этого Слава выслушивала её жалобы на недобросовестных жильцов и разрешала проблемы с ними... Ни словечком не обмолвилась по телефону, что её буквально только что вызволили из плена, вырвали из когтей смерти – живой, лишь оцарапанной, с новым шрамом... Только обычное: «Как ты, солнышко? Как дела?» А Карина, занятая своими неурядицами, не догадалась, не уловила ничего в её голосе... Должна, должна была!
– Я ничего не знала, – сдавленно прошептала Карина, жарко зацеловывая щёки Славы и гладя по упругому ёжику. – И грузила тебя своими мелкими бедами... с которыми должна была справиться сама!
Слава, закрывая глаза, с наслаждением ловила поцелуи, подставляла губы, а кольцо её объятий сжималось крепче.
– Принцесса моя... Мне всё только в радость было, – улыбнулась она ласково, с дымкой усталости в глазах. – И голосок твой слышать ангельский – счастье, и помочь тебе – совсем не трудно. Не помнила почти ничего, но когда рассказали ребята – кровь в жилах застыла. Я как мёртвая была тогда, душа – одна сплошная глыба льда. Думала, всё – не оживу, не стану прежней, домой приеду – тебе улыбнуться не смогу. А с тобой поговорила – и вроде жизнь опять трепыхнулась во мне. Дни считала, дождаться не могла, когда наконец к тебе вернусь.
Ночь и следующие несколько дней прошли в борьбе с последствиями неразумного «снятия стресса». Карина скупила в аптеке все запасы янтарной кислоты и давала Славе таблетки каждый час. Сиделка, медсестра, заботливая мама – неважно, с кем её можно было сравнить сейчас; важно, что Славе её тепло требовалось каждую минуту, будь то очередной стакан воды, тарелочка супа или те же таблетки. Взгляд, прикосновение, массаж, звук голоса, улыбка, нежность – внешняя сторона, а внутри – соединённые незримой ниточкой души.
– Слав, тебе надо научиться переключаться с тяжёлых воспоминаний на что-то хорошее. Самое простое – на меня. – Карина поднесла к глазам Славы заколку, которую носила почти не снимая, чтобы обновить на ней запах своих волос. – Бери её с собой. Как только почувствуешь неладное, сразу доставай. Что ты ощущаешь, когда видишь её и вдыхаешь запах?
Слава, сидя на озарённом солнцем диване, взяла зажим, с задумчивой усмешкой поднесла к носу.
– Чувствую, будто ты рядом.
– Попробуй закрыть глаза и представить меня. – Карина уселась рядом, поджав ноги под себя.
Веки Славы сомкнулись, на губах пунктиром проступила улыбка.
– Легко.
– Видишь моё лицо? – Карина придвинулась ближе, с нежной болью всматриваясь в первые серебряные волоски, блестевшие на висках Славы.
– И не только. – Та, не открывая глаз, улыбалась всё заметнее. – Если опустить взгляд чуть ниже, открывается твоя дивная шейка... А потом ещё пониже. Расстёгивается пуговка на блузке...
– Эй, насчёт «пониже» мы не договаривались! – засмеялась Карина.
– Ш-ш... Не мешай мне представлять, – отмахнулась Слава пальцем. – Вот блузка расстегнулась... Соскользнула с плеч. А под ней – лифчик, который я тоже расстёгиваю...
– Слав, ну давай серьёзно! – Карина встряхнула её за плечи, ущипнула.
– А я не шучу, – продолжала та, отстраняя тормошащие руки девушки. – Всё на полном серьёзе. Ещё пониже... Там такие сексуальные брючки, которые офигенно сидят на тебе, облегая твою попку. Сейчас ты останешься и без них. А что у нас тут? Трусы кружевные – одна штука. Сейчас будет ноль целых ноль десятых...
– Слава! Ну что за безобразие! Ты на приёме у врача! – Карина пыталась изображать негодование, но её жарко душил смех и щекотная искорка возбуждения.
– Совсем не безобразие, дорогой доктор, – возразила Слава, всё так же подставляя закрытые глаза солнечным лучам, лившимся в окно. – А потрясающая красота. Вы сказали: «Представляй меня». Я представляю. А уж КАК я это буду делать – это решать мне.
– Хорошо, представляй, как хочешь, – хихикая, Карина потёрлась носом о щёку Славы. – Главное, чтобы было приятно.
– Вот-вот. – Слава вдруг открыла глаза, и солнце зажгло в её сузившихся зрачках озорные искорки. – А ведь всё это можно проделать и наяву, доктор. Все представленные вещи есть в вашем гардеробе. Не могли бы вы надеть их, а потом... – Слава многозначительно вскинула бровь, – медленно, под музыку снять?
– Ты что, хочешь стриптиз? – ахнула Карина, смешливо закусив губу.
– Назовём это терапией, – усмехнулась Слава, скользя тыльной стороной пальцев по её щеке. – Чтобы было совсем уж... приятно.
Плотные занавески задвинулись, оставив только одну тонкую полоску солнечного света, которая скользила по фигуре Карины, словно лаская изгибы её тела под гипнотический ритм «Mea Culpa» Энигмы. Строгая блузка туго охватывала её грудь, а те самые сексуальные брючки – телесно-бежевого цвета, с аккуратными стрелками – многообещающе подчёркивали упругие, округлые ягодицы и тонкую талию. Первой Карина сняла заколку и небрежно-изящным движением бросила Славе. Та ловко поймала её, не сводя с девушки жадно-ласкового взгляда. Распущенные тёмно-каштановые волосы то колыхались плащом, то взлетали гривой. Первая пуговица блузки расстегнулась, приоткрывая тёплую ложбинку груди, и солнечная полоска обжигающе пробежала по декольте, озарив кожу ярким светом. Карина дразнила солнце, давая ему себя ласкать, бегать по телу сканирующим лучом. Она делала всё по наитию, придумывая движения на ходу и чувствуя на себе жар любящего, любующегося взгляда. Эта пристальная нежность раскрепощала и зажигала где-то под колотящимся сердцем огонёк вдохновения. Карина, описывая бёдрами круги, расстегнула молнию на боку и позволила брюкам соскользнуть к её ступням. Полоска солнца просканировала её длинные гладкие ноги в чулках, а полы блузки пока ещё прикрывали верхнюю часть ягодиц, но из-под подола уже шелковисто блестели кружева белых трусиков. Подобрав брюки в грациозном наклоне, Карина бросила их Славе, а сама опустилась на ковёр и изогнулась на нём кошкой, вскинула ноги. Солнечный сканер блеснул на чёрных лакированных ремешках её туфель, а каблуки-шпильки острыми стилетами рассекли его. Луч облизал плечо, высвободившееся из-под блузки и пересечённое бретелькой лифчика. Ещё одна пуговица долой – и открылось второе плечо, а солнце пыталось прогнать тень из ямочки под ключицей. Карина откинула волосы и подставила ему шею, скользя по ней пальцами. Широко разведя в стороны колени, она поддразнила дневное светило серединкой трусиков, а потом изящно закрылась и перевернулась на бедро. Блузка уже почти упала, держась на последней пуговице, и Карина чувственно подцепила её пальцем. Стоило потянуть этот момент, сделать на нём острый, возбуждающий акцент. И вот – блузка распахнулась. Карина, сомкнув лопатки и изогнувшись назад, стряхнула лёгкую шёлковую ткань с плеч.
Теперь солнце считывало все изгибы её тела, зажигалось на нём яркой полосой, то выхватывало пупок, то скользило по бёдрам. Золотистый луч шаловливо спустил одну бретельку лифчика, облил медовой лаской плечо. Карина снова прильнула к ковру, в порыве вдохновения извиваясь то кошкой, то змеёй. Свернувшись клубком, она упруго распахнулась навстречу солнцу и открыла наконец грудь. Лифчик полетел Славе, а луч запечатлел сканером соски с коричневатыми ареолами.
Поднявшись, Карина приблизилась к Славе и победоносно поставила ногу ей на колено.
– Дальше можно самой, доктор? – улыбнулась та.
Карина милостивым кивком позволила ей расстегнуть туфлю и стянуть чулок сначала с одной ноги, потом со второй. Остались только трусики, и ладони Славы заскользили по ним, а губы защекотали дыханием шею Карины.
– Вот это всё я и буду представлять себе.
Последняя деталь гардероба соскользнула с Карины уже в постели. Прильнув к девушке всем разгорячённым от нетерпения телом, Слава любовалась трусиками у себя в руке, время от времени зарываясь в них носом.
– А можно, я буду носить с собой не заколку, а вот это? – окидывая кокетливую кружевную вещицу ласково-мечтательным взглядом, спросила она.
– И как ты себе это представляешь? – Карина с грудным смешком поёрзала под Славой, переплетаясь с ней ногами. – Достала трусы... понюхала. Фетишизмом попахивает!
– Главное, чтобы мне было приятно, – изогнула бровь Слава, накрывая её губы глубоким, тёплым поцелуем.
*
Тёплая летняя ночь раскинулась над рекой – предпоследняя ночь отпуска Славы. Звёздное небо мерцало над тёмными верхушками сосен космической бездной; в городе из-за его вечных огней такого и не увидишь. Даже ветер замер, боясь нарушить эту величественную тишину. Карина слушала звёздную бесконечность, усевшись на траву и обхватив колени руками.
– Ну, что там слышно, Большой Ух? – Слава присела рядом, коснувшись Карины локтем.
– «Мы весёлые медузы, мы похожи на арбузы», – со смешком процитировала Карина старый мультик.
– А ещё что? – усмехнулась Слава.
Ещё Карина слышала стук родного сердца совсем рядом. И чувствовала тёплое прикосновение, от которого сладкие мурашки бежали по лопаткам, а незримая ниточка между душами натягивалась и тонко звенела. Быть рядом каждый миг, осознанно и неотступно, с внимательно слушающим, открытым сердцем – непростая работа, от которой порой хотелось лечь и заплакать, но награда за неё всегда возносила выше этих загадочных звёзд. Попасть в медвежьи объятия и услышать тихое: «Я люблю тебя, принцесса», – за одно это можно было вынести тысячу напряжённых, хмурых дней, принимая сердцем острые отголоски боли. Если у родного человека опустились крылья, нести на своих, пока его собственные не окрепнут. Просто потому что это, наверно, и есть любовь.
– Ещё я слышу, что кто-то хочет мне что-то сказать. – Карина прильнула плечом к плечу Славы – твёрдому, тёплому и надёжному. Но, несмотря на эту силу, его обладательницу тоже нужно было беречь и окутывать целебным светом.
Губы Славы щекотно дохнули ей на ухо:
– Каринка... Ты – всё, что у меня есть.
Земляника уже почти отошла, и Карина набрала всего литровую баночку ягод, зато каких! Самых спелых, самых душистых. Последних. Пока она занималась сбором, Слава просто задумчиво бродила рядом, скользя рассеянным взглядом по частоколу сосновых стволов. В этой рассеянности сквозил холодок серых облаков, зябкий и хмурый, между бровей залегла сумрачная складка. Это был знак для Карины: снова нужна помощь, любимую надо спасать из когтей тоски. Отставив ведёрко из-под майонеза, служившее корзинкой, девушка подошла к Славе и пахнущими земляникой пальцами скользнула по её губам.
– Слав... Не грусти. Переключись. Думай обо мне сейчас же.
Слава, вдыхая ягодный запах, приподняла уголки губ. Сквозь пасмурную пелену в её глазах проступала далёкая, как крик журавлей, нежность. Она возвращалась в «здесь и сейчас».
– Счастье ты моё, – вздохнула она.
– А ты – моё, Слав. Я с тобой каждую минуту. Всегда.
Слава склонилась с высоты своего немаленького роста и коснулась губ Карины своими, словно бы не уверенная в своих правах на них. Карина всем сердцем подтвердила эти права, обняв её за шею, и поцелуй, начавшийся так робко, получил глубокое и сладостное продолжение.
В два часа дня они были уже дома. Слава собрала кое-какие свои вещи и забросила в стиральную машину, а Карина позвонила Наташе.
– Слушай, мы тут со Славой в лесу были, я немножко земляники набрала. На зиму хочу варенье сварить. Как оно вообще варится-то?
– Там ещё есть какие-то ягоды? – удивилась Наташа. – Я думала – всё, сезон на землянику кончился.
– Да так, остаточки. Ведёрко литровое. Давай, проконсультируй меня, сколько, как, куда, чего... Ты же у нас в этих делах спец!
Консультацию Карина получила самую подробную, от «а» до «я»: как стерилизовать баночки в духовке, сколько брать сахара, в какой посуде варить. Слава, слушая эти разговоры с усмешкой, стояла возле негромко урчащей стиральной машины.
– Хозяйкой понемножку становишься, я погляжу. Пирог ты печь научилась, теперь варенье... Скоро саму Наташу за пояс заткнёшь.
– Мне до неё – как до луны, – засмеялась Карина.
Она вымыла ягоды и принялась перебирать, отрывая чашелистики, а Слава, склонившись, чмокнула её в плечо.
– Я – в парикмахерскую, подстригусь, – сказала она, звякая ключами от машины. – Надеюсь, не застряну надолго.
– Слав, чего тебе там стричь? – удивилась Карина. – Куда ещё короче-то?
Слава показала «фокус» – прицепила к чуть подросшему ёжику Каринин зажим.
– О! Видишь? Держится. Значит, есть куда.
Варенье пахло щемяще-летним, сладким колдовством. Карина делала всё под тщательным телефонным контролем Наташи; получились две пол-литровые баночки и ещё примерно полстакана.
Слава вернулась подстриженная и с букетом. Её макушка осталась нетронутой, несколько миллиметров ей сняли только на затылке и по бокам. С чуть заметным изгибом улыбки она подошла вплотную – их с Кариной разделял только букет.
– А это в честь чего? – Карина ткнулась носом в цветы, стрельнула кокетливо-лукаво взглядом из-под ресниц.
– Просто так.
Утром Слава уехала на службу. Карина весь день почему-то не находила себе места от смутной тревоги; стараясь отвлечься, она перестирала всё, что можно, убрала квартиру до блеска, набила холодильник продуктами и приготовила ужин на пределе своих кулинарных способностей. Поздно вечером она вздрогнула от телефонного звонка.
– Привет, – послышался в динамике голос Славы. – Я задерживаюсь. Не жди меня, ложись спать. Дома буду ночью или, скорее всего, уже утром.
Карина вслушивалась в малейшие оттенки интонации, пытаясь угадать что-то, чему сама не знала названия. Слава опять разговаривала сухо – значит, рядом кто-то был. Или просто торопилась.
– Какой уж мне сон, – вздохнула девушка. – Я тебя подожду.
– Я тебе дам «подожду»! – Голос Славы звучал строго, но ухо и сердце Карины улавливали в нём тёплые крупинки нежности. – Ну-ка, живо баиньки. И чтоб мне через пять минут десятый сон видела!
Карина всё-таки ждала, не ложилась: хоть в два, хоть в три часа ночи, но она должна была встретить Славу, обнять, посмотреть в глаза. И понять, как прошёл первый рабочий день, не случилось ли какого-нибудь надлома, какого-то нового ужаса. Она сидела в сдвинутых с одного уха наушниках, слушая музыку на YouTube, а параллельно время от времени одним глазком заглядывала на форум, молчаливо читая чужие обсуждения. Она там зарегистрировалась, когда «штудировала теорию», а вскоре с тёплым трепетом и нежностью обнаружила в профиле Славы новый статус: «сердце занято» вместо «ищу любовь». «И сердце, и постель», – подумала тогда Карина, раскрасневшись в смущённо-счастливой улыбке при воспоминании об «экзамене». Впрочем, Слава не заходила на сайт аж с конца октября прошлого года. В ноябре она уехала на подготовку к командировке, а потом – на Кавказ.
Ни в три, ни в четыре часа Слава домой не пришла. Карина вздрагивала от каждого шороха на лестничной клетке, вслушивалась в шаги... Родную поступь она узнавала безошибочно. Нет, не Слава... И опять не она.
В полпятого утра Карину сморила усталость, и она прикорнула на диване, не раздеваясь. Стоило ей соскользнуть в дрёму, как сердце тут же в радостном переполохе заколотилось от звука поворачивающегося в замке ключа. Карина бросилась в прихожую... Увы, желанный звук ей лишь приснился от долгого ожидания. Бесстрастно тикали часы на тумбочке. Полная холодных отголосков тревоги, Карина вернулась в комнату и сиротливо сжалась на диване калачиком.