– Вы… – Барон едва не задохнулся в буре охвативших его чувств. – Вы просто не знаете себе цену!
«А вот это ты врешь, – усмехнулась в душе Ольга Григорьевна. – Цену себе я знаю…»
Ольга фон Штайн глубоко вздохнула, от чего ее пышная грудь пришла в волнительное движение.
– И я не желаю, да и не могу допустить, – продолжал свои восклицания барон Готшильд, – чтобы такая прелестная и красивая фрау жила единственно на один пенсион. – В возбуждении банкир даже приподнялся в кресле. – Вы… Вы должны блистать! Бывать в свете, посещать рауты и балы, одеваться у лучших модельеров Европы. То есть жить полной жизнью, которая создана специально для вас! И поверьте, – банкир судорожно схватил вдруг руку Амалии и прижал ее к своей груди, – я смогу без труда дать вам все это!
Ольга фон Штайн не отдернула руку. Не сверкнула негодующе очами и не ответила гневным отказом, – к чему эти глупости? Уж если богатый человек (влюбленный как юноша, право, неловко!), да еще и с титулом, предлагает ей деньги, причем такую сумму, какую она сама себе назначит, так почему бы и не согласиться? Причем от нее не требуется никаких противузаконных деяний. Нет, надо определенно соглашаться. Конечно, не сразу. Следует немного потянуть время, набить себе цену. Пусть пока помучается в неведении…
– Ваше предложение, конечно, привлекательно, – промолвила Амалия задумчиво и как-то печально, словно ей приходилось переступать через что-то такое, чего в иных обстоятельствах она не решилась бы переступить никогда и ни за что на свете. – Но я, поймите меня правильно, не могу ответить вам сразу…
Готшильд снова было вскочил, но Амалия ласково закрыла ему рот своей ладошкой. Барон принялся ее истово целовать, а она продолжила:
– Я должна подумать…
– Только скорее, умоляю вас!
– Когда вы уезжаете в Вену?
– Это зависит от вас, – едва смог промолвить Готшильд, пребывая в счастливом экстазе. Обладать такой женщиной – да он никаких денег для этого не пожалеет!
– И все же я должна подумать, барон, – повторила Амалия. – Понимаете, решение, которое я должна принять, очень не простое для меня. Оно может перевернуть всю мою жизнь, а я пока совершенно не готова к этому. Вы понимаете меня?
– Понимаю, понимаю, – скороговоркой ответил банкир. – И все же я прошу вас принять его побыстрее.
– Я постараюсь, – ответила Амалия и опустила свою прелестную головку.
Все. Банкир был у нее в кармане.
* * *
– Да, я знаю эту пани, – мельком взглянув на фотографическую карточку Ольги фон Штайн, ответил приказчик модного и, верно, самого дорогого дамского магазина в Варшаве Густава Броневицкого.
Ренке облегченно выдохнул и задал следующий вопрос:
– А вы, случаем, не знаете, где она живет?
…До магазина Броневицкого в доме «Под Базилишком» Владимир Августинович уже побывал в салоне «Богема» на Рыночной площади и в «Парижских модах». Владелица «Богемы» пани Заславская, к которой Ренке провел приказчик салона, даму на фотографической карточке признала, но не знала ни как ее зовут, ни где она проживает.
– Она была-то у нас всего один раз, – припомнила Заславская, совершенно беззастенчиво разглядывая статного Ренке, который пришелся ей явно по душе. – Кажется, она купила шляпку из тонкой французской соломки и взяла ее с собой, вместо того чтобы приказать доставить покупку на дом. Так что сами понимаете, где ваша сестра живет, мы, к сожалению, не знаем и знать не можем. А может, это и не сестра вам вовсе, а? – усмехнулась Заславская, и Влодзимешу показалось, что она даже игриво подмигнула ему. – Может, вы разыскиваете свою даму сердца, которая сбежала от вас с каким-нибудь богатым хлыщом, а? Я бы, к примеру, – владелица салона, сощурившись, пристально посмотрела на Влодзимеша, – от такого, как вы, не сбежала бы никогда…
Ренке в ответ на это сделал несчастное лицо и, поблагодарив за столь своеобразный и прозрачный комплимент в свой адрес, промолвил, что барышня в действительности его родная сестра, которую он безуспешно пытается разыскать уже не первый год. И вот, казалось, встреча с ней уже совсем близко, но, увы, он никак не может установить адрес ее проживания. А это разбивает ему и так уже исстрадавшееся неизвестностью и тревогами сердце. Тем более что после смерти родителей сестра для него единственное родное существо.
– Не посоветуете, где могут о ней знать? – с надеждой спросил Влодзимеш.
Заславская, еще раз взглянув на фотографическую карточку «баронессы», назвала два адреса: дом «Под Базилишком» Густава Броневицкого и ателье «Парижские моды» на Новы Свят.
– Такая пани, как ваша сестра, вполне может одеваться именно там, – добавила Заславская на прощание, явно сочувствуя молодому человеку.
Названные адреса Владимир Августинович знал и держал их на примете, но то, что владелица «Богемы» тоже назвала именно их, подтвердило правильность его рассуждений. Ренке счастливо улыбнулся: он находится на верном пути.
Добравшись до «Парижских мод», сыщик показал фотографическую карточку поочередно двум приказчикам, однако в этом магазине про «сестру» ничего не знали и даже никогда ее не видели. И Ренке отправился искать дом «Под Базилишком».
Он нашел его именно по вывеске, так как эту часть Варшавы знал неважно, а уж посещать дамские магазины ему и вовсе не приходилось.
Вывеска гласила:
ВСЕ НОВОСТИ
НЫНЕШНЕГО СЕЗОНА
ПОСЛЕДНЯЯ НОВИНКА СЕЗОНА
ФАСОН «ЛЮКЕНС», ПОЛУЧЕН В МАГАЗИНЕ
Г.Г. БРОНЕВИЦКОГО «ПОД БАЗИЛИШКОМ»
Колоссальный выбор шляп! Модели французских, итальянских, варшавских фабрик. Богатый выбор цветов, лент и перьев. Прием заказов и переделки, изящная работа. Цены гораздо дешевле, нежели в других магазинах и салонах города. Готовые жакеты, саки, блузки; для заказов солидный выбор материи. Дешево продается готовое женское платье; для заказов лучшие материи. Цены недорогие. Купившим шляпку и платье предоставляется скидка 10 процентов.
Готовый к услугам, Густав Броневицкий
Ренке вошел в магазин, подождал, покуда освободится приказчик, и достал фотографию. И прибавив в голос как можно больше жалости, спросил про «сестру». Приказчик понимающе кивнул и просто отвечал:
– Знаю. Мы ей доставляли покупки два раза. – Он посмотрел на Влодзимеша. – У вашей сестры замечательный вкус. И вообще, она… она… – он мечтательно закатил глаза под лоб и надолго замолчал.
– Так где, вы говорите, она проживает? – прервал мечтания приказчика Владимир Августинович.
– Что?
– Я говорю, вы меня крайне обяжете, если сообщите адрес проживания моей дорогой сестры, – немного раздраженно произнес Ренке. – Видите ли, мы с ней не виделись восемь лет, и я после столь долгой разлуки просто сгораю от нетерпения поскорее увидеться с моей любимой сестрой и поскорее прижать ее к своей исстрадавшейся груди.
– Понимаете, нам нельзя сообщать адреса наших клиентов посторонним людям, – робко заметил приказчик.
– Вот это правильно, – Ренке кивнул и одобрительно посмотрел на приказчика. – Правила и инструкции следует соблюдать неукоснительно, – добавил он на полном серьезе. – Иначе не будет порядка. Да и неприятностей потом не оберешься, верно ведь? – посмотрел Владимир Августинович прямо в глаза приказчика.
– Совершенно верно, – ответил тот.
– Но мне сообщить адрес можно, – заметил Ренке. – Потому что я человек не посторонний. Я – брат.
– Но…
– Никаких «но», – прошипел Влодзимеш, схватив приказчика за шею. – Говори, иначе я тебе шею сломаю.
Он немного усилил хватку, и приказчик скривился от боли.
– Говори немедленно, ну!
Приказчик молчал.
Тогда Ренке сжал своими железными пальцами приказчикову шею и резко потянул вниз. Приказчик со стуком приложился лбом к прилавку, попытался было выпрямиться, но не смог. Человек, ищущий по фотографии свою сестру, держал его крепкой хваткой.
– Адрес, – жестко произнес Влодзимеш.
Приказчик что-то промычал.
– Говори яснее, – приказал Ренке. – Не расслышал.
– Она живет в самом конце улицы Видок в «Доме под вязами», – сдавленно проговорил приказчик.
– Как она представлялась, когда делала у вас покупки? – продолжал спрашивать Ренке.
– Амалия Шульц, – пробормотал приказчик и только после этого почувствовал, что хватка «брата» ослабла.
– Ну вот, можем же, когда хотим, – добродушно улыбаясь, произнес Влодзимеш, отпуская шею приказчика. – Благодарю вас. Да, и еще… – Улыбка исчезла с лица «брата», словно ее стерли ластиком. – Во избежание неприятностей советую вам никому не говорить о нашем с вами разговоре. – Поверьте, – Ренке поправил у приказчика свернутый набок галстук, – это для вашего же блага. Вы все поняли?
Приказчик что-то пробормотал.
– Не слышу! – повысил голос Влодзимеш.
– Понял, – громче и отчетливее ответил приказчик.
– Вот и хорошо, – опять добродушно улыбнулся Ренке и добавил: – До видзення.
– До видзення, пан, – повторил за ним приказчик и стоял почти не дыша, покуда за молодым господином с железными руками не закрылась магазинная дверь.
Глава 11
С КЕМ ИМЕЮ ЧЕСТЬ?
– Значит, Амалия Карловна Шульц, вдовица? На пансион покойного пастора умудряется снимать дом с усадьбой и одеваться в лучших и самых модных магазинах Варшавы? Думаю, вы правы. Это она.
Пристав Щелкалов посмотрел на Ренке и внутренне похвалил сам себя. Еще бы: вся российская полиция с ног, можно сказать, сбилась, разыскивая аферистку и мошенницу Ольгу фон Штайн, а она вовсе и не генеральша теперь, а вдова магдебургского пастора Амалия Шульц. И нашел ее всего-то за несколько дней совсем молодой еще человек, едва миновавший юношеский возраст, какового он выпросил из сыскного отделения. Честь и хвала им обоим. Ведь что важно в этой жизни? Служить отечеству честно и не посрамить рода своего.
А род у пристава Щелкалова был знатный…
Все Щелкаловы вышли из старомосковского дворянского рода, не шибко известного, но довольно богатого вотчинами и имениями.
Пращур пристава, Яков Васильевич Щелкалов, был рядовым дьяком, то бишь мелким государевым служащим по гражданской стезе. Кажется, он начинал писцом и дослужился до одного из секретарей Посольского приказа. Прославился он тем, что народил двух думных дьяков, Андрея и Василия, которые во времена Ивана Грозного и Бориса Годунова занимали самые видные посты и заведовали Разрядным и Посольским приказами, что было равнозначно постам министров внутренних и иностранных дел. Это было равнозначно тому, что ежели бы какой-нибудь мещанин, поступив на воинскую службу, дослужился бы вдруг до чина генерал-фельдмаршала. Кроме того, в сродственниках у Щелкаловых были князья Пожарские и родовитые дворяне из числа Годуновых, Чепчуговых, Сукиных и Зюзиных.
Сам пристав Яков Васильевич Щелкалов происходил от знаменитого думного дьяка Василия Яковлевича Щелкалова, который владел несколькими селами и деревнями в Московском уезде. Василий Яковлевич был весьма богат и управлял во времена Бориса Годунова Посольским приказом, Нижегородской четвертью, Казанским дворцом, Стрелецким приказом и Разрядной избой, исправляя обязанности премьер-министра (в переводе на текущее время), а к началу семнадцатого века получил в руки и государеву печать, сделавшись канцлером российской державы. Ни до него, ни после него никто таких вершин в государстве, не будучи боярского и княжеского родов, не достигал. Ну как тут ударить в грязь лицом, имея таких выдающихся предков? Никак не можно.
Поэтому, выслушав доклад секретного агента Ренке, Яков Васильевич принял единственно правильное решение: брать «пасторскую вдову Амалию Шульц» немедля, после чего устроить ей очную ставку с Полторацким-младшим. А когда тот узнает ее как «баронессу фон Гольстен», незамедлительно передавать дело судебным следователям. Те доведут дело до ума, и суд отправит бывшую генеральшу следом за своей кумиршей Сонькой Золотой Ручкой туда, куда Макар телят не гонял.
* * *
Надо всегда доверять своей интуиции. По крайней мере, прислушиваться к ней, ибо ничего в этом мире не происходит «просто так».
Поначалу ей показалось слишком хмурым утро. Утро, которое наступило через двое суток после визита к ней барона Готшильда.
Потом вдруг пришла мысль, что надо уезжать из Варшавы.
Куда?
Куда угодно, лишь бы за границу!
Стало быть, надо скорее принимать предложение банкира и ехать с ним в Вену.
Она быстро оделась и пошла в ближайшее почтовое отделение, где имелся телефон.
– Барон? – спросила она в трубку, когда их соединили.
– Да, – ответил мужской голос. – С кем имею честь?
– Это Амалия Шульц, – ответила Ольга Григорьевна и поспешно добавила: – Я согласна ехать с вами.
– Замечательно! – Трубка едва не подпрыгнула в руках бывшей генеральши. – Вы приняли совершенно правильное решение. Теперь, когда вы решились на столь…
– Только у меня к вам имеется одна просьба, – не дала договорить барону Готшильду Амалия.
– Для вас – что угодно, – сладко пропела трубка. – Приказывайте, моя королева.
– Я настоятельно прошу вас, чтобы мы уехали сегодня и как можно раньше, – твердо сказала Амалия. – Пусть при оформлении бумаг я буду вашей кузиной, хорошо?
– Ваше желание для меня закон! – возбужденно отозвалась трубка и снова чуть не выскочила из рук «вдовицы».
– Решение далось мне не просто, – добавила она, – и я опасаюсь, что могу передумать. Так что поторопитесь, барон…
– Да, да. То есть нет! – Готшильд и вправду очень волновался. – Ни в коем случае! – уже явно нервически воскликнул он. – Я не позволю и не допущу, чтобы вы передумали, и тотчас поеду… нет, уже еду! – немедленно выполнять это ваше условие! Сегодня, – голос его ликовал, – именно сегодня мы уедем с вами из этой ужасной страны в Вену, столицу цивилизованного государства, где мы… где нас…
– Хорошо, я жду вас у себя, как только вы будете иметь на руках билеты, – снова не дала договорить банкиру Амалия. – Поторопитесь, дорогой барон…
Последние слова, сказанные Амалией-Ольгой, надо полагать, повергли барона в неописуемый восторг. Закончив с ней разговор, банкир немедленно занялся приобретением билетов и оформлением прочих бумаг на себя и «свою кузину», что при наличии его напора и его денег совершилось в самые кратчайшие сроки.
Поезд на Вену отходил в шестнадцать тридцать пополудни, так что времени для сборов было предостаточно; и в то же время отъезд должен был случиться довольно скоро, что порадовало Амалию. Собралась она быстро, благо была практически всегда готова к тому, чтобы незамедлительно и без проволочек покинуть свое место жительства. С момента бегства из Петербурга это правило было неизменным и неукоснительно соблюдалось.
Барон Готшильд заехал за ней за час до отхода поезда. Он был в дорожном костюме, деловит и сильно возбужден предстоящей дорогой, а главное, тем, что должно было случиться сегодня: обладание красивейшей из женщин, страстно желаемой им. В своих грезах, особенно после телефонного звонка Амалии, он уже не раз представил себе, как все это будет происходить. Сладкие грезы будоражили рассудок и плоть. Во всем теле наблюдалось томление и сильнейшее желание. Он не мог больше думать ни о чем.
Амалия же, в отличие от барона, была собранна и деловита. Она не начала разговор сразу о деньгах, отложив его на более удобное время, каковым считала пребывание их вдвоем в двухместном купе. Она решила завести разговор о «гонораре» именно в тот момент, когда банкир, снедаемый страстью и похотью, решит, что настал момент овладеть ею. Вот тогда-то она и назовет сумму, которую Готшильд выложит с ходу, поскольку думать ни о чем, кроме соития с ней, уже не сможет. Потом она благосклонно примет предложенную сумму и отдастся разок-другой изнывающему от желания банкиру. А дальше будет видно…
Собственно, так оно и случилось.