Дверь хлопнула.
Лив заорала.
Через минуту на пороге возник Савва — взлохмаченный, ошалевший, в каком-то диком вывернутом шерстью наружу дублёном полушубке, из-под неровного растрёпанного подола торчали голые ноги в калошах. Увидев парня, Лив оборвала свой дикий крик, уже переходящий на уровень ультразвука. Савва щёлкнул выключателем, притаившемся где-то наверху у порога, бестолково и вопросительно уставился на девушку в тусклом, но все же привычном свете лампочки.
— И? — наконец-то спросил он.
— Тут только что кто-то был, — Лив всхлипнула, получилось хрипло, видимо, она только что сорвала голос. — Такая женщина... В белом.
Воцарилась странная значительная пауза, затем Савва виновато хмыкнул и очень неуверенно произнёс:
— Тут никого, кроме нас, не может быть. Пешком не доберёшься, а чтобы кто-нибудь подъезжал, такого я не слышал.
Его голос звучал фальшиво. Лив икнула.
— Она, может, наверх ушла. Она, может... А-а-а... Она, может, сейчас в спальне.
Савва, который, очевидно, уже сориентировался в ситуации, придал голосу большей убедительности:
— Тут слышимость прекрасная. Если кто-то был наверху, он бы выдал себя. Топотом, скрипом, шорохом, но выдал.
— Тогда, — Лив захрипела, — это могло быть привидение. Она, эта женщина, была в старинном, кажется, бальном платье. И вся такая... Белая Дама, вот. Я четко видела.
— Старинное привидение? — неестественность ещё слышалась в голосе Саввы, но он становился всё увереннее и убедительней.
Лив кивнула.
— В бальном платье? — переспросил он ещё раз и засмеялся. — Оливка, наш посёлок появился среди глухой тайги только в шестидесятых годах прошлого века. Привидение могло появиться, скорее всего, в образе колхозницы с серпом и молотом. Или невинно убиенной комсомолки. В красной косынке.
Он ещё пытался шутить, с раздражением и некоторым удивлением отметила про себя Лив. Ну, надо же... Слава не унимался:
— А что? У нас, кстати, и легенда подходящая имеется. Хочешь, расскажу?
— Заткнись, — грубо оборвала его Лив. Голос у неё, действительно, стал хриплым, она всё-таки сорвала его, и теперь звучала весомо и основательно. «Как у портового грузчика», — подумала она.
Савва не очень-то обиделся. Но страшную легенду рассказывать не рискнул.
— У тебя, наверное, температура, — озабоченно сказал он. — Тебе мерещатся всякие ненастоящие люди. То Алексеич какой-то, то Дама... У меня таблетки от жара в управлении остались. Подожди, сейчас принесу. И градусник.
Лив соскочила с дивана и захрипела:
— Не надо! Пожалуйста, не уходи! Не буду больше говорить об этом. Алексеича сама поищу утром. Хотя... наверняка с ним что-то случилось. Он отошел в лес от машины, и с ним что-то случилось... Дама эта мне приснилась. Правда, она мне точно приснилась... Только не уходи, а?
Она умоляюще посмотрела на Савву. Тот немного подумал и тяжело вздохнул:
— Это неправильно, но... Ладно.
Лив подскочила к нему, радостно схватила за рукав жуткой вывернутой дублёнки:
— Да, да, в этом нет ничего неприличного. И печку... Давай печку опять затопим. А то... холодно.
Она только сейчас, придя в себя, поняла, что избу, действительно, выстудило, и влажно—темная простуженность леса, маячившего в окне, забиралась под одежду, и ещё глубже — под кожу, превращая в холодный ломкий хрусталь все внутренние органы. Лив начала бить дрожь, то ли от пережитого, то ли замороженные сердце и легкие уже стучали друг о друга, словно праздничные бокалы с ледяным шампанским.
— Хорошо, хорошо, — Савва попытался отцепить ее пальцы, крепко впившиеся в мохнатый рукав невиданного зверя. — Мне только одеться нужно. Я скоро.
— Нет, — прохрипела Лив, с таким отчаяньем, словно решался вопрос жизни и смерти. Это было выше её сил — остаться сейчас одной в этом, ставшем жутком, доме. — Я с тобой.
Она, вцепившись одной рукой в Савву, другой судорожно и неудобно стала натягивать ботинок на замерзшую ногу. Парень попытался выйти за дверь, но потащил за собой Лив, ботинок и ковровую дорожку, за которую ботинок зацепился каблуком. Вся эта халабуда поехала на выход, но недолго, потому как Савва сразу же проникся сутью проблемы, и застыл на месте.
Лив хлопнулась со всего маха на внезапно остановившуюся дорожку с распятыми в сторону и Саввы, и ботинка руками. Ботиночная рука выглядела особенно унизительно. Тут она словно увидела себя со стороны Это она, Оливия Матвеева, краса и гордость курса, подающий надежды инспектор, валяется нараскоряку в деревенской избе, умоляя какого-то глубоко провинциального увальня не покидать её. Лив не торопясь, с достоинством поднялась с пола и королевским голосом, за которым скрывалась неловкость, произнёсла:
— Ты, конечно, иди.
На этом её решимость иссякла, и она добавила уже жалобно:
— Только возвращайся... Скорее.
Савва вернулся, действительно, моментально. Он принес с собой буханку хлеба, лоток яиц, коробку с чаем, сахар. Быстро растопил по новой печку, и поставил на постепенно наливающуюся жаром поверхность симпатичный бордовый чайник.
Оказалось, что пока суд да дело, неожиданно упал предутренник, и ещё не явно, но чуть ощутимо, мир просыпался в новый день. Лив поняла, что заснуть сегодня уже не получится, и была полна решимости, как только рассветет окончательно, идти искать Алексеича. Где-то... Где, она понятия не имела. Савва по пути в учительский дом заглянул ещё раз в окна глухо закрытого автомобиля, и сообщил, что там, внутри, никого так и не появилось. По всему было видно, что он просто успокаивал девушку, так как в наличие таинственного исчезнувшего водителя, Савва совсем и не поверил. Что он думал о психическом здоровье Лив, ей было совершенно неведомо. Наверное, ничего утешительного для неё.
Чай вдвоем было пить вкусно. Даже несмотря на то, что Савва, пользуясь её отчаянным положением, опять изо всех сил внушал Лив мысль, что к Фарсу кое-какие органы, в частности, те, которые представляет выездной инспектор Матвеева, могли бы отнестись с большим пониманием.
— Конечно, — бубнил Савва, — что мы — потомственные лесорубы, и единственное, в чём разбираемся, так это как работать в лесу без нарушений закона, и чтобы природе не навредить, а, наоборот, помочь. Что мы ещё можем понимать во всех этих законах, с которыми вы к нам пристаёте?
Лив откинулась на спинку дивана и протрубила хриплым басом:
— Если ваш Фарс не сумел организовать должным образом отчётность о деятельности своего предприятия перед налоговыми органами, ему необходимо иметь в штате работников, умеющих без проблем сдать бухгалтерскую, налоговую отчётность, декларации по единому социальному налогу и страховым взносам на обязательное пенсионное страхование.
У Саввы вытянулось лицо:
— Это как? На одного лесоруба, который работает, нанимать ещё несколько человек, которые ничего не производят, а только умеют заполнять эти ваши отчёты? Это как?
На самом деле, Лив не хотелось спорить. Она уже ругнулась на себя за то, что вообще опять вступила в полемику с человеком, который все равно ничего не решает и ни за что ответственности не несёт. В предрассветной хмари вдруг то там, то здесь раздавались птичьи верещания, сначала робко, затем набирали силу и простор. Свет наливался постепенно, серостью сменял влажную тьму за окном. Пузырился белок в скворчащей яичнице, чай был блаженно горяч, от невыспанности по телу разливалась нега, и вообще не хотелось шевелиться. Конечно, тревожные мысли всплывали. Но они были пока безнадежные. Где Алексеич? Как выбираться из этого глухого угла? По крайней мере, как дать знать в управление, что она тут застряла? И как унять Савву, неистово, но безрезультатно защищающего хозяина?
— Подожди, вот-вот должен приехать Фарс, он решит проблемы, — Савва словно прочитал её мысли.
— Ты говорил об этом вчера. Только мне уже не верится, что он когда-либо приедет, — вздохнула Лив.
Савва, почувствовав брешь в её обороне, снова загудел:
— Вот я тебе сейчас объясню, например, почему Фарс незаконно приобрел запчасти на трактор. А потому что и этот трактор не состоит на учете в технической инспекции. Хозяин его собрал из металлолома, а у нас, между прочим, во всем районе техника таким образом собрана. Потому что купить новоё, так это никто не потянет. Никто. И Фарс тоже. Вот хозяин собранного трактора и сдал нам его в аренду. А ваши убрали все затраты на этот трактор. Вы, может, и правы. Но новый трактор трелевочный купить, это как ты понимаешь? Это миллиона два, два с половиной сейчас стоит. Ну, и что ты скажешь, реально это?
Савва посмотрел на неё с торжеством. Судя по всему, он ожидал, что Лив сейчас, услышав цены на новый трелевочный трактор, упадет в обморок. По крайней мере, вскрикнет от удивления. Девушка удивляться не стала. Она тихо, но четко произнёсла:
— Не. Говори. Мне. Больше. О тракторах. Сегодня. И о другой какой-либо технике не говори... Иначе я завою....
И тут, прямо с унисон с её фразой, пошел дождь. Он хлынул сразу и навзничь, словно с неба опрокинули ведро без дна. В смысле, что вода вываливалась с неба сплошным потоком, и конца края окончанию процесса не было видно.
— Ё- моё, — только и произнёс Савва, подскочив к окну.
— Почему? — не поняла Лив. — Почему «ё-моё»?
—Это плохо. Они не доедут. Ты же знаешь эту дорогу. По ней и при прекрасной погоде осенью и весной не проедешь, что уж говорить о том, как её сейчас развезёт.
— Это значит...
— Это значит, что тебе придётся ещё на день задержаться, — твёрдо сказал Савва. — Как минимум. Пока дождь не кончится, а он точно до вечера зарядил, и дорога не подсохнет, ни к нам, ни от нас никак проехать не получиться.
Лив ещё не до конца поняла, что случилось:
— А если пешком?
Савва посмотрел на неё, как на безумную.
— Сто километров? Под проливным ливнем? В лесу? Там, между прочим, волки. Или юххи.
Последнюю фразу он провыл, подражая волкам: «ю-ю-х-и-и».
— Где? — оторопела Лив.
— В Караганде, — Савва почему-то разозлился. — Где могут быть волки? В лесу, конечно. А юххи — так они вообще везде могут быть.
— Но как же, как же.., — Лив растерялась. — Ты же сказал, что он приедет сегодня утром, ты же обещал... Вот только что говорил и обещал.
— Я обещал до того, как пошел ливень. И, знаешь...
Савва вдруг резко развернулся и выпалил неожиданно для Лив:
— Мне совсем не нравится бегать тут вокруг тебя. Но я же терплю! Так что не капризничай. Лучше помой посуду.
И ушел, сердито хлопнув дверью. Лив показалось на секунду, что из приоткрывшейся щели в комнату ворвались клубы влажного тумана. Хотя, по всем законам физики, это совершенно неправильно. Пар должен вырываться из теплой избы в продрогшую зябь лесной поляны, а не наоборот.
Всё здесь было странным. И каким-то... Неправильным.
Глава 3. След минотавра
Дождь шел все утро. И весь день. И перевалил на вечер. Савва, накинув длинный плотный дождевик с большим капюшоном, несколько раз отправлялся искать Алексеича в окрестном лесу. Хотя Лив уже понимала, что он это делает только для вида, чтобы её успокоить, а сам ни в какого пропавшего водителя совершенно не верит. Просто заходит за ту сосну, которую Лив не может видеть из окна, с другой стороны возвращается в избушку-управление и занимается своими делами. Затем опять надевает дождевик и появляется на пороге учительского дома весь мокрый и несчастный, докладывая, что Алексеич ему ни в каком виде нигде не встретился.
Странно, но к вечеру Лив охватила апатия. Ей казалось уже, что никакого Алексеича не существует, не существует города, её друзей, ничего нет за границей этого маленького пустынного посёлка, в котором она и живет всю свою жизнь. Словно Оливия Матвеева уже давным-давно знает и понимает всех этих людей, которые приедут сюда, как только свежий снег превратится в фирн — плотно слежавшийся, зернистый, и накатается зимник. Чтобы с огромными электрическими пилами выходить на деляну и под оглушающий визг инструмента валить в нетронутые пушистые сугробы огромные сосны и чувствовать себя хоть в это момент хозяевами древней силы, связанной корнями с сердцем земли. Что-то с этим холодным, мокрым воздухом проникало в легкие Лив, и разносилось шипящими пузырьками с кровью по всему организму, настолько, что она начинала ощущать это место как «своё». Словно она разделилась пополам, и одна её половина — со своей памятью, знаниями, ощущениями, голосами никогда не знакомых ей людей — ни разу не покидала этот таёжный тупик, наполненный чуждой, пугающей силой и непонятной ей страстью.
Так казалось Лив в перерывах между смущёнными приходами изрядно вымокшего Саввы, Он выглядел виновато и несколько неестественно («Точно с таким же выражением он говорил о привидении, посетившем меня ночью», — вдруг подумала Лив), рассказывал о своих поисках, словно успокаивал ребёнка. Её уже тошнило от этого его тона, и иногда хотелось даже, чтобы Савва опять жалобно начал расписывать несчастное житиё-бытиё обременённой налогами лесопилки.
Но он топтался на пороге, оставлял грязные лужи от больших — выше колена — рыбацких сапог, и быстро уходил опять, словно боялся, что она вот-вот начнёт его о чем-нибудь спрашивать или просить. «Словно страж, который не по своей воле не выпускает меня из заколдованного круга», — вдруг подумалось Лив, и она одернула себя: к чему бы ему это было делать? Тем не менее, раздражение нарастало, убивая редкие проблески симпатии. Савва совсем не так прост, как кажется. Что-то в его поведении такое... Словно во всём, что он делал, скрывался смысл, просто тщательно замаскированный внешней тюфяковостью и обманчивой сермяжной простотой.
«И что-то же дурманит меня, сводит с ума, иначе, откуда эти воспоминания об огромных, падающих на снег деревьях, и о будоражащей кровь связи корней, оплетающих сердце земли?», — опять думала Оливия. И этот разговор в ней продолжался, как бесконечная гифка, дойдя до конца, возвращался к началу, и так всё по новой. Действительно, начинало казаться, что поднимается температура, и она просто бредит, всё это мерещится, потому что ситуация была дикая и нелепая.
Чтобы немного разгрузить голову, Лив решила осмотреться. Хотя бы подняться на второй этаж, хотя она почему-то жутко и боялась, и стеснялась заходить в спальню отсутствующей хозяйки дома. Словно это была потаённая комната из замка Синей Бороды.
Что Оливия ожидала увидеть тут? Может, тайное убежище привидений, которые, едва касаясь прозрачными ногами пола, мрачно слоняются в маленькой спальне из угла в угол, недовольные тем, что из-за присутствия Лив вынуждены прятаться наверху? Или толпу кровавых мрачных мёртвых лесорубов, гуртом теснящихся на небольшой, учительской кровати, стараясь не навредить сами себе огромными, проржавевшими топорами, с лезвий которых сочится густая, уже почти свернувшаяся кровь? Оливия, доверявшая только цифрам и точным расчетам, и думать не могла, что в голове у неё когда-нибудь могут воскреснуть страшилки из далёкого детства. И разыгравшаяся вдруг фантазия испугала её не меньше, чем предполагаемые ужасы. Монстры из детских снов, оказывается, не пали мёртвыми на поле боя под названием «реальная жизнь», а просто притаились, замечательно спрятались, чтобы выскочить в подходящий момент с диким криком «бу—у—э!».
Холодящее кровь любопытство сменилось разочарованием. Большая кровать тщательно, как в гостинице, застеленная светлым покрывалом с рюшами, недорогое трюмо в углу, чистенький, но бедненький плательный шкаф. На окне — нежная занавеска.
Всё ещё с придыханием Лив подошла к шкафу. Это была последняя тревога (или надежда на пусть ужасную, но всё же сказку?), что уж в его-то дебрях непременно должны быть или наряды для привидений, или, на худой конец, выход в какой-то другой мир. Да, конечно, Лив смотрела «Хроники Нарнии». В детстве. Она, секунду помешкав, решительно распахнула створки шкафа, но и там её поджидало успокоение-разочарование. Несколько летних платьев свободно болтались в небольшой коробке шкафа. И внизу притулилась пара—тройка обувных коробок, видимо с босоножками, которые явно ещё несколько месяцев не пригодятся уехавшей в зиму учительнице. Судя по всему, весь свой немногочисленный осенне-зимний гардероб она забрала с собой.