Она поднялась вверх по улице Фобур-Сент-Оноре, миновала авеню Ош и свернула налево, к парку Монсо. Пройдя вдоль черных с золотом решеток сада, попала на улицу Мурильо.
Мимо нее в плеске воды и проблесках молний неслись машины. Мотоциклисты в капюшонах напоминали маленьких резиновых Зорро. Пешеходы боролись с порывами ветра, намокшая одежда облепляла тела, как простыня, прикрывающая неоконченную скульптуру в мастерской художника.
Все вокруг было залито коричнево-черным, маслянисто-серебряным болезненным светом.
Анна шла по улице Мессины мимо домов со светлыми фасадами и могучих деревьев. Она и сама не знала, куда направляется, но это не имело никакого значения. Она пробиралась по улицам наугад, на ощупь, вслепую, путаясь, как путались и сбивались мысли у нее в голове.
И тут она увидела его.
На противоположной стороне, в витрине, был выставлен живописный портрет. Анна перешла через улицу. Это была репродукция картины. Смазанное, искореженное, разбитое лицо, написанное кричаще яркими красками. Она подошла еще ближе, словно загипнотизированная: лицо в мельчайших деталях воспроизводило ее галлюцинации.
Она поискала фамилию художника. Фрэнсис Бэкон. Автопортрет, датирующийся 1956 годом. Выставка художника проходила на втором этаже этой галереи. Она нашла вход – через несколько дверей справа, на Тегеранской улице – и начала подниматься по лестнице.
Красные драпри, разделявшие анфиладу белых залов, придавали выставке торжественный, почти сакральный характер. Перед картинами толпились посетители. Повсюду царила полная тишина. Ледяное почтение витало в воздухе, казалось, что выставленные картины заполняют собой все пространство помещений.
В первом зале Анна обнаружила двухметровые полотна с одним и тем же сюжетом: священник в красной сутане на троне, разинувший рот в вопле ужаса и боли, словно его поджаривают на электрическом стуле. На одной из картин одеяние было красным, на другой – черным, на третьей – лиловым, но некоторые детали оставались неизменными: руки, вцепившиеся в подлокотники, горели, превращаясь в обугленные обрубки; рот, разверстый в крике и похожий на зияющую рану; языки пламени вокруг трона…
Анна миновала первый занавес.
В следующем зале голые мужчины на картинах Бэкона стояли на четвереньках в лужах разных цветов или были заключены в обычные клетки. Своими гладкими уродливыми телами они почему-то смахивали на диких животных. Этакие зооморфные существа, застрявшие на полпути от одного вида к другому. Их лица напоминали пунцовые кляксы, окровавленные рыла, изуродованные жестокой рукой. На заднем плане изображался интерьер то ли мясной лавки, то ли бойни. Место жертвоприношения, где тела заживо обдирают, низводя их до состояния остова и груды окровавленного мяса. Изображение было слегка смазанным и походило на картинку документального фильма, снятого оператором «с плеча» ручной камерой.
Анна чувствовала себя все хуже, но она пока не находила того, за чем пришла сюда: ликов страдания. Они ждали ее в последнем зале.
Двенадцать полотен небольшого размера, огороженных красным бархатным канатом. Изуродованные, разорванные, разбитые лица: мешанина из губ, носов и костей, через которую безнадежно пытались пробиться к зрителю глаза.
Картины были соединены в триптихи. Первый, названный «Три этюда человеческой головы», датировался 1953 годом. Иссиня-бледные, почти мертвые лица со следами первых ран. Второй триптих выглядел естественным продолжением первого, с той лишь разницей, что изображение переходило на следующую ступень жестокости. «Этюд к трем головам», 1962. Лица были белыми, они словно прятались в первое мгновение от взглядов зрителей, чтобы тут же напугать их жуткими шрамами, выступающими из-под клоунских белил. Анне они напомнили лица несчастных детей, которых в Средние века безвозвратно уродовали, делая из них шутов на потеху публике.
Анна прошла дальше. Она не узнавала своих галлюцинаций. Ее просто окружали маски воплощенного ужаса. Рты, скулы, взгляды вращались вокруг нее, сплетаясь в немыслимые жгуты, выставляя напоказ собственное уродство. Казалось, что художник излил на эти лица всю свою ярость. Он словно кромсал их, открывая раны, срывая корки, разрывая щеки кистями, щетками, шпателем, ножом…
Анна шла, втянув голову в плечи, сгорбившись от страха, и время от времени украдкой бросала взгляд на картины. Серия этюдов, посвященная некоей «Изабель Росторн», была апофеозом жестокости. Черты лица женщины в прямом смысле слова разлетались в клочья. Анна отошла подальше, отчаянно ища человеческое выражение в обезумевшем нагромождении плоти, но видела только разрозненные фрагменты: рты-раны, глаза, вылезающие из окровавленных глазниц.
Внезапно ее охватила паника. Круто развернувшись, она кинулась к выходу. Пробегая по галерее, она заметила на белом столике каталог выставки и остановилась.
Она должна увидеть – увидеть его собственное лицо.
Анна лихорадочно листала буклет: не задержавшись на фотографиях мастерской художника и его творений, она наконец нашла снимок самого Фрэнсиса Бэкона. Напряженный взгляд художника на черно-белой фотографии блестел ярче глянцевой бумаги.
Анна разгладила ладонями страницы, чтобы лучше рассмотреть фотографию.
Она жадно вглядывалась в широкое, почти лунообразное лицо с крепкими челюстями. Короткий нос, непокорные волосы и крутой лоб дополняли лицо человека, способного каждое утро противостоять заживо ободранным маскам на картинах.
Странная деталь привлекла внимание Анны.
Одна из надбровных дуг на лице художника располагалась намного выше другой, круглый акулий глаз удивленно и хищно смотрел в одну точку. Анна осознала невероятную истину: внешне Фрэнсис Бэкон был похож на изображения на своих полотнах. В его лице было то же безумие, тот же хаос. Неужели асимметрично расположенный глаз навеял художнику эти искореженные видения или же картины в конце концов изменили его внешность?
В любом случае творения художника сливались воедино с его личностью…
Этот простой вывод спровоцировал неожиданное открытие.
Если у страшных лиц на полотнах Бэкона был реальный прототип, то почему в ее собственных галлюцинациях не может быть доли истины? Возможно, ее бред и ночные кошмары основываются на каком-то реально существующем знаке или детали?
Новое подозрение заставило ее застыть от ужаса. А что, если в пучине своего безумия она открыла истину? Что, если Лоран, как и Господин Бархатный, действительно изменили внешность?
Она прислонилась к стене и закрыла глаза. Все становилось на свои места. Лоран, по совершенно непонятной причине, воспользовался одним из ее провалов в памяти, чтобы изменить внешность. Он прибег к услугам пластического хирурга, чтобы спрятаться внутри собственного лица. И мсье Бархатный проделал то же самое.
Эти двое были сообщниками. Они вместе совершили нечто ужасное и потому изменили свой облик. Из-за этого-то она и впадает в ступор при виде их лиц.
Она отогнала прочь всю абсурдность своей идеи, чувствуя, что подобралась к истине, какой бы дикой та ни казалась.
Ее рассудок против рассудка других людей.
Она побежала к двери. На стене над лестницей висела картина, которую она не заметила.
Нагромождение шрамов, пытающееся ей улыбнуться.
17
В конце авеню Мессины Анна заметила кафе-пивную. Она заказала в баре «Перье» и спустилась в подвал – ей нужен был телефонный справочник.
Она уже переживала подобную сцену – утром, на бульваре Сен-Жермен, когда искала телефон психиатра. Может, это какой-то ритуал, повторяемое действие – как при обряде инициации, испытания, которым подвергаешься, чтобы получить доступ к истине…
Анна листала мятые страницы, ища раздел «Пластическая хирургия». Она не смотрела на имена – ее интересовали только адреса. Необходимо было найти врача, живущего где-нибудь поблизости. Ее палец застыл на строчке: «Дидье Лаферьер, улица Буасси-Данглас, 12». Насколько она помнила, эта улица находилась недалеко от площади Мадлен, то есть метрах в пятистах от кафе.
После шести гудков ей ответил мужской голос. Она спросила:
– Доктор Лаферьер?
– Да, это я.
Удача была на ее стороне: даже не пришлось сражаться с коммутатором.
– Я звоню, чтобы договориться о встрече.
– Моя секретарша сегодня отсутствует. Подождите… – Она услышала звук нажимаемых клавиш компьютера. – Когда вы хотели бы прийти?
Голос звучал странно приглушенно, почти обезличенно. Она ответила:
– Немедленно. У меня неотложное дело.
– Вот как?
– Я вам все объясню. Прошу вас, доктор…
Наступила пауза. Анна почувствовала, что человек на другом конце провода насторожился, у него явно появились сомнения. Потом глухой голос спросил:
– Когда вы сможете быть у меня?
– Через полчаса.
Анна почувствовала, что врач улыбается – ее напор явно забавлял его.
– Я вас жду.
18
– Я не понимаю. Что конкретно вас интересует?
Дидье Лаферьер был маленьким человечком с бесцветным лицом в обрамлении вьющихся седых волос, которые как нельзя лучше соответствовали его глухому голосу. Сдержанный господин с неуловимыми движениями. Анне казалось, что его слова долетают до нее из-за рисовой бумажной ширмы, и поняла, что ей придется убрать эту преграду, если она хочет получить интересующую ее информацию.
– Я еще не определилась, – ответила она. – Сначала я хотела бы все узнать об операциях, позволяющих изменить лицо.
– Насколько серьезно изменить?
– Глобально.
Хирург заговорил тоном эксперта:
– Чтобы произвести серьезные улучшения, необходимо воздействовать на костную структуру. Есть две основные техники. Операции по выравниванию, направленные на смягчение слишком сильно выступающих черт лица, и костные трансплантации – с их помощью мы, напротив, подчеркиваем нужные зоны.
– Что именно вы делаете?
Врач помолчал, размышляя, как лучше «продать» свой товар. В кабинете царил полумрак. Окна были зашторены. Слабый свет ласкал мебель в азиатском стиле. Обстановка здесь была как в исповедальне.
– При выравнивании, – продолжил рассказывать врач, – мы уменьшаем костные выпуклости, проходя через кожу. При трансплантации сначала делаем забор фрагментов, а затем соединяем с намеченными участками. Иногда используются специальные протезы.
Он изящно взмахнул рукой, и голос его зазвучал мягче:
– Все возможно. Главное, чтобы вы остались довольны результатом.
– Но после всех этих операций остаются шрамы?
Он коротко улыбнулся.
– Конечно нет. Мы работаем эндоскопическим методом. Вводим оптические трубочки и микроинструменты через ткани и оперируем, ориентируясь по экрану. Этот способ минимально травмирует кожу.
– Я смогу увидеть фотографии этих шрамов?
– Конечно. Но давайте начнем с самого начала, не возражаете? Я бы хотел, чтобы мы вместе определили, какая именно операция вас интересует.
Анна поняла, что этот человек не покажет ей ничего, кроме цветных картинок, на которых она точно ничего не разберет, и сменила тему.
– Расскажите мне, что вы умеете делать с носом.
Он скептически поморщился. У Анны был прямой, ровный, аккуратный носик. И менять в нем было явно нечего.
– Вы хотите изменить какой-то определенный участок?
– Я рассматриваю все возможности. Так что вы можете сделать с этой зоной?
– Тут мы достигли большого прогресса. Можем вылепить нос вашей мечты. Выберем вместе линию, если хотите. У меня есть оборудование, позволяющее…
– Но в чем состоит хирургическое вмешательство?
Врач пошевелился, накрахмаленная белая блуза, которую он носил вместо халата, вкусно захрустела.
– Смягчив всю эту зону…
– Как именно вы ее смягчаете? Разбиваете хрящи, да?
Врач по-прежнему улыбался, но в глазах появилось сомнение. Дидье Лаферьер пытался разгадать истинные намерения Анны.
– Тут нам, безусловно, приходится проходить через очень… радикальный этап. Но все делается под наркозом.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.