— Надо бы пошугать их пойти, стрелять сейчас никак нельзя, утки второй выводок летать учат, всех перебьют сдуру. Им-то забава... Да Егорка еще как на грех потерялся, вчерась должон был бумаги из райцентра привезти.
Рай как-то сразу подобрался, словно зверь, что хочет взять след, уловив тончайшую нить аромата добычи.
— Я пойду в лес.
И тут я решилась прямо спросить Лесника о своем вчерашнем «разрисованном»:
— Дядя Степан, вы же, наверно, всех местных охотников знаете. Мужчина лет за сорок, чуть меня выше, приземистый, широкий, руки длинный… у него татуировка вот здесь… змея с яблоком.
После моего описания старик побледнел и тяжело завалился на импровизированную лавку.
— Неужто Захарку выпустили? Это ж за какие-такие заслуги, ему же вроде «семерку» дали.
— Что за человек? - нахмурился Рай.
— Да, наш Трошинский - Калганов Захар. Его тут все знают… так «Калганом» и кличут... Он после первой-то ходки пришел со змеем на руке, многие любопытничали. Ох, и дурной человек! Друга своего зарезал, прямо как поросенка — десять ножевых.
— Это за что же? - ахнула я, с неимоверным ужасом припоминая мужчину, встретившегося мне недавно в лесу.
— Да вроде бабу они не поделили. У Захара жена была красивая — Светлана, раньше к ней Темыч сватался, только она выбрала Калгана, он поколоритнее Темыча-то был. Да и ухарь какой, чуть что сразу в драку! А вы же, бабы-дуры, отчаянных любите! И то невдомек, что сами потом на горячий кулак нарветесь. Светка видать покаялась, а уж поздно, а Темка ее и утешил, видать. Я-то свечку не держал, может, сплетни. Темку потом в лесу нашли с перерезанным горлом, а Света Калганова...
— А она что?
— Что! Повесилась она, вот что… Может, сама, а может, кто и помог. Дело это на всю область гремело, не думал я, что Захарку так скоро в наших краях увижу, не думал.
Видно было, что Андреич заметно обеспокоился появлением в окрестностях «Северного» заядлого охотника и браконьера Калганова. И в моей душе кошки скребли - яблочко из его рук приняла, а руки-то в кровище по локоть. Рай нервно скривил губы.
— Пойдем домой!
Мы вернулись в наш коттедж, который уже почему-то легко называли «домом». И впрямь, поглядеть на нас со стороны - чем не семейная пара? Мы даже внешне друг другу подходим. И пожалуй, гармонично дополняем друг друга в наших характерах. Он молчит, я - болтаю… Он часто хмурится, а я улыбаюсь даже сквозь слезы. Если его нет рядом даже пять минут, я начинаю скучать… Мой Рай… Мой ли ты, Рай? Только ли — мой?… Потому что ни с кем уже не хочу тебя разделить.
Глава 5. Прыжок Рыси
...Не ходи ко мне, желанная,
Не стремись развлечь беду -
Я обманут ночью пьяною,
До рассвета не дойду;
Из-под стрехи в окна крысится
Недозрелая луна;
Все-то чудится мне, слышится:
Выпей, милый, пей до дна!..
«Оборотень», Хелависа
Спокойно скатился к ночи этот неспокойный день. Мы с Раем чаевничали на кухне нашего домика, и я опять пересказывала сюжет какого-то нового фантастического фильма, что посмотрела еще в городе. Рай слушал внимательно, он тоже любил истории про полеты и небо, про далекие планеты и раскаленные звезды. А я вдруг подумала, что Рай вполне мог бы стать космонавтом и даже быть первым человеком, что полетел в космос. Если бы все так трагично не случилось в его жизни - в жизни всей нашей страны, да и многих других государств.
Все изменила война, искалечила душу и тело. И ведь не ему одному... Рай смог выжить и вернуться домой. Только уже новым существом. Но стал ли он хуже...
— О чем ты думаешь сейчас? Ты уже пять минут смотришь на меня и молчишь.
— Да? Прости… Я все-время куда-то улетаю. Зацеплюсь мыслями за одно облако, а потом перепрыгну на другое и все дальше и дальше.
— Возьми меня с собой. Я хотел бы летать с тобой вместе.
Я подошла к нему и прижала его кудрявую голову к своей груди. Наверно, он сейчас слышит, как мечется у меня внутри сердце. Ну и пусть. Именно сейчас оно бьется только для него.
«Родной мой, золотой, солнышко ты мое рыженькое!»
Меня охватила несказанная жалость и нежность к нему, эти два чувства переплелись неразрывно и бешено поднимались сейчас по моей крови, словно муксун на нерест.
Рай взял меня на руки и отнес в спальню. Губы его загадочно улыбались.
— Разрешение когда будешь писать?
— Я так… в устной форме тебе все разрешу. Уже можно...
— Ну, уж нет! Скажешь потом, что я тебя, маленькую такую, обижал.
И он засмеялся, как озорной мальчишка, поцеловав меня в нос. Я, конечно, тоже смеялась, обнимала его, помогала стянуть через голову футболку, сначала его, потом свою. А потом мы снова услышали звук выстрела где-то со стороны озера. Рай даже зубами заскрипел.
— Там «скрад» у него соломенный, прямо на «лыве» - уток сидит, караулит. Я еще лебедей видел вчера, первый раз в жизни. Аж две пары! Ох, и красивые птицы. Он же и их пристрелит играючи, для него ничего святого нет!
Рай начал быстро одеваться с явным намерением куда-то бежать. Я чувствовала себя брошенной, немедленно забытой. Да, он хоть бы что-то мне сказал… лично мне! И уже когда Рай собирался броситься в темноту за порог, я не выдержала и закричала первое, что в голову пришло:
— Саша, подожди!
Рай медленно повернулся и встал передо мной. Я почти не видела его лицо, только очертания его большого силуэта возле кровати.
— Почему ты так меня назвала?
— Не знаю… само как-то вырвалось. Я все время хочу тебе рассказать историю одного летчика, он был сбит во время воздушного боя, две недели полз к своим по снегу в лесу, ноги отморозил, но даже потом смог водить самолет. Он настоящий герой. Его звали Александр Мересьев.
Рай помолчал пару секунд, а потом тихо, но твердо меня поправил:
— Неверно ты говоришь… Его звали Алексей. И Маресьев, а не Мересьев. Мы все про него знали… Он же легенда! Он и на протезах потом пять самолетов вражеских сбил на своем «Яке». Над Курской дугой это было… Борис летал в его звене - мой товарищ, учились вместе.
А ты хоть на мгновение представить можешь, что там творилось - на земле и в воздухе, и часто одновременно? Я, конечно, в книжном аду не был, но понятие о нем теперь имею отличное. Страшнее ничего не может быть… когда земля и небо - это сплошной огонь и стоит жуткий вой от падающих самолетов, а внизу грохочет артиллерия… там стоит дым… чад… гарь... и в этом кошмаре живые и мертвые люди... и множество полуживых!
И ни одного нашего парашюта… никто не планировал спастись. Горит самолет - дотяни машину до немецких позиций и сдохни там, разгромив напоследок хотя бы часть их батареи, просто упав на них сверху с оставшимися бомбами... или прямо в воздухе иди на таран... так делали многие...
У меня до сих пор это все стоит перед глазами: над полыхающим полем проносятся штурмовики, повыше летят истребители, потом наши «пешки», ну, то есть пикирующие бомбардировщики «Пе-2», они высоко летали...
Мы столько «бомберов» тогда «посадили» с ребятами, а сколько наших «Илов» они сбили в это железное месиво, прямо на танки - свои и чужие…
Знаешь, я много про все это потом думал… В начале войны Сталин разрешил людям в церкви ходить… а ведь, Бога нет, Ева… Он не мог бы просто так на это смотреть сверху. Если мы его дети, он был обязан вмешаться и прекратить эту бойню… что же Он? Не хотел… или не мог…
А если Он все-таки есть и Он это не остановил, тогда Бог - это Кровожадное Чудовище, которому время от времени нужно сталкивать нас - «божьих тварей» на поле боя. Может, там - сверху, Он забавляется, двигая наши армии по своей шахматной доске, управляя нами, словно пешками и ферзями. Под пение блаженных ангелочков решая, кому пожить пока, а кому умирать в нечеловеческих муках… медленно и безнадежно.
Может быть, и впрямь, древние предки наши - язычники, знали о Боге гораздо больше, чем мы - их прямые потомки? Они-то как раз понимали Его истинную суть, когда мазали деревянные губы идолов кровью и мясом…
Почему Бог так любит кровь, Ева? Особенно детскую, невинную кровь… Нам рассказывали, как изможденных русских детей из концлагеря делали донорами для раненых немецких солдат, у детей брали кровь, плазму и кожу для пересадки «обгорельцев».
Почему Он допускает страдания детей на войне, да и не только на войне? Ты можешь сейчас мне ответить, Женщина? Почему мы здесь обязаны страдать по Его воле?
Я попробовала выдохнуть и проглотить комок, что застрял в горле. Я должна была что-то сказать, хотя мне кажется, Рай и не ждал ответа. Тогда я начала говорить это просто для себя, в надежде, что это немного его успокоит:
— Ты ведь не один обо всем этом думаешь. Многие люди задают такой вопрос… каждый день, каждое тысячелетие, наверно, еще даже до Иова… Один и тот же вопрос — зачем мы здесь и что такое Бог?
Я не знаю, Рай… Я правда, не знаю, но раз уж Я есть и есть ТЫ… надо же как-нибудь жить… надо хоть что-нибудь делать, а есть Бог или нет, мне кажется, это не так уж и важно.
Если Он тебе нужен - верь Ему, только не в Него, а именно Ему - просто верь, что все, что с нами случается имеет какой-то странный сокровенный смысл, и тогда будет легче… даже страдать. Мы мало можем изменить, у меня тоже бывает такое чувство, что мы только марионетки, что мы плывем по неведомым течениям и нас бьет о камни и швыряет в водовороты, иногда выбрасывая на пологий песчаный берег, где мы можем немного погреться и передохнуть перед новым рывком.
Разница только одна - можно зажмуриться от страха и вцепиться в свое бревно, на котором плывешь, проклиная злую судьбу, правительство, собственную страну и соседей по дому. А можно… оседлать это бревно сверху, обнять его руками и просто смотреть по сторонам и вперед, и тогда увидится многое и совсем иначе.
Я близко чувствую все, что ты хочешь сказать, твою боль, твое возмущение… если можешь что-то изменить - так меняй! А если нет - просто плыви вперед и улыбайся, даже если у тебя нет ног или глаза ничего вокруг не видят.
И даже если ты не можешь слышать и говорить, вообще не способен двигаться - ты можешь думать о чем угодно, пока можешь думать… даже можешь мысленно спросить о чем-нибудь у Бога… ну, хотя бы попытаться.
Ведь, хоть кто-нибудь-то НАС ДОЛЖЕН УСЛЫШАТЬ, а вдруг ОН ОТВЕТИТ так, что ты сможешь Его понять? И тебе станет немножечко легче.
Рай молчал, его голова поникла, плечи опустились.
— Мне нужно сейчас идти. Закрой за мной двери и никого не впускай в дом ночью, даже… Эту Женщину. И не жди меня, ложись спать, я вернусь поздно.
Рай взял ключ от входной двери и скрылся в темноте, а я почти до утра просидела на заправленной кровати, обнимала свои колени, прижатые к груди и плакала… сама толком не зная отчего. Я сейчас так хотела, чтобы Рай был рядом, чтобы он гладил меня по волосам и шептал что-то доброе, целуя меня. А он ушел в ночной лес… или еще куда-то. А ведь там темно и опасно. Там водятся змеи, и это я знаю точно.
* * *
Своей бесшумной легкой походкой Рай стремительно двигался в сторону, откуда прозвучал выстрел. Но мужчина не успел даже добраться до озера, как заметил медленно бредущую ему навстречу женскую фигуру. В том, что это была именно женщина Рай не сомневался ни капли. Даже за много шагов ее выдавал тонкий пряный запах духов.
— Что ты делала ночью в лесу?
— Воздухом свежим дышала. Видишь, какая бодрая и полная сил?
Лиля хромала и держалась ладонью за щеку.
— Кто тебя так? Этот?
Рай глухо зарычал, едва сдерживая ярость, но женщину, кажется, волновали больше свои эмоции:
— Помоги! Я сейчас просто упаду, меня ноги не держат.
Лиля тяжело оперлась о плечо Рая, приближая к нему свое лицо. Запах возбуждения и гнева, исходящий от нее, щекотал ноздри.
— Доведи меня до моей комнаты, мне так плохо. Не бросай меня, пожалуйста, помоги!
— Где он сейчас? Он тебя ударил? Я найду его и заставлю ответить!
— Нет, миленький, нет… это все завтра, я ребят вызову с поста, они его мигом заберут. Он же больной… просто больной человек. А мне нужно лечь… Я сама не дойду, держи меня, миленький.
Она повисла на руках Рая, размазывая по его футболке слезы. Просто отстранить ее сейчас мужчина не мог. Мужчина довел Лилю до административного коттеджа и зашел вместе с ней в дом.
— Спасибо, мой хороший! Я уж думала, и не доползу сама. Посиди пока тут, я умоюсь, а потом выйду к тебе.
— Мне нужно вернуться! Ты способна и сама о себе позаботиться.
— Да, конечно, конечно, тебе надо к девочке идти, я же все понимаю. Она молоденькая, красивая, а я уже и не нужна никому - старуха. И все видят только мое тело, а что творится в моей душе, вот здесь, прямо в груди! Смотри!
Женщина дернула трикотажную кофточку, полетели на пол пуговицы и Рай увидел ее полную грудь, поднятую высоко черным кружевным бюстье с алыми ленточками, что змеились вокруг соблазнительных «чашечек».
Рай отчетливо понимал, что следует запретить себе смотреть на это белое тело, так призывно выглядывающее из-под ажурных кружавчиков, уж лучше немедленно вернуться к Своей Женщине. Но Лиля была беспощадна:
— Пожалей меня, ну, хотя бы один разочек! Я ведь такая несчастная, на свете совсем одна, я несколько лет в детском доме росла. Меня никто и не любил-то по-настоящему. Я ведь не глупая, я в звании майора полиции сейчас и не через постель этого добилась! Всего самого важного в жизни я всегда добивалась своим трудом… честно.
Я скажу только тебе, меня в пятнадцать лет изнасиловали, и я никогда не смогу Им этого простить… всем Вам не смогу простить, но ты-то другой… Я же вижу, ты тоже страдаешь. Ты думаешь, что тебя никто не полюбит из-за твоей сути звериной, и ты прав. Эта дурочка испугается, когда все узнает, она не примет тебя.
— Ева теперь знает - кто я! Я сам ей сказал, почти… все… сказал.
— Хорошо… это все хорошо. Я за вас рада. Правда. Пусть хоть кто-нибудь будет счастлив. А мне так плохо. Мне надо выпить лекарство и станет лучше. Подожди, я дам и тебе глоточек, а потом ты пойдешь… к ней. Подожди…
Рай мог бы повернуться и уйти, даже убежать от нее, от этого тягучего, манящего голоса, что заволакивал сознание мутной пеной, от Ее сверкающих возбуждением глаз, от ее голодных влекущих губ.
— Вот, выпей со мной, тут на донышке совсем, смотри, я начну первой… Ну, ты же не боишься меня? Ты такой большой, сильный, красивый… у тебя все должно быть хорошо. Ты много перенес, много мучился, столько несправедливости на тебя свалилось. Теперь все уже позади, теперь у тебя начнется новая, достойная жизнь. Пей, же, пей, миленький…
Рай сделал пару осторожных глотков из маленького хрустального фужера и вдруг почувствовал, как под ногами качается пол. Рай попробовал опереться руками о стену, но они почему-то тоже пришли в движение. И совсем рядом оказалось белое женское лицо с тонко выщипанными черными бровями, изогнутыми словно луки. Глаза были похожи на два глубоких холодных омута. Ярко-красные губы искривились в презрительной усмешке.
— Отдыхай, дорогой, отдыхай… а я буду рядом. Хотя бы на эту ночь...
* * *
Кажется, мне все-таки удалось задремать под утро. А еще под утро прошел дождь, от полуоткрытой форточки несло сыростью. Я проснулась с больной головой и красными глазами. Рай так и не вернулся.
Наскоро умывшись, я оделась и пошла его искать. Ноги сами привели меня к ближайшему административному коттеджу. На сей раз у меня не было ни одной мысли, а только странное смутное предчувствие беды. Я стучала довольно долго и мне открыла заспанная Лиля в тонком шелковом халатике на голое тело.
— Бр-р-р, заходи скорее, холодно сегодня! Ну, чего тебе?
— Лиля, мне нужно Рая найти! Он дома не ночевал, он вчера убежал в лес на выстрел! Его нет до сих пор, я сильно переживаю.