Было ясно, что до собак не более полутора километров. Там и охранники.
Волки на вой Игната не откликнулись, значит, поблизости их нет, значит, ушли в глубь леса от выстрелов и взрывов. Сейчас они растят волчат. Конец июня — волчатам около трех месяцев. Хотя и любят волки щениться в одних и тех же местах, но все-таки опасность заставляет их искать новые склоны и овраги для жилищ. Там, где не так близок грохот войны.
Чтобы не ошибиться во время дальнейшей разведки местности, Игнат нанес на карту направление и примерное расположение части полевой жандармерии или охраны, а сам пошел значительно правее, вдоль дороги, на которой прежде встретил указатель с символами. И вскоре заметил новый столбик с доской. На белом крашеном фоне был четко нарисован трезубец, только перевернутый острием вниз. Это означало, что часть расположена где-то поблизости. Тот же номер семнадцатый. Значит, та же танковая, о которой он узнал из первого указателя. Больше ничего на втором столбе не было. Но Игнат уже знал, что жандармская (или охранная) часть в стороне и позади. Теперь надо было выяснить, сколько здесь этих «тигров».
Он ушел от дороги в лес, потому что обычно немцы у дорог ставили особенно сильную охрану, а иногда и прыгающие мины-ловушки. Но и лес они охраняли по-настоящему.
Быстрой тенью он передвигался от дерева к дереву. Смешанный лес кончился, и пошел почти сплошной сосняк. Немудрено, что и дороги здесь хорошие — в сосняках всегда сухие, в основном, песчаные почвы, пересыпанные хвойными иглами. Укатанные сухие дороги позволяют даже в лесу танкам ходить на приличной скорости. А это дает возможность быстрее производить перегруппировку и даже переброску техники и войск.
Танки были расположены в двух оврагах, разделенных узким, возвышенным и густым перелеском. Овраги, поросшие сосновой молодью, хорошо маскировали каждую грязно-зеленую машину, и «тигры» нельзя было засечь с воздуха. Их даже не спрятали в капониры. По краям оврагов, метрах в тридцати друг от друга, стояли часовые.
Если бы луна постоянно висела над соснами, нечего было бы и думать пробраться через часовых, каждый из которых хорошо видел соседних двух. Но редкие облака время от времени закрывали луну и, пользуясь короткими минутами полной темноты, Игнат все-таки прополз мимо часовых. Для него-то тьма не была полной, он видел, как немец в десяти метрах от него медленно прохаживался — два шага вперед, два — назад. Разведчик даже слышал сопение солдата.
Часа два ползал Игнат между машинами, стараясь сосчитать танки. Их было много. Он встречал блиндажи, возле которых стояли часовые, осторожно обходил их, видел палатки, легковушки и грузовики. Все это мельком проходило мимо его сознания. Ему нужно было сейчас только одно: сосчитать «тигры».
Даже с его умением ориентироваться в темноте он чуть было не запутался. В уме разбил местность на участки и, пробираясь длинными зигзагами, считал и считал танки.
Когда он выбрался из оврага и прополз линию часовых, серая пелена рассвета уже размягчила, разжижила мглу ночи. Луна совсем ушла в облака, но темень стала зыбкой, неплотной, мягко переходящей в сумерки.
Теперь надо было отойти в глубь леса, подальше от танков, чтобы ненароком не обнаружить себя. Здесь слишком много глаз, весь лес забит солдатами. Все, что означает трезубец и «17», он уже знал. Около сотни «тигров» укрыто в этом сосняке. Танковое соединение. Но необычное. Игнат видел на их пятнистых грязно-зеленых бортах четкие белые эмблемы эсэсовской дивизии. Невдалеке от большого белого креста на бортовой броне скалился крупный череп со скрещенными костями под ним. «СС Мертвая Голова». Били их немало. На Курской дуге разгромили начисто эти отборные дивизии тяжелых танков. А они живучи, их пополняют танками и личным составом. Теперь совсем юнцы в черной эсэсовской форме управляют тяжелыми машинами, и эти дивизии, как драконы, снова обретают уже срубленные свои головы и снова сеют смерть. Но недалек их последний разгром. Немалую помощь в этом окажут разведданные Игната.
Время было дорого, и он решил обследовать местность и днем. Шел Игнат очень медленно, вслушиваясь в каждый едва улавливаемый шорох. В этом лесу мог оказаться не только часовой, но и замаскированный солдат, дозорный или охранник, лежащий в секрете. Игнат тщательно нюхал воздух. Запахи сигарет, пороховой гари, пота, сапожного жира и, особенно, кофе всегда выдавали присутствие солдат за тридцать, а то и за сорок-пятьдесят метров, если навстречу дул хотя бы слабый ветерок.
За день Игнат буквально облазил весь лесной массив, где базировались немецкие части, но танков больше не нашел. Обнаружил мелкие штабы и два — посолидней, пожалуй, дивизионные. К каждому из них подходило более десятка парных проводов. Один штаб той самой танковой дивизии. Входили и выходили оттуда офицеры-танкисты в черной эсэсовской форме. Да и само расположение штаба — в полукилометре от танков — подтверждало это.
Несколько пехотных частей с мотоциклами и бронетранспортерами, видимо, имели отношение ко второму штабу. Скорее всего, это дивизия пехотная.
Уже когда вечерние сумерки стали сгущаться между деревьями, разведчик приблизился к расположению полевой жандармерии.
То главное, что ему было поручено, даже более важное, чем разведданные, которые он соберет, здесь, рядом. Об этом говорила охранная часть.
4. ЛАГЕРЬ
Игнат полукругом обогнул территорию части — надо зайти с подветренной стороны. Обошел далеко лесом, чтобы собаки не учуяли его. И когда теплый слабый ветер уже дул в лицо, разведчик не спеша двинулся вперед, к расположению немцев.
Мгла уже заполнила все пространство между стволами деревьев, залила овраги и лощины мягкой чернотой летней ночи, и Игнат почувствовал себя свободнее.
Вскоре он учуял запахи собак, табака, человеческого пота. Судя по всему, до часовых, охранявших часть, было метров пятьдесят-семьдесят. Тьма ему, конечно, не мешала, но густой сосновый молодняк не позволял ничего увидеть впереди. Деревья заслоняли все, и шел он только чутьем.
Запахи говорили, что здесь немецкая войсковая часть. Причем запахи, обычно окружающие нашу часть, отличались от немецких, особенно разнился дух кухни. У наших кухонь смешивались запахи каши, щей, ржаного хлеба. У немцев же к пахучему дыханию котла с крупяным варевом примешивался сильный приторный дух тмина, чего-то еще очень пряного, непривычного для Игната. Да и табак у немцев тоже нес сладковатый дух в отличие от нашей горькой махорки. А запахи собак здесь подтверждали еще и то, что немецкая часть была жандармской или охранной, о которой он теперь уже знал.
Он подошел ближе и направился вправо, обходя часть по периметру. И вот в просвете между деревьями наконец увидел низкие деревянные строения метрах в двухстах от себя и в полсотне шагов — колючку в два ряда, а между рядами колючки — вышку с часовым, застывшим возле пулемета на шарнирном станке.
Игнат настороженно замер и стоял так, немного приподняв голову и по-звериному подрагивая ноздрями. Прошло три-четыре минуты, и вдруг ночной ветерок сменил направление, чуть повернул в сторону. Сразу же пришли запахи, объясняющие все. И почему здесь охранники, и собаки, и почему колючка, да еще в два ряда, и вышки.
Ветер принес тяжкий дух лагерных бараков, перепрелого пота, крови, затхлости, с примесью какого-то гнилого дыхания. И вместе с тем едкий дух хлорно-карболовой дезинфекции.
Игнат отступил в молодой ельник, присел на густую осыпь еловой хвои. Надо было обдумать положение. Значит, все-таки нашел, Все подтвердилось. Лагерь, полевой концлагерь, здесь в лесу. Заключенных держат для строительства блиндажей, рытья окопов, капониров для танков, там, где это потребуется, и для выкапывания траншей. Значит, лагерь есть. Теперь надо доложить в разведотдел собранные данные по немецким войскам и сообщить о концлагере в лесу. Этого сообщения очень ждут.
Когда он добрался до землянки, взошла луна и высветила каждую веточку и лист, заполнила лес настороженным блеклым холодным светом.
— Ира, это я,— сказал он полушепотом и только после этого, согнувшись, вошел.
Она убрала пистолет в боковой накладной карман, потом спросила:
— Ну как?
— Нормально. Можно сказать удачно. И танки нашел. Да и все остальное.
Он не хотел обижать ее недоверием, но законы разведки не позволялось нарушать. Каждый должен знать только то, что ему полагается, и не более того. А она понимала, что, кроме известных ей задач по сбору разведданных о противнике, Игнату поручено еще что-то, возможно более важное. Она знала, что этот старший сержант особый среди разведчиков, что его обычно отправляют со сложным и особо важным заданием. И то, что он один стоит многих, она увидела уже в самом начале операции, когда он вызволял ее из ловушки.
Эти черные кепки, проклятые предатели, сцапали ее так быстро, что она не успела даже выхватить пистолет. Расстроенная неудачным приземлением и болью в ноге, она отвлеклась, осматривая колено, и когда поползла к березкам, то черные кепки уже ждали ее на пути. Двое навалились одновременно, выкручивая руки и зажимая рот ей вонючими, прокуренными ладонями. Если бы не старший сержант, то наверняка был бы конец.
— Давай ужинать.
Игнат придвинулся, и она подала ему ломоть пахучего черного солдатского хлеба и распечатанную припаянным к ней ключом прямоугольную банку американской тушенки. Вход в землянку был завешен куском темной материи, запасной выход — тоже. После прихода Игната Ирина зажгла свечу. Ели молча, лишь полушепотом перебрасываясь необходимыми словами. Разведчики всегда должны быть настороже. Мало ли что! Правда, некоторую страховку Игнат все-таки устроил. Метрах в двадцати вокруг землянки натянул в траве проволочку, а внутри землянки подвесил маленький колокольчик. Если кто оборвет проволочку или хотя бы заденет, то колокольчик обязательно прозвенит. Уже по опыту Игнат знал, что такая страховка необходима. Он помнил свою первую схватку с фашистами там, на Беломорском побережье, и не забыл проволочку-контрольку возле немецкой землянки.
В эфир вышли сразу после ужина. В течение полминуты Ирина лихо отстучала ключом несколько групп цифр, что кроме сообщения о тяжелых танках-«тиграх» означало: «...Обнаружил объект-2. Начинаю подготовку операции «Ольха-7». Серый».
5. ПЕРЕХВАТ
Нога у радистки постепенно пошла на поправку. В первый же день после травмы, едва устроившись в землянке, Игнат перевязал коленный сустав девушки эластичным бинтом, потом ежедневно, по нескольку раз в день массировал растянутые мышцы.
Ирина испытывала неловкость: и что создает лишние заботы разведчику, и что он, молодой парень, разминает и массирует ей ногу, но делать было нечего, и она переносила все эти неудобства с тайной благодарностью к нему за заботу и умение, с которыми он лечил ее ногу.
Сразу же после рассвета они слышали, как гудела земля, как катились за горизонтом отдаленные взрывы. Обоим разведчикам было ясно: наши фронтовые бомбардировщики утюжат притаившиеся в лесу танки. Игнат пожалел, что сейчас день, и нельзя посмотреть на полыхающее за лесом пламя...
Уже три дня Игнат тщательно наблюдал за лесным лагерем военнопленных, Едва наступали сумерки, как он отправлялся к объекту, осторожно подбирался с подветренной стороны и располагался на своем наблюдательном пункте, выбранном в кустарнике, вблизи двойной лагерной колючки.
Он изучил порядок и время смены караулов наружной охраны, обследовал подходы к лагерю, дорогу. Широкая грунтовка входила в ворота, охраняемые двумя часовыми и еще двумя — на вышках. С противоположной стороны лагеря дорога уходила в лес, тоже через такие же двойные ворота в двойной колючке. Иногда из лагеря выезжали подводы или машины — все через одни ворота. Другие отворялись редко, только утром и вечером, через них, как установил Игнат, увозили и привозили обратно в лагерь заключенных. Один раз он наблюдал, как в лагерь через те ворота въехали два крытых больших грузовика. Сразу же за колючей проволокой они остановились, и разведчик видел, как из кузова спрыгнули охранники с собакой, потом под дулами автоматов сходили заключенные.
Иногда в середине дня из ворот выезжала черная легковушка и каждый раз затемно возвращалась в лагерь. За рулем сидел солдат-эсэсовец, а на переднем сиденье офицер в черной форме. И только раз Игнат видел, что этот же офицер ехал без шофера, и сам вел машину. Разведчик засек время, было 15 часов 45 минут. Возвратился офицер в лагерь около 21 часа, когда уже наступали сумерки. И еще один раз немец выезжал без водителя в 15.45, а возвращался в 21.
Дважды Игнат наблюдал, как пленных гнали на работу пешком. Около полусотни заключенных, десять охранников с автоматами и четыре собаки. Ни говора, ни человеческого звука, только шарканье ног по пыльной дороге, резкие гортанные окрики конвоиров, да изредка лай овчарок, натасканных на людей.
Теперь он знал об этом лагере почти все, что ему было нужно: расположение, наружную систему охраны, порядок вывода пленных на работу, путь их следования из лагеря и обратно, машины, которые ездят между лагерем и ближними немецкими войсковыми частями. Не знал он только одного, главного: есть ли среди заключенных тот, кто очень нужен нашему командованию. Это надо было выяснить, причем срочно. Времени в запасе уже почти не оставалось.
Он знал этого человека по увеличенным фотографиям. Правда, по фотокарточкам довоенного времени, и человек этот мог очень измениться за три года. Ведь не просто годы, а годы войны, плена.
В штаб армии поступил приказ: разыскать этого человека, любым способом добыть его из плена. Одновременно было указано, что он — один из заключенных военного . концлагеря, устроенного в неглубоком, точнее в прифронтовом тылу немецкой группировки, стоящей напротив. Было сообщено примерное расположение лагеря. И еще то, что для немцев этот человек — обыкновенный заключенный, им неизвестны ни его открытия, ни тема его довоенной работы. Инженер и все. Хотя фамилия — настоящая. Данные были от нашего берлинского разведчика, добытые, видимо, очень нелегко.
Игнат не знал, кто этот человек. Догадывался, что какой-то важный ученый или конструктор, который почти изобрел или уже изобрел перед войной что-то очень нужное для нашей армии. Давая задание, начальник разведотдела армии дал понять ему это. А перед самым вылетом с Игнатом встретился командующий, сказал, что очень на него рассчитывает и пожелал успеха. Правда, еще и чаем угостил. А теперь вот Игнат никак не мог разыскать пленного ученого.
Целыми днями, не отрываясь, смотрел он в бинокль. Зоркие глаза Игната словно ощупывали лицо каждого пленного, идущего в колонне, выходящего из барака или стоящего в строю, в шеренге за колючкой. Ни одного похожего на фотографию. Правда, все они были чуть ли ни на одно лицо. Унылые, обросшие, худые, грязные, почерневшие. Сутулые, согнутые тяжкой судьбой спины. У всех. У молодых и у тех, что чуть постарше. Старых в лагере не было. Помогла фотография ученого. Лицо его было настолько своеобразным, что сразу бросалось в глаза и запоминалось. Оно резко отличалось от других: узкое, длинное, с вытянутым острым подбородком. Это облегчало поиск. Однако после долгих наблюдений Игнат не увидел в лагере ничего похожего. Надо было торопиться, думать, искать выход.
Разведчик подкараулил немца с легковушкой в полутора километрах от лагеря, где грунтовка круто поворачивала, и машина сбавила ход на повороте. Игнат вышел на дорогу возле самого передка машины. Вышел как будто не спеша, но точно рассчитав и оказавшись посередине дороги в трех метрах перед машиной. Немецкий десантный костюм, шапочка — с пристежными отворотами и немецкой птичкой на тулье, «шмайссер» на груди, неторопливые движения, уверенно вскинутая вверх рука, означающая одновременно фашистское приветствие и требование остановить машину.
Игнату не повезло. На этот раз немец оказался не один, хотя разведчик выбрал именно эту поездку немца — 15 часов 45 минут, и прежде он дважды выезжал без водителя. Но отступать было некуда.