Когда мальчик уснул, хмуря светлые бровки и сосредоточенно сопя, Тала осторожно укрыла его одеялом и долго стояла у кровати, глядя на маленькое суровое лицо и воинственно сжатые кулачки. Малыш, малыш… счастье, что ты еще мал, но ведь это не навсегда. Что станет с тобой, когда ты вырастешь? Зачем вообще рожать сыновей, если рано или поздно их отберут у тебя и отправят воевать – туда, где нет смысла, в войне вообще нет смысла, и если бы только была ее воля… Если бы женщины всей земли встали против своих мужчин и не пустили бы их туда, где свистят стрелы и встают на дыбы кони… хватило бы у них власти удержать этот огромный маховик? Если бы все женщины мира отказались рожать сыновей, если только их отцы не прекратят это бессмысленное убийство друг друга… убийство ради лишнего клочка земли, ради лишних монет, лишних почестей. Зачем, почему? Что им не сидится дома, рядом с теми, кто любит и ждет?
Нет ответа…
Завтра ее муж тоже уйдет. А она останется. И всей ее силы не хватит, чтобы удержать. А впрочем, у нее и силы-то не осталось… Странно, шесть лет назад она сама была такой, любившей и жар схватки, и боевую ярость; тогда – о, тогда она встала бы рядом с Тирайном. Какая же она была счастливая. Какая она была глупая…
Но даже если маленький Лит захотел бы встать на пути отца, вскинул бы к темному небу гроздья ярких искр – не уходи! – смог бы он…
Да ничего он не смог бы. И не станет. Еще десять лет, и он тоже уйдет…
Тала накинула на плечи пуховый платок и, зябко ежась, поднялась в комнату князя.
По лестнице навстречу ей устало сходил по ступеням изможденный, покрытый пылью и грязью человек. Гонец, поняла она. Он поклонился ей, но, кажется, не понял сам, кому кланяется – так был измучен. Сесть и уснуть. Тала помнила это состояние, ей и самой приходилось…
Что ж… если будет нужно, она тоже сядет в седло и возьмет в руки лук. Вот только боец из нее теперь…
Княгиня горько усмехнулась и решительно отворила дверь в комнату мужа.
В кабинете ярко горели свечи, было очень душно. Тирайн стоял вполоборота к окну, и в позе его и осанке было что-то, заставившее Талу вздрогнуть – и рвануться навстречу ему.
- Тир! Что?
Он молчал, не шевелясь, глядя в никуда остановившимися глазами.
- Тир! - она тронула его за плечо – осторожно, бережно, ласково. – Что?
Князь резко вздрогнул, словно просыпаясь, оглянулся. Лицо его осталось напряженным, но ответил он ровно и спокойно:
- Ничего страшного, Тала…
Она знала, что слова эти – ложь, и отошла, села на диван, кутаясь в шаль. И молчала.
Прошло еще несколько томительных минут, и тогда Тирайн заговорил.
- Я получил новые вести с юга. Застава разбита… войско Реута будет здесь через двое суток.
- Мы ведь ждали этого, правда? – тихо проговорила Тала.
- Да, но… Тала… ты не все знаешь.
- Пока что я знаю лишь то, что нам предстоит война, и война тяжелая. Это ты не стал бы скрывать?
- Да…
- Значит, что-то еще страшнее?
Тир помолчал мгновение, потом глубоко вздохнул.
- Может, да… а может быть, и нет. Тала, я тебя очень прошу!
- О чем?
Уходи. Бери сына и уезжай. Уезжайте на север… в Инатту. В Ледене у тебя есть дом, вы еще успеете… уезжайте. Я готов отдать все на свете, чтобы только вы двое очутились в безопасности.
Тир… - она подошла неслышно, успокаивающе коснулась его руки. – Ну, что ты? Ты же сам говорил: мы выстоим, войско нам не страшно… ты маг, мы сможем…
Он с отчаянием тряхнул головой.
- Уезжай, Тала! Прошу тебя! Мне будет легче сражаться, - полушепотом вымолвил князь, - если я буду знать, что вы оба живы – и в безопасности.
Негромкий стук в дверь прервал их. Тирайн обернулся. Тала отошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу.
Князь… - голос нового гонца был глухим и прерывистым. – Войско князя Реута остановилось на расстоянии дневного перехода от города. Завтра они будут здесь.
Дорога на север охраняется? – спросил Тирайн спокойно.
Нет, - гонец опустил голову. – Часть их воинов обошла нас с флангов. Путь к Инатте отрезан.
Тала обернулась и – почти весело – взглянула на мужа.
Ну, вот и все, - сказала она, улыбаясь. Легко подошла к нему, коснулась губами щеки мужа. – Может, и лучше, что мы не уехали – по крайней мере, Лит будет под защитой городских стен.
Тирайн обернулся к гонцу.
Благодарю. Вы свободны. Выспитесь… можете остаться здесь. Скоро здесь всем хватит работы.
Поклонившись, тот вышел.
Тир… - она погладила его по плечу. – Я не стану тебе говорить, что все обойдется. Но... мы победим, ты же знаешь.
Тирайн слабо улыбнулся, взял руку жены и поцеловал тонкие, холодные пальцы.
- Ты можешь сказать мне, что еще случилось? – спросила княгиня, пристально глядя на мужа. – Я ведь вижу. Войну мы ждали уже давно, и это не заботило тебя – так. Что-то случилось за тот час, что я была с Литом. Ты скажешь мне?
Тирайн помолчал.
- Тала… С войском Реута идет маг огромной силы. Вот почему… теперь он уверен в победе. Нам не выстоять.
- Но…
- Подожди. Этот маг… - он коротко вздохнул, - это Саадан.
- Что? – переспросила она, еще не понимая и не вслушиваясь.
А потом – замерла, уронив руки. И не сводила с мужа огромных глаз, ставших враз темными и неподвижными. Стена. Стена враз выросла между ними, темная, сплошная. Прошлое. Прошлое, ставшее настоящим.
- Это Саадан, Тала, - повторил Тирайн, глядя на нее.
- Ты знаешь точно? – спросила женщина. Пальцы ее шарили по груди, стягивая, стягивая у горла пуховый платок, точно пытаясь защититься от чего-то; лицо стало очень бледным и строгим.
- Да…
- Значит… он жив?
- Да… - слова Тирайна падали, как сухие листья – вразнобой. - И я… был бы очень рад, если бы… Не понимаю, как это могло случиться, как и почему Саадан стал служить этому… Реуту. Но теперь это уже неважно, и боюсь, что правды мы никогда не узнаем.
- Он жив, - повторила она, поправляя медную прядь у виска, и пристально взглянула на мужа. – И ты это знал.
- Да, - тихо ответил князь, не отводя взгляда.
- Как давно?
- Полтора года, - он помолчал. – Помнишь, я уезжал в Инатту прошлой весной? Он прислал мне письмо, просил о встрече. Я приехал, - князь говорил спокойно и ровно. – Мы встретились. Он просил меня отдать ему Камень.
- Зачем?
- Сейчас это не важно, Тала…
- Ты отказался?
- Я отказался.
Тала всхлипнула сухо, без слез, уронила руки.
- Почему?! Почему ты не сказал мне, что он жив? Почему? Как ты мог… как же ты мог молчать, Тир!
Тирайн шагнул к ней – женщина отшатнулась.
- Тала… Если бы я рассказал тебе, это… ничего не изменило бы. Но ты мучилась бы все это время… и мучила и меня, и… и его. Прости.
Между ними повисло молчание – как темная вода, заливающая омут стылой осенью.
- И что же теперь?
- Теперь он снова просит… нет, теперь уже требует. Если мы отдадим ему Камень, он уйдет. А без него Реуту никогда не взять город.
Громко пробили часы. Полночь.
- Тир… Если без Камня – ты удержишь? Ты сможешь?
Тирайн долго молчал. Потом ответил тихо и честно:
- Не знаю.
Снова повисла тишина.
Наконец, Тала заговорила; очень спокойным был ее голос.
– Что же, пусть. Тир… это ведь ничего не меняет, верно?
Князь не ответил. Взгляд его был устремлен в темное окно; что-то он старался разглядеть там, в сплетении ветвей и ветра.
Часть вторая
Саадан
К ночи разыгрался дождь. Не просто дождь – ливень. Тала стояла у занавеси, закрывавшей вход, и, слушая шум воды, думала, как нужен им этот дождь. Защитникам города, посевам, всей земле. И как завтра по такой грязи она будет добираться обратно. А потом усмехнулась. В этой грязи завтра останутся лежать сотни людей, а она за дорогу боится.
Негромкий звук шагов послышался снаружи, и занавесь отдернулась. Пригнувшись, в шатер протиснулся здоровенный детина в блестящей от воды кирасе. В руках он держал нагруженный доверху поднос.
- Ужин госпоже, - сообщил он, адресуясь в пространство. С показным усилием опустил поднос на стол и поклонился. – Я вам прислуживать приставлен.
Видно было, что от этого назначения он явно не в восторге.
- Свободен, солдат, - раздался вдруг от входа знакомый голос. – Сами справимся…
Тала резко обернулась. Пламя нескольких свечей не достигало выхода, но высокая фигура, возникшая на пороге, казалось, сама разгоняла тьму. Светлые волосы в полумраке соперничали со светильником, который Саадан держал в руке; отблески пламени падали на серую рубашку, искрами плясали на серебрящейся дорогой ткани.
- Я пришел просить тебя разделить со мной ужин, - прежним, чуть мягким и чуть насмешливым тоном проговорил он. – Если ты не против…
Тала покачала головой. В горле застрял ком, пальцы враз заледенели. Молча подошла она к столу и остановилась. Рядом. Знакомый. Чужой.
Ужин был действительно хорош – по меркам даже мирного города, не говоря уже о военном лагере. Тонкая посуда, белая, накрахмаленная скатерть, вино в высоких бокалах, душистый восточный чай – все на уровне. Таким бы ужином закончить длинный, жаркий мирный день, а потом усесться за круглый стол на широкой веранде и на просвет разглядывать тонкий фарфор, слизывать с ложечки тягучее апельсиновое варенье. А вокруг лампы летают бабочки, и легкая усталость во всем теле, и волосы пахнут травой, и такое наслаждение – этим вином, чаем, этим днем и самой жизнью.
Но там, снаружи – дождь и слякоть, непрекращающийся ветер и чужие голоса. Все это отделено тонким войлоком шатра, но оно есть, есть. Тала повертела в руках вилку – и положила на стол.
- Почему ты ничего не ешь? – очень мягко спросил Саадан, не сводя с женщины внимательных глаз. – Здесь все так, как ты любишь.
- Любила, - поправила она, тоже глядя на него. – Я больше не люблю ни яблоки в меду, ни такие булочки…
- Почему?
- Потому что, - она сглотнула. – Я ведь не спрашиваю, почему ты сейчас находишься не в столице, в Гильдии Воздуха, а здесь… или почему ты…
- Я могу рассказать, если ты хочешь, - так же мягко ответил он.
Тала отвела глаза.
- Глупо цепляться за прошлое, если можно его отпустить. Впрочем, я не настаиваю.
- Саа… - она чуть опустила голову. - Или тебя теперь звать только «господин» и «повелитель»?
- Тебе допустимо звать меня так, как ты этого хочешь, - ровно ответил Саадан, глядя мимо нее.
Тала незаметно, но жадно скользила по нему глазами.
- Саа… скажи, как ты выжил?
Невеселая усмешка мелькнула на миг на его губах.
- Это так уж важно? Десять лет прошло.
- Для меня – да.
- Я бы предпочел забыть это.
- Пожалуйста, - шепотом попросила Тала.
Он помолчал, глядя в стену, потом тихонько вздохнул.
- Ты, вероятно, знаешь, что там было… Тир рассказал?
Горько резануло это прежнее, ласковое – Тир…
- Да. Он сказал, что ты…
- Я прикрывал отход людей, хотя понимал, что продержусь не больше минуты – там было четыре Огненных мага. Примерно так и вышло. Мою защиту они, конечно, проломили с треском, и почему-то я ни капли ни удивлен… - он усмехнулся, - почему бы это? Дальше я знаю только с их слов. Меня почему-то решили не убивать, а взять с собой. Видно, мое нахальство им понравилось… ну, а моего мнения никто спросить не догадался – я был без памяти. Очнулся уже у них. В Башне.
Он замолчал.
Тала хотела спросить, где это «у них» и что такое Башня, но не решилась. Сразу было ясно, что ничего хорошего.
- Ну вот, - помолчав, продолжал Саадан. – Дальше нет ничего интересного - Огненные вЫходили меня и хотели заставить работать на них. Я отказывался. Сначала уговаривали, потом угрожали. Потом пытались заставить силой. Ну, и не только… - он опять помолчал. - Потом у них случилась небольшая заварушка, и я сумел сбежать. Мотался по стране, пытался вернуться домой… Там, в Суне, тогда такая свистопляска была, что не то что на корабль попасть, а и в караван устроиться было можно только по разрешению короля – для людей или Гильдии Магов – для нас. А от магов-то я и сбежал, - захохотал он вдруг. - Главное было, чтобы не догадались, что маг. Потому что если б догадались – в Башне мне было бы самое место.
- Почему ты не пошел к своим? – тихо спросила Тала. – В Гильдию Воздуха?
- Боялся. Откуда я мог знать, что они не выдадут меня? Огненные в Суне тогда прижали всех так, что пикнуть не смел никто, и особенно они Воздушных не любили… уж не знаю почему. Снова к ним мне совершенно не хотелось. Пришлось скрывать… работать учиться – руками, а не головой или… Силой. Я, кстати, многое умею, - снова усмехнулся он. – И плотничать, и рыбачить, и охотиться. А уж про то, как лучше в лесу скрыться, целый трактат напишу…
Тала не ответила на его улыбку.
- Дальше… - попросила она.
- А что дальше… Так я четыре года по стране мотался. Там же видишь как - или морем, или через Реганду. Через Реганду было нельзя – война, вербовщики сгребали всех, кто хоть как-то мог держать оружие. Я попробовал; едва границу перешел – попался, чудо, что ноги сумел унести и проводника обратно найти. Морем – тоже деньги нужны, а попробуй заработать, черная работа не ценится совсем, а та, на которой золотом платили, - там не скроешь, что маг. В общем, что совой об пень, что пнем по сове. Я все надеялся еще – может, обмен будет или еще что, может, вспомнит страна о своих героях. Да только надеялся зря. Суна – не то место, откуда вытаскивают… из Реганды, говорят, меняли, а Суна…
- Да, - едва слышно сказала Тала. – В первый год еще пытались, а потом… Но если бы мы только знали, что ты жив…
- Ну, словом, дело прошлое, - перебил Саадан. – А потом я понял, что вернуться, видимо, не получится и нужно жить здесь. К тому времени смута поутихла, король разобрался со своими магами – или уж они с ним, не знаю, - и принялся наводить порядок. Всех бродяг, нищих, мародеров и прочую шваль хватать-судить стали, разбойников по лесам ловили… А у меня ведь ни документов, ничего. И самое веселое, что при мне могли найти Камни…
- Что? – переспросила Тала.
- Камни, Тала. Кервин-то… он ведь погиб на моих руках, буквально за несколько минут до того, как… Короче, свой Камень он мне отдал – сам, чтобы мы могли… чтобы продолжали работу. Конечно, Огненные смекнули, когда я к ним попал, что это не просто безделушки-украшения, что дело нечисто, но отобрать силой их невозможно, ты же знаешь – либо добровольно, либо в поединке. А просвещать их, что это такое, мне как-то не хотелось. И… в общем, ладно. Я, конечно, мог бы к тому времени прийти в столицу, в Академию, принести присягу, работать там – вполне законно. Огненных тогда уже прижали, и вряд ли бы кто-то вспомнил бы про меня. Но – принести присягу, понимаешь? А я все еще хотел вернуться домой.
Серые его глаза горели ровным, неярким светом. Все это – было, и он сумел уже подняться над этим сколом жизни. Тала молчала. Саа, Саа, что же пришлось тебе вынести, пока я жила спокойно, ничего об этом не зная? Острая жалость к нему и ненависть к себе сдавили тисками ее сердце.
- Там зимой особенно весело, - негромко говорил Саадан. – В скалах уже не спрячешься – облавы, да и холодно. В городе – взять могут. В деревнях люди сами с хлеба на воду перебиваются. Но… я, наверное, все еще нужен был кому-то там, - он мотнул головой куда-то вверх, - живым….
… Он не стал, конечно, рассказывать ей, как все эти годы цеплялся за ее голос – как за последнюю надежду, как за искорку, что светит в темноте ночи, как за единственный шанс вернуться и выжить. Ее голос и взгляд держали его все эти страшные годы – во мраке и вони Башни, в продутых всеми ветрами рыбацких деревушках, в стылой мороси осени и раскисших дорог, в глухих лесах и скалах, где нужно было так мало и так много – всего лишь выжить…
Всего лишь выжить – чтобы вернуться.
Четыре года он не видел родного неба, мотаясь по чужой стране. Родина оказалась слишком далеко. В первый же год после побега он сумел наскрести денег, чтобы заплатить проводнику, который мог бы провести его в Реганду. Оказалось, однако, что пересечь горы – мало, нужно суметь пройти через всю воюющую страну на юго-запад; счастье, что не загребли его вербовщики, что проводник выждал три условленных дня и не ушел один. Саадан вернулся в Суну; нужно было снова зарабатывать, чтобы заплатить за место на корабле, а платить нужно было золотом.