https://ficbook.net/readfic/524615
Slavyanka (https://ficbook.net/authors/184574)
Ориджиналы
Пейринг или персонажи:
м/м
NC-17
Слэш (яой), Романтика, Повседневность, Учебные заведения
BDSM, Насилие, Нецензурная лексика
Миди, 44 страницы
7
закончен
Один - равнодушный рационалист, второй - бездушная сволочь, презирающий всё и вся. Им дали общий проект, отказаться от которого невозможно. Они прекрасно понимают, что нужно постараться сработаться, да только как это сделать, если ни один не хочет идти на уступки? И сможет ли любовь растопить каменные сердца?
Посвящение:
Slavyanka! Моему чирлидеру и вдохновительнице!
Обращайтесь в личку.
Герои не в моем характере совершенно + легкое БДСМ. БДСМ действительно легкое, тут не будет никаких домов или сабов, так порка и связывание в лучшем случае. Характеры героев также на моей совести, я не пыталась подвести под них научную психологию, это всё моя фантазия.
Илья http://s018.radikal.ru/i514/1409/af/52d542c2c564.jpg
Хартмут http://s13.radikal.ru/i186/1301/c6/cf4ff7e37d76.jpg
Небольшая зарисовочка из их дальнейшей жизни http://ficbook.net/readfic/1131847
Содержание
Содержание
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 1
На парте – идеальный порядок, в небольшой записной книжке – ровные столбики букв и цифр. Хартмут аккуратно убрал молескин во внутренний карман пиджака – классического, строгого и очень практичного. Мама, как и положено экономной немке, дотошно обошла все магазины и выбрала идеальный вариант.
Перед первым уроком всегда по-балаганному шумно, но до поры до времени, которое уже наступило – Хартмут, не оборачиваясь, знал, кто вошел в тут же притихший класс, потому что даже когда учитель заходит, тишина не наступает так мгновенно. И во внезапно воцарившемся безмолвии тем отчетливее прозвучал отрывок разговора, ведущегося вполголоса:
- Хард – это «крепкий духом», что-то такое с немецкого…
- Сухарь он крепкий, вот что.
Пока причина тишины проплывала танцующей походкой к своей парте, Хартмут обернулся к говорящим и сказал хладнокровно, не повышая голоса:
- Алиса, мои услуги стоят дорого. Но предоставлять их – не значит быть слугой. Я, знаешь ли, требую к себе уважения. И если у тебя не хватает мозгов для того, чтобы делать домашние задания, и воспитания, чтобы относиться с почтением к тому, кто соглашается их за тебя решать, изволь, я вычеркиваю тебя из списка.
Алиса Зелинская растерянно хлопнула накрашенными глазами. Вот это номер! Надо же было так лопухнуться!
Хартмут Айхгольц, чертов «Фриц» и «Сухарь» (а попробуй-ка, выговори эти зубодробильные имя и фамилию!), как за глаза его называли, круглый отличник и педант, готовил домашку доброй половине класса и брал за это немалые деньги.
Еще ни разу никому не удалось заставить или упросить его сделать что-то на халяву, а вот она попыталась. Буквально пару минут назад Алиса наклонилась над парнем, обдавая того модным запахом дорогих духов, и интимным голоском протянула что-то вроде: «Я просто с собой карточку не взяла, а завтра непременно…» И получила спокойный ответ: «Решение тоже будет завтра. Хочешь, чтобы за тебя работали – плати. Нет денег – зарабатывай».
Он никогда никому не высказывал свое мнение, то ли считал, что недостойны его знать, то ли ему просто было пофиг на всех. Он был спокоен всегда, даже, может, безразличен: предложить на улице свою помощь старушке или женщине ему даже в голову не приходило. Он был просто рационален, всегда всё просчитывал, никому ничего не должен, а если кто-то другой взялся за непосильное дело, то это его проблемы. Девушка взялась тащить тяжеленную сумку? Значит, рассчитала силы. Бабушка в очках? Дорогу перейдет.
***
И надо же было Илье – местному королю - впереться в момент, когда Алиса с досадой произнесла прозвище, которое независимый Харт терпеть не мог. Кара последовала незамедлительно. Теперь ни при каких обстоятельствах и ни за какую плату он ничего не станет писать за Зелинскую.
Все эти мысли Хартмут читал у Алисы на раскрашенном лице без труда. И взгляд, который она метнула через весь класс на Илью Златоверхого, был более чем красноречив.
Их лицей, созданный в здании закрывшегося детского сада, как и большинство подобных частных школ, возникших после развала Союза, никак нельзя было назвать ординарным. В их областном центре были учебные заведения и попрестижнее, тем не менее учиться в нем было возможно не каждому желающему. Во-первых, останавливала цена, даже на момент поступления сюда Хартмута она была более чем приличная – двести долларов в месяц, и за десять с половиной лет, что он тут проучился, увеличилась в несколько раз: инфляция, экономический кризис в стране (как с прискорбием говорила на собраниях директор); во-вторых, сам контингент учащихся – это были дети самых крутых шишек города, чего только стоил Илья – сын мэра Ростислава Юрьевича Златоверхого, хотя в журнале и на тетрадях стояла фамилия Машуков. Но Хартмуту несколько лет назад довелось заглянуть в ксерокопии документов их класса – неожиданно должна была нагрянуть какая-то проверка из столицы, и директор, выловив его, попросила проверить наличие всего необходимого в личных делах, так что он знал правду.
В том, что помогал именно он, удивительного ничего не было – он, наверное, был единственным в школе, кто действительно учился, мог блеснуть знаниями, а также защитить честь своего учебного заведения на олимпиаде по любому предмету. То есть почти единственным – Илья тоже учился на отлично, вот только отправить его на общественное мероприятие не удалось бы и заведующей облоно, не то что директору лицея. Остальным же ставили проходные оценки во избежание претензий от родителей, те же ученики, что хотели баллы повыше, но не хотели учиться, обращались к Айхгольцу.
А он еще в первом классе понял, что для детишек, росших под домашним девизом «Деньги решают всё», нельзя ничего делать за спасибо – безвозмездную помощь никто ценить не будет, поэтому любая его услуга, начиная от решения заданной на дом задачки и до реферата, имела свой тариф. К тому же он был одним из немногих, кто тут учился не потому, что его родителям некуда деньги девать, нет, деньги были – отец почти безвылазно пахал в Германии, а потому, что лицей находился прямо во дворе многоэтажки, в которой он жил.
На момент, когда Хартмуту пришло время идти в первый класс, других школ поблизости не оказалось: несколько кварталов рядом были буквально застроены новыми многоэтажками, и бизнесменов от стройки, видно, не слишком-то волновало это обстоятельство. Школы тоже строились, но значительно медленнее, и чем возить Хартмута в неведомые дали, его мама, экономная Агнет, польстилась на хорошо поставленную рекламу лицея, уговорила своего отца, у которого были связи в облоно, и запихнула сюда сына. И несмотря на непомерную оплату, ни разу об этом не пожалела: в нее входило не только отличное питание и медицинское обслуживание тремя сменными врачами, но и на самом деле очень качественное преподавание.
И у одноклассников деньги тоже были – родители давали им на карманные расходы достаточно, так что все оставались довольны. Другое дело, что молодежь эти денежки тратить на оплату Хартмутовых услуг не очень-то рвалась: как бы родители ни баловали своих детишек, но выполнять все прихоти тоже не стремились, особенно, когда это касалось много чего недозволенного, потому соученичкам и хотелось использовать полученные деньги на себя, а не на покупку знаний.
Но деваться им было все равно некуда, так что товарно-денежный оборот всегда был в действии, хотя в виде товара и выступала помощь Хартмута.
В сторону же второго отличника класса боялись даже лишний взгляд кинуть, ну не любил он этого, что уж говорить о том, чтоб обратиться к нему.
***
Илья с детства не переваривал шума и суеты, вплоть до истерик. В первом классе он устраивал такие крупномасштабные побоища, чуть ли не смертоубийства, если только кто что не так сказал или сделал, что плакали все: и учителя, и дети, и их родители, поскольку связываться с сыном мэра никто не хотел. Правда, отец его потом баллотировался в губернаторы и отработал свой срок, как полагается, а сейчас снова победил на выборах и стал опять мэром. Хоть семью свою он не афишировал, во избежание, как говорится, даже имущество все было записано на жену и ее родственников, тем не менее кому надо, все знали, чей Илья сын. Потому он всех, кроме Хартмута (к нему единственному не было никогда претензий, тот почему-то Илью никогда не раздражал, не лез с признаниями и просьбами о дружбе), выдрессировал так, что и поныне, когда он входил в класс, там устанавливалась сразу мертвая тишина.
Сам Хартмут был единственным из мальчиков в классе, который за почти одиннадцать лет учебы ни разу не попал под кулак Ильи. Он просто никогда не лез на рожон, мгновенно раскусив, что выводит из себя этого чокнутого, еще в первом классе.
Родители Ильи, конечно же, не смотрели сквозь пальцы на то, что вытворяет их сын: с младых ногтей таскали его по врачам, в основном психологам, и медицинским центрам, да только безрезультатно. Никто так и не смог внятно объяснить причину такого поведения Ильи.
Когда Илья шел по классу, никогда не смотрел по сторонам, только прямо, чтобы не попасть взглядом на какой-нибудь раздражитель и не приложить кого «ненароком». В детстве психологи посоветовали родителям для сублимации агрессии отдать его на борьбу, он уже в шесть лет занимался самбо и потом сменил кучу различных видов единоборств, некоторыми занимаясь одновременно. И, невзирая на такое отношение, в классе им любовались как прекрасным произведением искусства на расстоянии и чтобы он не заметил, что кто-то на него смотрит. Если бы он поймал на этом кого-то, то запросто мог бы въехать в морду. Казалось бы, что этот дикий зверь делал в социуме?
Но родители его не забрали на домашнее обучение по совету всё тех же психологов, которые полагали, что ему нужно расти и учиться в кругу сверстников, учиться именно общаться с ними. И с малых лет он научился умело притворяться - человек-хамелеон - и теперь был способен ввести в заблуждение даже психолога. Он был не только очень красив природной красотой, но и одевался в шикарные костюмы: в лицее был строгий дресс-код – в джинсах не походишь. Его движения, грация хищника, дикая красота завораживали.
Небрежная грива густых темно-каштановых волос, падающая на плечи, длиннющие ресницы, словно стрелками обрисовывающие необычные зелено-карие глаза хищника, почти черные прямые брови, пухлые, четко очерченные губы, причем нижняя намного полнее верхней. Но никто не посмел бы назвать его смазливым, а тот, кто осмелился бы взглянуть прямо в глаза, почувствовал бы себя так, словно посмотрел в глаза тигру, не огражденному крепкой решеткой.
Он, проучившись почти одиннадцать лет в одном классе, не знал своих одноклассников даже по именам, они ему были неинтересны от слова «совсем» и «грязь под ногами». Но если нужно для дела, для каких-либо публичных мероприятий, он был вполне способен притвориться паинькой и вести себя прилично. Дебилом он не был и что такое политическая карьера отца, понимал прекрасно.
Поэтому, когда после уроков его и почему-то Айхгольца вызвали к директору, на его лице не дрогнул ни один мускул. Директор была краткой, она дала им совместный проект, а чтоб не дергались, подчеркнула, что проект этот находится под патронатом мэра и что мэр лично (через своего шофера, который возил Илью в школу и в этот раз привез соответствующую бумагу) указал на обязательное участие в нем Ильи. И если они хотят получить свои золотые медали, и, глядя в упор на Илью, добавила, то сделают всё в лучшем виде.
Проект был связан с юбилеем города, на который должна была приехать делегация из-за границы, в которую входили школьники.
Они вышли из кабинета и остановились, Илья взглянул на Хартмута и произнес своим низковатым мелодичным негромким голосом, словно полноводный ручеек прожурчал по камням:
- Меня поставили в жесткие рамки, но я не собираюсь в угоду даже отцу просиживать лишнее время в школе. Если тебе нужен этот проект, будешь приходить ко мне домой.
Не дожидаясь ответа, он плавно развернулся и пошел в класс забрать сумку и верхнюю одежду. Создавалось впечатление, что он не идет, а плывет, не касаясь ногами грешной земли, недостойной носить на себе этого ангела. Только в глазах его если и была бездна, то не звездная, а скорее тьмы.
Харт спокойно пошел следом: его вещи тоже были в классе. Златоверхий напрасно думает, что Хартмут будет за ним бегать, им осталось доучиться всего несколько месяцев, а золотая медаль, на которую шел Айхгольц, вряд ли сыграет какую-то роль при поступлении в Германии. Он считал огромной ошибкой, что родители не уехали туда, когда историческая родина распахнула свои объятья навстречу «потерянным детям», но понимал, почему они этого не сделали. У деда со стороны матери была похоронена здесь любимая жена и обе сестры, а вот со стороны отца все родственники дружно эмигрировали, и отцу приходилось разрываться между ними и своей семьей.