По широкому коридору они прошли к очередным дверям, за которыми и был бассейн. Бассейн оказался более чем необычным, точнее даже само помещение: наполовину оно находилось в цокольном этаже, вторая же его половина выходила за пределы дома и была полностью остеклена - и потолок, и все три стены, через которые сейчас лился яркий солнечный свет.
Снаружи были видны удобные шезлонги, стоявшие на таких же молочного цвета плитах, что и пол внутри, и несколько небольших столиков с торчащими из их центров пляжными зонтами. Всю эту идиллию окружала сочная зелень кустов и деревьев.
- Стены раздвигаются, - кивнул Илья на французские окна, начиная снимать с себя вещи, - и потолок тоже. Давай, не тормози, раздевайся. Пока сидел на ЗНО, чувствовал себя курицей-гриль.
Сняв с себя все вплоть до трусов, он с разбега плюхнулся в бассейн, проплыл под водой и вынырнул на середине. Намокшие волосы казались черными, плотной шапкой облепив голову; он смахнул ладонью воду с лица и крикнул:
- Айхгольц, не тупи!
Златоверхий, разговаривая как обычный человек, сразу выпадал из своего образа сволочного, надменного принца, и Хартмуту тяжело было совмещать в голове то, что он знал о нем одиннадцать лет, с тем, что узнал за последние пару месяцев. Он не спеша разделся, аккуратно складывая одежду на скамью; трусы снял тоже, чего уж стесняться? Харт спустился по римской лестнице в воду, и, оттолкнувшись от гидромассажного сиденья, наверное, хорошо будет понежиться на нем на обратном пути, поплыл к Златоверхому.
Улыбающийся Златоверхий производил еще более гнетущее впечатление, чем нормально разговаривающий:
- Ну что, давай наперегонки?
Хартмут одарил его тяжелым взглядом; чистейшая прозрачная вода ничего не скрывала, и смотреть ниже лица было неловко, но, видимо, только не для Златоверхого - тот, похоже, пробежался глазами по всему телу Хартмута до самых пяток и растянул губы в наглой порочной улыбке.
- Ну же, Айхгольц, давай посоревнуемся, не будь тюфяком.
Широкие плечи, выпуклая мускулистая грудь, накачанные руки и ноги, загорелая кожа - на фоне Ильи Хартмут ощущал себя бледным недокормленным цыпленком, может, роста они были примерно и одинакового, но в остальном...
- Зачем? - Харт крепко ухватил Златоверхого за запястье. - Я же все равно буду сверху, - он обхватил его второй рукой за плечи, подтянул к себе и впился поцелуем в губы.
Поцелуй затягивал как омут, Илья прижал к себе Хартмута и дополнительно обвил его ноги своими, они целовались жадно, ненасытно, опускаясь на дно, отталкиваясь от него и всплывая, хватая открытыми ртами воздух и снова набрасываясь друг на друга. Пока Илья не потянул Хартмута куда-то в сторону, плыть сцепившись было тяжело и неудобно, благо всего лишь пару метров. Харт почувствовал под ногами дно и прочно встал, подхватывая Илью - в воде удерживать его было очень легко. Илья сцепил ноги на пояснице Айхгольца, сползая телом немного вниз, чтобы вжаться своим пахом в его, он прикусил легонько кожу на плече Хартмута, тот зашипел и в отместку стиснул руки на его ягодицах, пальцы так и соскальзывали к ложбинке между ними, а языком коснулся уха Ильи, которое как раз оказалось рядом с его ртом. Он провел кончиком по ушной раковине и скользнул внутрь, Златоверхий поежился и прижался крепче, он потерся стояком о такой же Хартмута, вода добавляла скольжения, но уменьшала силу трения, и Илья заставил себя оторваться от тех волшебных ощущений, что дарил ему язык Хартмута: колкие, искристые волны сбегали от уха вниз. Он потянул Харта из бассейна.
- Пошли в комнату, не могу больше.
Он вылез первым и сразу направился к двери под недоуменным взглядом Айхгольца.
- В чем дело?
- Ну ты же не думаешь, что я пойду мокрым и голым через весь дом? - язвительно уточнил Хартмут.
- Неженка, - закатил глаза Илья, возвращаясь и открывая соседнюю дверь, - тут сауна и есть все необходимое.
За дверью оказалась очень уютная, просторная комната: под одной стеной возле овального столика стояли такие удобные и мягкие на вид кресла, что Харту уже захотелось там устроиться. Пока он разглядывал плазменную панель на стене и пялился на кадку с пальмой, раздумывая живая она или искусственная, Илья уже откуда-то извлек большое пушистое полотенце белого цвета и кинул Хартмуту. Тот с готовностью замотался в него и, прижав свои вещи к груди одной рукой, второй прихватив туфли, отправился следом за Ильей наверх. Миновав арочный проход на кухню, он поймал себя на мысли, что неплохо было бы перекусить, но Златоверхий негостеприимно продефилировал к лестнице на второй этаж, и Хартмут, скрипя зубами от злости, последовал за ним. И на кой черт ему вообще понадобилось туда переться? Внизу были чудесные комфортные кресла и вполне можно было перегнуть Илью через мягкий подлокотник и хорошенько выебать!
Первым делом Харт, придерживая полотенце, аккуратно развесил свои брюки и рубашку на спинке стула, не успел все толком расправить, как полотенце с него нагло сдернули. Сзади стоял ухмыляющийся Златоверхий:
- Ну что, блондинчик, продолжим?
- Блондинчик? - разъяренно прошипел Харт. - Может, ты бы к фамилии выучил бы уже мое имя?
Он толкнул Илью к кровати, тот упал на спину и мгновенно перевернулся, выставляя напоказ свою шикарную голую задницу. Дежавю. Ну нет, руку он отбивать в этот раз не будет! Харт подошел к стулу и вытянул из шлевок брюк ремень. Первый удар лег как всегда неожиданно, и Илья вскрикнул, но тут же расслабился, завозившись и устраиваясь поудобнее, - резкий ожог плавно перешел в тягучую боль на грани с ожидаемым удовольствием. Белая полоса тут же порозовела, и Хартмут проложил в сантиметре от нее еще одну такую же, ремень гулко шлепал по заднице Ильи, расцвечивая ее припухшими красными полосками. Удары постепенно из сильных превращались в короткие и частые, расслабляя и добавляя удовольствия, где-то после трех десятков Хартмут отбросил ремень и положил ладони на алеющие ягодицы, кожа на них была раскаленной и обжигала, он сжал пальцы, и Илья глухо застонал, подбирая под себя ноги и выпячивая зад. Харт смотрел на сжатое отверстие, выставленное напоказ, и понимал, что в этот раз Златоверхий себя не растянул, брезгливость боролась в нем с желанием врубиться в эту тугую задницу, втрахать его в кровать, выебать до звездочек в глазах.
- Лубрикант есть?
Илья слегка повернул голову в его сторону, посмотрев совершенно невменяемым, томным взглядом. Догадавшись, что вразумительного ответа не дождаться, Хартмут поднялся и пошел в ванную за уже опробованным бальзамом после бритья. По дороге к кровати щедро ливанул на пальцы и, забравшись назад, попытался вставить сразу два, но тугие мышцы не поддавались. С усилием просунув один палец, Харт тут же добавил второй, разводя их в стороны, прокручивая и случайно натыкаясь на простату, Илья дернулся и протяжно застонал.
- Давай! Не тяни, сука!
- Заткнись нахуй, придурок, - пробурчал Харт, добавляя еще один палец, окаменевший член давно уже прилип к животу и истекал смазкой, - о тебе беспокоюсь, козле таком, чтоб не порвать!
- Еби уже, беспокойный! - Илья сам насадился на пальцы, он готов был руками развести в стороны свои ягодицы, лишь бы чертов немец занялся делом.
Хартмут вынул пальцы и, хорошенько обмазав член бальзамом, попытался войти в плохо растянутое отверстие. Головка протискивалась с трудом, доставляя неприятные ощущения самому Харту, он, нахмурившись, пропихнулся до конца, вызывая у Ильи непроизвольный громкий крик боли. Сам хотел, чего теперь вопить?
- Расслабься! - Хартмут чувствовал его зажатость, но вместо того, чтобы переждать, хлопнул рукой, как и в прошлый раз, по заднице, переключая с одной боли на другую, и начал двигаться.
Боль практически сразу уменьшилась вдвое, разбавляясь искорками удовольствия. Хартмут двигался ровными, неспешными толчками, практически каждый раз проезжая по простате и вырывая у Златоверхого сладострастные стоны. Тяжелое, душное удовольствие зарождалось где-то в заднице и било током по нервам, разбегаясь по всему телу до кончиков пальцев, рука Айхгольца, двигавшаяся на члене Ильи в одном ритме, только мешала. Раскаленная скрученная спираль внизу живота начала распрямляться, заливая тело горячим удовольствием, заставляя протяжно стонать. Харт толкнулся последний раз и, чувствуя, как его сжали внутренние мышцы Ильи, кончил, падая на спину Златоверхого, закрывая глаза и не имея ни малейшего желания двигаться.
Илья плыл в посторгазменной неге, полностью расслабившись, хотелось спать, но что-то мешало.
- Блядь, Айхгольц! Слезь с меня, мудак!
Хартмут скатился с Ильи, прижавшись горячим боком и продолжая зачем-то держать его уже обмякший, весь в сперме, член.
Глава 7
Хартмут напрочь отбросил мысли, которые бесцеремонно лезли в его голову: почему он, не имея не то что сексуального - поцелуйного опыта, с такой готовностью предавался оргиям, иначе и не скажешь, со Златоверхим, и почему, черт побери, ему это понравилось? Мало того, захотелось продолжить, да еще как продолжить! Не разово, нет! Так, чтоб в любой момент можно было завалить Златоверхого и трахнуть, вжаться в его тело, почувствовать под руками гладкую, загорелую кожу, поцело... Damn!!! Неее, надо с этими соплями заканчивать, а то можно дойти до того, что захочется этому придурку позвонить, поболтать перед сном... Тьфу! Нужно взять себя в руки - билеты в Германию заказаны, так что осталось всего ничего. А еще лучше взять в руки учебники и готовиться к следующему тесту. Он выбрал математику, английский и немецкий, пойдя по пути наименьшего сопротивления, потому что при поступлении в Германии что бы он ни сдавал на Украине, все равно не играло никакой роли.
Может ли быть такое совпадение или это что - божественное чудо, что у Златоверхого оказались к сдаче те же самые тесты, что и у Хартмута? И теперь перед каждым он забирал его от подъезда, а по окончании привозил к себе с вполне прозрачными целями. Единственное, что добавилось - Илья перед тем, как подняться в спальню, стал кормить Хартмута обедом, да и после не отпускал сразу, а тянул то в бассейн, то в сад, то опять же уговаривал поужинать вместе.
К хорошему привыкаешь быстро, а к очень хорошему - еще быстрее. И как Хартмут ни пытался прекратить эти нездоровые отношения, он в них сам втянулся и те несколько дней между тестами начинал скучать, скучать по сексу и, как ни странно, по самому придурку Златоверхому. Порочную связь нужно было рвать с корнем, и Хартмут дождаться уже не мог последнего теста, чтобы это сделать. Ну не нужна она ему, не вписывается в его распланированную жизнь. Иногда в груди начинало что-то противно ныть, но Харт утешал себя тем, что это от переутомления: уж слишком много в его жизни появилось секса и душевных терзаний плюс ко всему этому экзамены, что тоже не добавляло здоровья.
Вечером при прощании Хартмут сказал Илье, что это была их последняя встреча, так что пусть он себя не утруждает и больше его общества не ищет. В машине, пока Николай вез его домой, он занес номер Златоверхого в «черный» список. Дома первым делом настропалил мать, чтобы в случае, если его кто будет разыскивать, сказала, что Хартмут с друзьями уехал за город на неделю, с палатками. Пусть поищет его по всем лесам и дендрариям Славянского района. Там и с вертолета не найдешь, если захочешь, к тому же район заслуженно пользуется большим успехом у туристов.
Первый день «каникул» Харт блаженствовал, вроде бы. Ну приятно же, когда тебе не нужно никуда спешить, готовиться, никто не дергает, можно валяться целый день на диване, неспешно пролистывая каналы телевизора, и даже немного повозиться с малыми, помогая им собирать лего. Почему-то вместо ожидаемого удовлетворения спокойно проведенным днем появилась боль в отлежанных боках и раздражение на надоедливую малышню. До самолета оставалось шесть дней, а Хартмут уже зверел. Даже пойти вечером пообщаться с дедом не хотелось. Ночь тоже почему-то прошла беспокойно.
На следующий день, взяв себя в руки и начав рационально мыслить, он решил создать матери запасы долгосрочных продуктов: ей самой и так придется с близнецами нелегко, оставить их не на кого, а с ними не очень-то побегаешь по магазинам. Если хлеб еще можно купить в «хлебной» будке, гуляя с ними на улице, то продукты в их маленьком продуктовом магазинчике здесь же во дворе вечно несвежие и по завышенным ценам. Поэтому теперь Хартмут каждый день ходил в огромный супермаркет на углу их квартала и таскал полные пакеты сахара, муки, подсолнечного масла и различных круп.
На третий день мать схватилась за голову:
- Сынок, дедушки не будет всего две недели, а ты нас отоварил уже до самого Рождества.
Но Хартмут упорно доказывал, что у них должно быть все необходимое, а ему несложно принести. Вот и после завтрака, с наслаждением поругавшись с матерью, что хоть ненамного помогло приглушить непонятную тоску, прописавшуюся у него в душе, Харт, забывшись, выскочил за дверь в чем был, только кошелек взял и в шлепки влез. А был он в связи со все усиливающейся жарой в коротких домашних шортах и тонкой майке-боксерке. Отец установил перед своим отъездом дома кондиционер мультисплит системы на две комнаты, но этими комнатами оказались кухня и зал. Родительская спальня находилась на северной стороне, и солнца там не бывало априори, в отличие от комнаты Харта, расположенной на южной стороне в одной параллели с залом и кухней. Но отец, то ли поскупившись, раз Хартмут все равно переезжает в Германию, то ли не посчитав нужным, у него кондишен ставить не стал.
Чего в очереди на него пялились девчонки-подружки, хихикая, перешептываясь и строя ему глазки, он понял, когда вышел из магазина с руками, оттянутыми тяжелыми кульками, и случайно заметил свое отражение в черных стеклах супермаркета. Выматюкавшись про себя, он свернул в проулок сбоку магазина - самая короткая дорога домой, прошел несколько метров и выматюкался еще раз. Проулок между глухой стеной супермаркета и такой же, только огороженной, трансформаторной будки был очень тихим и мало используемым. Казалось бы, в нескольких метрах кипит жизнь и ходят толпы прохожих, здесь же шли навстречу три дебила, которые радостно засияли при виде Хартмана.