– Извини, занят.
Вахтер и дежурные насторожили уши. Скандальчик. Отказали самой красивой девушке общежития. Теперь будут перетирать.
– И чем же? – язвительно спрашивает Галя. Лицо насупленное, глаза злые. Не привыкла к такому. А придется…
– Лечусь. Всего доброго.
Разворот – и к лестнице. Отношения нужно рвать, как бинт с раны, – резко и без жалости. Тогда не так больно. Гале это только на пользу. Возможно, найдет себе лейтенанта, а не прапорщика. Тот, как мне рассказывали, ее поколачивал…
* * *
В воскресенье я дисциплинированно вернулся в больницу, а в понедельник меня выписали – состояние больного не вызывало у врачей тревоги. Еще неделя амбулаторного лечения, и я вернулся в прессовый корпус. Там написал объяснительную, изложив в ней придуманную самим же легенду. Мастер ходил довольный – от него отстали. На щитке шлифовального станка нашлась вмятина (интересно, чем делали?), так что версия прокатила. Виновным назначили пуансон. Проверка показала, что тот перекален. В термическом цехе кому-то объявили выговор. И поделом – нефиг халтурить. Парни с участка мне подмигивали и пожимали руку. Мамая у нас любят – хороший мужик. Что зря наказывать?
Дни потянулись скучные. Я работал, приходил в общежитие, ел и снова работал – уже за столом. Засиживался за полночь. Придя со второй смены, вскакивал в семь и садился писать. В 2000-е от такого темпа я бы загнулся. Здесь – хоть бы хны. Юность – сил полно. Пару раз Коля вытянул меня на футбол, но в последующем я отказывался. Коля поначалу обиделся, но после махнул рукой. Пусть пишет, контуженый!
Сосед у меня хороший. Если не играет в футбол, то отирается в женском корпусе. Коля – завидный жених. Высокий, стройный, красивый. В институте учится… Девчата вьются возле него, как мошкара. Стоит Коле прийти со смены, как его утаскивают в женский корпус. Там кормят, поят, ну, и ласкают, наверное. Подробностей не знаю – Коля не делится. Только улыбается, словно кот, съевший сметану…
Ночевать Коля приходит домой. Здесь с этим строго. Ночь в женском корпусе грозит неприятностями. Случай зафиксируют, после чего потребуют жениться. Откажешь – пойдут жаловаться в профком, в комитет комсомола. Дескать, поматросил и бросил. Уволить не уволят, конечно, но из института выпрут. Распутным не место среди строителей коммунизма. Моральный Кодекс, ёпть!
Девчонки не оставляют попыток уложить Колю в постель, поэтому, зазвав в гости, поят вусмерть. Не раз, выйдя в коридор, я заставал соседа в живописном состоянии. Цепляясь за стенку, он полз к комнате. Увидев меня, махал рукой и улыбался. Дескать, все нормально, корабль держит курс в гавань. А то, что говорить не может, – ерунда. Я подхватывал обмякшее тело, буксировал к койке, где укладывал и раздевал. Сам Коля сделать это был уже не в состоянии. Страшная вещь – женская любовь!
В свое время я тоже посещал женский корпус. В этот раз завязал – некогда. Ко мне тоже не ходили. Как поведал Коля, девушки опасались. Если завернул первую красавицу… Мне это было на руку. Взрыв гормонов хорошо гасит физкультура. В той жизни, вернувшись из армии, я забросил спорт. А вот выпить и поесть любил. К тридцати годам обзавелся брюшком. К пятидесяти сел на таблетки. Гипертония, холецистит, гастрит, артроз… Не собираюсь это повторять.
Через дорогу от общежития тянется заброшенный яблоневый сад. За ним плещется Чижовское водохранилище. Отличное место для занятий! Пробежка, затем силовые упражнения. В саду кто-то соорудил турник – дай бог ему здоровья! Подтягивания, выходы силой, подъемы переворотом… Приятная усталость и мышечная радость назавтра. По лестнице на свой этаж я поднимаюсь, прыгая через ступеньку. Хорошо быть молодым и здоровым!
К сентябрю повесть была закончена. Справился бы и быстрее, но писать от руки… Жуть! Я перечитал текст, внес необходимые правки – все. Осталось перепечатать. В редакциях принимают только машинописные тексты, никто не станет разбирать твои каракули. Не проблема. Машинисток на заводе полно, и все рады подзаработать. В той жизни я отдавал им курсовые работы и помнил тариф – двадцать копеек за страницу. Деньги у меня имелись. Монашеская жизнь позволила кое-что скопить. К тому же Госстрах заплатил за травму. Врач в больнице не обманул – справку составил хорошую. Мне выплатили двести рублей – живем!
Предложение отпраздновать завершение работы Коля воспринял с энтузиазмом. На календаре – суббота, самое время отдохнуть. Мы сбегали в магазин и в обед вдумчиво, со вкусом посидели. К вечеру добавили и отправились на дискотеку. По субботам ее устраивают в общежитской столовой. Колонки, проигрыватель, магнитофон… Технику приобрел завод, диск-жокеи работают бесплатно – из любви к искусству. С посетителей денег не берут. Коммунизм…
Мы с Колей ввалились в столовую, когда веселье было в разгаре. Гремела музыка, народ прыгал. К соседу тут же подлетели девчонки и утащили танцевать. Меня не тронули. Я отошел в сторону. Осмотрюсь. Народ самозабвенно плясал, хотя некоторые, так же как я, подпирали стены. Чего, спрашивается, пришли? Ладно, я, забывший, как веселятся в этом времени, а вы? Музыка стихла, и ко мне подлетел Коля. Лицо его покрывали капли пота – плясал от души.
– Чего стоишь? – спросил, блеснув зубами.
– Отвык танцевать, – признался я.
– Счас вспомнишь! – ухмыльнулся он.
Словно подтверждая его слова, колонки прогремели:
– Белый танец! Дамы приглашают кавалеров!
Я не успел сообразить, как к Коле подлетела девушка и утащила его в центр зала. Ну и пусть. Я собирался прислониться к стене, как сбоку прозвучало:
– Можно вас пригласить?
Я присмотрелся. В столовой царил полумрак, но кое-что разглядеть удалось. Девушка, совсем молоденькая. Невысокая, мне до бровей. Не красавица. Лицо прыщеватое, хотя черты правильные. Волосы светлые. Где-то я ее видел… Черт, что делать? Столько лет не танцевал. Но и девчонку обижать не хочется: смотрит испуганно.
– Буду рад!
Она заулыбалась: видимо, опасалась, что откажу. Даже парню такое неприятно, а уж девушке… Мы вышли к танцующим. Она положила мне руку на плечо, правой взяла мою левую. Я осторожно положил ладонь ей на талию. И что теперь?
– Как вас зовут?
– Лиля.
– Хорошее имя! – одобрил я. – А я – Сергей.
– Знаю, – сказала она. – Мы в одном корпусе работаем.
То-то лицо показалось знакомым…
– Я совсем разучился танцевать, Лиля!
– Ничего! – Она встряхнула головой. – Я поведу.
Некоторое время мы медленно топтались под музыку. Скоро я освоился и перехватил управление. Лиля улыбнулась. Я почувствовал себя настолько уверенно, что стал смотреть по сторонам. Среди танцующих заметил Галю. Она кружилась с каким-то высоким парнем. Поймав мой взгляд, торжествующе улыбнулась и прижалась к партнеру. Дескать, вот тебе! Нашлись кавалеры и получше… Я только плечами пожал – пусть радуется!
Лиля смотрела на меня снизу вверх, и я сообразил, что веду себя по-свински. Если танцуешь с девушкой, нефиг разглядывать других.
– Кем вы работаете? – спросил, дабы отвлечь.
– В приемной начальника корпуса. Машинистка.
Оп-па! Это меня удачно пригласили. На ловца и зверь бежит.
– У меня к вам деловое предложение. Нужно отпечатать один текст. За деньги, конечно.
– Курсовая работа?
– Повесть.
– Вы – писатель?
В серых глазах плеснулось изумление.
– Начинающий, – буркнул я, и тут музыка кончилась. Я отвел партнершу в сторонку. – Возьметесь? Сколько берете за страницу?
– Не знаю, – сказала она. – Никогда не печатала прозу. Нужно увидеть, разборчив ли почерк.
– Хорошо, – согласился я. – Сделаем так. Я дам вам рукопись, вы посмотрите и определитесь. Если договоримся, ударим по рукам. Идет?
– Да, – кивнула она. – Пойдем!
– Куда? – удивился я.
– За рукописью. Она ведь здесь? Или вы хотите танцевать?
«Хм-м! – подумал я. – Деловая девочка. Но, в принципе, она права. Сдались эти пляски!»
– Идем! – кивнул я.
На вахте дежурила Юзефа. Она встретила нас подозрительным взглядом.
– Пропуск!
– Юзефа Ивановна! – прижал я руки к груди. – Не брал. Мы на пару минут. Человеку надо папку отдать, – я указал на Лилю. – Честное слово! Если не выйдем спустя полчаса – можете расстрелять. Десять раз подряд.
Дежурные у стола заржали.
– Иди уж! – вздохнула Юзефа. – Шут. И можете не спешить. Но чтоб к одиннадцати – как штык! Лично проверю.
Я поблагодарил и повел гостью к лифту. Подниматься по лестнице было лень. Да и девочке, наверное, тяжело. Только поворачивая ключ в замке, я вспомнил, что мы с Колей ушли на танцы, оставив стол неприбранным. Черт! На мнение этой пигалицы мне плевать, но неудобно.
– Лиля, – сказал я. – Вы не пугайтесь. Мы тут с Колей отмечали завершение моей работы. Гостей не ждали, так что в комнате беспорядок.
– Ничего! – улыбнулась она. – Вы ведь парни.
«Ну да! – пришло осознание. – Это девушкам стыдно за бардак в комнате. Парням разрешается».
Я пропустил ее вперед и щелкнул включателем. Усадив гостью на койку, я сунул ей папку с рукописью и стал прибирать со стола. Краем глаза видел, что она увлеклась чтением. Так. Пустые бутылки – в шкаф. Грязные тарелки – туда же. После помою. Наконец следы пиршества исчезли, и я с облегчением опустился на стул. Лиля пробегала глазами текст, складывая прочитанные страницы справа от себя.
– Разборчиво? – спросил я.
– Нормально, – кивнула она. – Бывает хуже. Хочу спросить. Печатая курсовые, я исправляю ошибки, в том числе стилистические. Здесь можно?
Я задумался. С одной стороны, неплохо, если текст выправит. С другой – неизвестно, что посчитает ошибками. Переделает на кацелярит…
– Давайте так. Вы берете рукопись и карандашом делаете правку. После чего мы сядем и пройдемся по тексту. Как согласуем, начнете печатать. Договорились?
Она закивала. Мне показалось, что обрадованно. Это с чего? Хотя… Заплачу-то я ей не менее двадцати рублей. С ее зарплатой – сумма.
– Тогда пошли. А то меня расстреляют.
Она засмеялась и стала собирать листки. После чего, прижав папку к груди, встала. Мы вышли, спустились к вахте, где и распрощались.
– Вот, – сказал я Юзефе, бросив взгляд на часы. – Как вам и обещал. Полчаса не прошло.
– Мог и не спешить, – хмыкнула она. – Я не торопила. Между прочим, девочка очень хорошая. Порядочная, не то что некоторые…
Я не стал уточнять, кого Юзефа имеет в виду под «некоторыми», – и без того ясно. В общежитии об обитателях знают всё. В свое время меня предупреждали насчет Гали. Только я пер к свадьбе, как лось на гоне. Ну, и огреб…
На танцы идти желания не было, и я отправился к себе. Сейчас – в душ и спать. Хочется отдохнуть. Вымотала меня эта повесть. Трудно шла. Зато получилось. Я это знал.
Глава 4
С малых лет Лиля усвоила: чтобы в жизни чего-то достичь, нужно много работать. Так трудились ее родители – в колхозе и дома. Колхоз выращивал сахарную свеклу. Ее сдавали на завод, где перерабатывали в желтоватый, сладкий песок. Мешки с ним привозили в дом осенью: колхоз помимо зарплаты поощрял работников натурой. Так что можно было зачерпнуть из мешка горсточкой и отправить в рот лакомство, медленно рассосать, а потом облизать пальчики…
Двор их дома был полон живностью: корова, поросята, куры… Время от времени появлялись индюки и гуси: родители то заводили их, то отказывались, то снова заводили. Их всех надо было обиходить и накормить. А еще огород и «сотки» с картошкой… Зато и жили они сытно. В доме Девойно всегда было сало, масло, яйца и картошка. Молоко пили все, включая кота. На Рождество и в другие праздники родители накрывали большой стол, который ломился от еды. Приходила многочисленная родня, соседи, все пили и ели, но все равно оставалось так много, что наготовленное доедали несколько дней.
Как все деревенские девочки, Лиля рано приобщилась к труду. Пасла гусей, кормила поросят, давала пойло корове и рано научилась ее доить. Подростком ходила «на бураки». Свеклу на колхозных полях сажала и убирала техника, а вот пололи вручную. Дело тяжелое, муторное, но за него хорошо платили.
Работа не мешала учиться. Школу Лиля окончила на пятерки. До золотой медали не дотянула совсем чуток. Получив аттестат и отгуляв выпускной, Лиля поехала в Минск – поступать. Выбрала филфак университета. Она любила книги и обожала читать. Родители не возражали. Дочь станет педагогом – хорошо. В деревне учитель – уважаемый человек.
На дневное отделение Лилия не прошла – не хватило балла. Конкурс оказался большим. А вот на заочное ее взяли. Домой возвращаться Лиля не захотела – город манил. Устроилась прессовщицей на тракторный завод – там принимали всех. Поселилась в общежитии и стала привыкать к столичной жизни.
Платили ей хорошо, но работа не нравилась: грязная, шумная. В прессовом корпусе стоял неумолчный грохот. Здесь рубили, гнули металл. Работникам выдавали беруши, без них можно было утратить слух. Лиля подавала в штамп металлическую полосу и нажимала педаль. Ползун пресса прижимал верхнюю плиту штампа, пуансон вырубал деталь, и та по желобу скользила в короб. Когда короб наполнялся, приезжал электрокар и увозил его на склад. Взамен доставлял пустой. И так изо дня в день.
Когда монотонный ритм становился невмоготу, Лиля говорила себе: «Сейчас я сделаю очень красивую деталь. Такой у меня еще не было». Это помогало. Еще она искала возможность сменить работу. Будучи приметливой, обратила внимание на машинисток, сидевших в кабинетах заводоуправления и в приемной начальника их корпуса. Лиля записалась на курсы машинописи и успешно их окончила. И надо же было случиться – уволилась секретарша их корпуса. Она вышла замуж за офицера и отбыла к месту его службы. Лиля, захватив удостоверение об окончании курсов, отправилась к начальнику. Тот сидел в кабинете и листал бумаги.
– Чего тебе? – спросил хмуро.
– У вас освободилось место, а я – вот! – Лиля протянула удостоверение.
Начальник пробежал его глазами и хмыкнул.
– Держи! – Он протянул ей пару рукописных листков. – Машинка в приемной, бумага и копирка – в столе. Там же найдешь образцы. Отпечатай в двух экземплярах. Посмотрим, какая из тебя секретарша!
Через десять минут Лиля вошла в кабинет и протянула листки.
– Уже? – удивился начальник и взял их. Пробежав глазами, покачал головой: – Надо же! Ни единой ошибки. У твоей предшественницы хватало. Ладно, беру. Только учти – оклад девяносто рублей. Еще премия, но все равно меньше, чем у прессовщицы. Жалеть не будешь?
– Нет, – ответила Лиля.
Она знала, что говорит. Студентов-заочников на тракторном работало много. Они писали курсовые и дипломные. В институтах нередко требовали подавать их в печатном виде. К машинисткам стояли очереди. 20 копеек за страницу не так уж много. Но если страниц набирается сто-двести в месяц? Лиля не бедствовала. Денег хватало даже на подарки родным.
С общежитием ей повезло. У Маши Кутырло из заводского КБ вышла замуж соседка. Освободилась койка. В общежитии Маша жила давно и всех здесь знала. Она попросила коменданта подобрать ей хорошую девочку. Работящую, умную и желательно – заочницу. Лиля этим критериям вполне соответствовала. Так она поселилась в однокомнатном блоке на втором этаже.
С Машей они ладили. Соседке по комнате было под тридцать. Старуха, что скажешь? Костлявая и некрасивая, Маша не привлекала взоры мужчин. К тому же имела острый язык. Кто такую возьмет? Маша ходила в походы и филармонию, но умный и интеллигентный жених все не попадался. Маша ждала, пока подойдет ее очередь на квартиру. «Тогда заживу!» – говорила она, и Лиля догадывалась почему. Невесты с квартирами в Минске были наперечет.
Лилю соседка взяла под крыло. Первым делом просветила насчет парней. Учила не верить их обещаниям. Со слов Маши, каждый из них только и ждал, чтобы воспользоваться неопытностью девушки. Лиля кивала, но не верила. Парни в общежитии жили хорошие. Многих она знала – печатала им курсовые. Однако ею они не интересовались. Приносили работы, забирали готовые, платили – и все. Лиля осознавала, что она не красавица, но ведь и не уродина? Фигура у нее нормальная, разве что рост маленький. Может, поэтому не замечают?