– Яна, как ты себя чувствуешь?
– Я?.. Болит... Все...
– Ты ничего не помнишь?
– Ничего...
– Янка, слушай меня внимательно. У нас все хорошо. Колдун убит. На этот раз окончательно. Слышишь?
– Да, – плечи Яны вздрогнули, она медленно провела рукой по лицу.
– Яна, проснись! Ты понимаешь, что я тебе сказал?
– Да. Колдун убит... Где он?
– Он сгорел. Все. Его больше не будет!
– А это? – Яна расстегнула рубашку. – Почему это не исчезло?
Демид выругался сквозь сжатые зубы. Огромный паук по-прежнему уродовал грудь девушки.
Да, ведьмак, кажется, убит, но ведь никто не снял с бедной Янки заклятие. Один только Алексей знал, как это сделать.
Дема оглянулся на Защитника. Жизнь еще теплилась в Алексее, но любой вздох его мог оказаться последним. Выглядел Защитник плохо. Клочья рваной рубахи, полосы рваной кожи – все спеклось бурой кровавой коркой. Глаза Алексея были закрыты, грудь судорожно вздымалась, и розовая пена появлялась на губах с каждым вздохом.
прими мой последний вдох
"Что?"
ты знаешь, что это твоя судьба. Ты всегда ждал этого
"Не уверен. Знаешь, Алексей, я вынужден разочаровать тебя. Я вовсе не собираюсь становиться Защитником. Я хочу остаться Человеком".
а кто же сможет остановить ИХ?
"В конце концов, какая мне разница – Гоор-Готы или Защитники? Все вы не нравитесь мне. Вы живете по своим законам, переступаете через человеческие жизни в постоянной борьбе друг с другом. К чему мне ввязываться во все это? Да, ты красиво говорил о Силах, царящих в мире. Но какое дело до них мне? Я устал. Я смертельно устал. И при этом, замечу, честно выполнил свое дело".
выполнил? Ты не снял заклятия с девушки. Она умрет
"Неправда. Какое значение это имеет теперь, когда Агея больше не существует? Останется дурацкая татуировка на груди, но никто никогда не наполнит ее зловещей силой. Это ЧУЖАЯ ИГРА, Защитник, и я не собираюсь в ней участвовать. Ты победил Гоор-Гота. Ты выиграл. Я тоже победил. Я переиграл тебя. Мы оба – победители, не правда ли?"
она умрет
"Неправда!"
Тишина. Слабый отзвук мыслей Защитника смолк в голове Демида. Он вытер испарину со лба. Облегчение – вот что он сейчас испытывал. Ну конечно! Жизнь сыграла с ним дурацкую шутку, но он не настолько глуп, чтобы попав пальцем в жернова, дать затянуть себя по самую макушку. Ему приходилось попадать и в более дурацкие ситуации.
"Кончено. Все кончено".
Он встал на колени рядом с Алексеем. Знак Защитника – вот что хотел увидеть сейчас Демид. Пальцы его скользнули по одежде Алексея, обнажая мощную грудную клетку.
Демид видел этот знак впервые, и все же ему показалось, что он встречал его тысячи раз – может быть во сне, может быть в другой жизни. Красный ромб не был нарисован – он выбухал над левым соском живым сосудистым рисунком, он пульсировал в такт биению сердца. Внутри ромба находился красный крест, напоминающий католический. Тонкая розовая линия заполняла все внутреннее пространство четырехугольника, образуя странный, не поддающийся логическому описанию узор.
Алексей захрипел, передернулся всем телом и замер. Из уголка его рта вытекла струйка крови. Демид осторожно обхватил пальцами его запястье. Пульса не было.
"Умер. Господи, прими душу его..."
Алексей отрыл глаза.
– Имя... Прими ИМЯ... – Каждое слово вырывалось из уст Защитника со свистом, в груди клокотало и булькало.
– Нет!!! – Демид панически дернулся, пытаясь оторвать руку, но пальцы словно прикипели к коже Алексея. – Нет! Я же сказал тебе!
– В игре не бывает победителей и побежденных... В игре бывают только участники...
– Замолчи! Не делай этого!..
– АН-ТИРИТА
Последний выдох.
ИМЯ.
Демид разжал руку пальцы и рука Алексея безжизненно упала.
"В игре два трупа и один проигравший. Я."
Небо над головой Демида закручивалось полосатой облачной спиралью. Природа на глазах меняла свои очертания. Деревья мрачно вытянулись в вышину, на горизонте из дымки появились горы – старые, со сглаженными лесистыми вершинами. Повеяло ледяным холодом. Демид почувствовал, как сознание его покидает тело. Ощущение было тошнотворным, но он уже не мог контролировать свои действия, чужая воля делала с ним, что хотела. Демид поднимался в струях восходящего воздуха. Он увидел собственное тело, распростертое на траве. Демид – тот, что лежал внизу на земле, был одет в полотняную одежду, напоминающую одеяния буддийских монахов. На поясе его находился знакомый серебряный меч. На поляне больше никого не было – ни Яны, ни Алексея, и местность казалась совершенно незнакомой. Дема не успел как следует рассмотреть свой облик внизу, как с ним произошли изменения. Тело осталось в той же позе, но теперь оно было одето в шелковый голубой халат, расшитый серебряными птицами. Длинные светлые волосы рассыпались по плечам – Дема едва узнал самого себя. Меж тем он поднимался и с высоты разглядывал странные трансформации, все быстрее происходившие с его телом. Вот оно превратилось в изломанный силуэт, впечатанный в шоссе кровавой кляксой и окруженный разбитыми машинами. Потом он увидел себя лежащим на песке посреди бескрайней пустыни, в военной форме серебристого цвета и высоких шнурованных ботинках. Механизмы на членистых паучьих ногах, сверкающие никелированной броней, деловито сновали вокруг в ослепительном сиянии двух солнц, гонящихся друг за другом по небосводу. Изменения происходили с огромной скоростью, словно менялись гигантские слайды, занимающие все поле зрения.
Внезапно мелькание образов прекратилось и вернулась первая картинка – та, с древними горами на горизонте. Демид бесплотным духом несся с воздушной волной, горы надвигались на него шершавыми боками. Черный пролом вырос перед глазами и кромешный мрак окружил Демида. Он ничего не мог увидеть в пещере, тянувшейся километрами промозглой пустоты. Но он почувствовал присутствие живых существ. Они подчинялись своим законам, неведомым никому из живущих на земле. Они жили здесь тысячелетиями, охраняя тайны Тьмы, время прессовалось для них в невесомые слитки, и века превращались в минуты по их желанию. Сейчас эти твари не могли повредить Демиду, но они чувствовали его и пытались дотянуться до него своими когтистыми конечностями.
Светлое пятно тускло замаячило впереди как выход из тоннеля. Оно не обрадовало Демида – даже мрак пещеры был лучше, чем это неясное, обманчивое мерцание, вонзающееся в сознание холодными иглами. Он почувствовал, как разум его закручивается сотнями протуберанцев, разлетается на части в хаотическом мелькании радужных пятен. Боль разрезала грудь, острые зубы страха впились в сердце, заставив его остановиться. И наступила Тьма...
* * *
Демид открыл глаза. Ничего не переменилось – все так же он сидел рядом с Защитником, Яна тихо плакала неподалеку. Глаза Алексея были широко раскрыты, а на мертвом лице его застыла последняя улыбка. Демид вздрогнул, когда увидел эту безжизненную ехидную усмешку. И с того света Петрович смеялся над ним.
Демид выпрямился и взлетел в воздух. Непонятная сила подбросила его вверх на три метра. Он не успел даже испугаться, как пружинисто приземлился на землю – не хуже профессионального гимнаста. Тело его было готово к такому прыжку и машинально среагировало, не дав ему растянуться во весь рост. Демид с изумлением осмотрел себя. Внешне ничего не изменилось, но ощущения были совершенно незнакомыми. Мышцы, всегда послушные ему, теперь были подобны взведенным пружинам, новая сила переполняла их и простое выпрямление переросло в такой невероятный прыжок.
Восприятие мира изменилось. Новые для Демида ощущения нарастали постепенно, словно проявлялись на фотографической бумаге. Началось с запахов. Волна лесных ароматов накатила головокружительной сенсорной волной. Никогда он не чувствовал столько запахов сразу, и теперь он мог выделить любой их составляющий компонент. Терпкая горечь хвои, туманящая пряность шалфея, едкая вонь божьей коровки, свалившейся с куста на противоположной стороне поляны. О, Боже! Демид задохнулся, ему показалось, что напор тысячекратно усиленных запахов собьет его с ног.
Он лег на спину, пытаясь преодолеть головокружение. В небе черной точкой плавал коршун. Внезапно Демид осознал, что может рассмотреть его во всех подробностях – мохнатые лапы, желтые глаза, вильчатый хвост. Это было невероятно – чтобы рассмотреть птицу на такой высоте, нужно было иметь зрение не менее шести единиц!
А потом в голове его зазвучал голос. Он услышал слова Яны в шуме листвы, хотя она не открывала рта. Он слышал, как она молилась, он понимал ее мысли, не прикладывая ни малейших усилий.
Демид медленно расстегнул ворот своей рубашки и пальцы его скользнули по коже. Слева, прямо над сердцем, они нащупали горячий пульсирующий четырехугольник. Демид не стал смотреть на него – он прекрасно знал, как выглядит этот красный ромб. Теперь он знал, какой крест будет вынужден нести всю жизнь. И знал свое ИМЯ. Тайная стезя, столь страшившая его, расстелилась перед ним бесконечной тропой...
Демид подошел к Яне и положил руку ей на плечо. Она зло сверкнула глазами и попыталась вырваться, но он поднял ее и повернул к себе лицом. Пятно на ее обнаженной груди чернело сгустком Зла.
– Ты предал меня!
– На, возьми. – Демид разжал руку Яны и положил ей на ладонь монету. – И больше не подавай нищим. Никогда не отдавай ключ от своей души. Это слишком роскошное подаяние.
Паук ожил. Мохнатая плоть набирала объем, лапы вцепились в кожу, на шевелящихся крюках челюстей повисла сверкающая капля яда. Яна завизжала. Демид спокойно взял паука за спину и снял с девушки.
Маленькое чудовище в руке судорожно яростно перебирало лапами, пытаясь вывернуться и укусить Демида. Он дунул на паука и тот замер. Демид бросил паука на землю и наступил на него пяткой. С хрустом лопнуло черное брюхо и брызги едкой жидкости разлетелись в стороны.
– Ты... Ты... – Яна смотрела на Демида изумленными глазами. – Боже мой, ты все-таки стал Защитником?!
– Да. – Демид устало улыбнулся. – Но ты забудешь об этом. Навсегда.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЗНАК ВОЛКА
ГЛАВА 1
Лека чувствовала себя отвратительно. Тонны мерзости вылились на нее и утопили с головой. Лека лежала с закрытыми глазами и боялась пошевельнуться. Молотки стучали в левой половине черепа сволочи лупили прямо по кости сволочи так что звон отдается зубной болью сволочи сволочи сволочи. Стоит пошевельнуться открыть глаза и потолок ухнет пустой белой плоскостью падать долго долго долго долго-о-о... Почему, Боже? Кровать как корабль в бурю тошнота хлынет во все щели задраить все щели от винта...
Она хотела пить. Дьявольски. Язык пересох и стучал по зубам как деревяшка. Господи, почему так мерзко-то? Где-то на кухне, в шкафу, должна быть банка с аспирином. Лека представила, как она проглатывает горсть этих горьких кислых самых вкусных на свете таблеток запивает пятью нет десятью сотней литров холодной прозрачной воды Боже Боже Боже за что?!!!
Боль в спине, руках, ногах нестерпима. Господи! Почему я еще жива? Сделай так чтобы я умерла что тебе стоит? Не хочу больше просыпаться вот так знать что жизнь сплошное дерьмо грязь кровь из твоих собственных вен Господи...
Лека осторожно, по миллиметру продвигая пальцы, провела рукой по кровати. Проклятье! Никого рядом не было. Надо же, такой ломовой кумар* [Кумар – наркотическое похмелье (жарг.)] – и в одиночку! Труба! Вот паразиты, наркоманы проклятые! Ширяться вместе, а ломайся однааа.
Все паразиты бычье сбежали козлы оставили ее одну в хазе друзья называется козлы она сейчас сдохнет.
Все, хватит!
Лека шепотом досчитала до десяти, собралась с духом и осторожно приоткрыла глаза. Хуже быть не могло. Беспощадный полуденный свет палкой ударил по зрачкам и очертания комнаты расплылись в навернувшихся слезах. Где-то в уголке сознания Леки шевельнулось удивление: неужели в ней еще осталась хоть капля жидкости на слезы? Ей казалось, что вся она высохла как коричневая египетская мумия и любое движение должно сопровождаться скрипом несмазанных закостеневших суставов.
В большом зеркале на стене отражалось, как девушка медленно барахтается в простыне, пытаясь перелезть через край кровати как через трехметровый забор. На девушке были только трусики – тонкий черный треугольник на белой коже. Лека старалась не смотреть в зеркало – ей казалось, что бесконечность зазеркального пространства затянет ее и она, кувыркаясь, полетит в прозрачную пустоту. В состоянии наркотической ломки ее всегда терзал страх открытого пространства и она затягивала шторы, отворачивалась от зеркал и передвигаться предпочитала на четвереньках, судорожно цепляясь за ножки столов. Даже потолок казался ей недосягаемо далеким: она точно знала, что комната в любую минуту может встать на дыбы, перевернуться кверх дном и она бесконечно долго будет падать вверх, захлебываясь в крике ужаса.
Девушка в зеркале медленно сползла на пол и прижалась к нему, переводя дыхание. Она была бы красива, если бы не болезненная худоба, не пожелтевшие синяки на ногах, не исколотые сгибы рук.
Девушка была наркоманкой, и сейчас был далеко не лучший момент ее жизни.
Лежа на полу, Лека попыталась припомнить, было ли когда-нибудь хуже. Пожалуй, нет. С каждым разом это происходило все тяжелее и тяжелее – организм требовал новой дозы наркотика немедленно, как только предыдущая расщеплялась в крови. Лека старалась регулировать свое состояние, оставлять дозу на утро, но в такие дни, какой был вчера, мысли о завтрашнем казались полным кретинизмом и все сжигалось дотла.
Она даже не пыталась вспомнить, что происходило вчерашним вечером. Память услужливо выкидывала из головы подробности. Хотя Леку уже давно перестали мучить и стыд и совесть, атрофировались за ненадобностью. Ее не волновало, каким способом она добыла вчерашнее горючее – ее измученное тело требовало кайфа и она его получила.
Кайф! Как много в этом слове...
Судя по характерным ощущениям, весь вечер вчера протрахались. "Конечно, а кто тебя будет колоть за так, за красивые глазки? Плати тем, что есть. Хорошо, что это берут". Сейчас Лека ненавидела людей, за бесценок получавших ее тело, но когда капля жидкости дрожала на кончике иглы, она не могла скрыть возбуждения в ожидании горячей волны, слезы счастья наворачивались на глаза и она любила их как братьев по таинству, как избавителей. Лека не боялась забеременеть, месячные перестали приходить к ней полгода назад и она была уверена, что никогда уже не сможет иметь детей. "Не все ли равно... Сколько еще осталось? Год? Месяц? Кайф – лом – кайф – лом... И вечный покой... Вечный вечный вечный".
Лека прочно села на иглу. Она потеряла всякий инстинкт самосохранения, и жизнь ее становилась все более бессмысленной. Она вспомнила, какой дикий голод испытывала давно, миллион лет назад, когда еще только начинала курить "траву". Тогда после "косячка" она могла изничтожить содержимое холодильника в считанные минуты. Теперь даже мысль о еде вызывала тошнотворный ком в горле.
Аспирин... Ей нужен аспирин.
Девушка в зеркале со стоном поднялась на четвереньки и отправилась в трудный путь.
Скиталец в раскаленной пустыне... Он потерял силы, каждая клетка его иссушенного тела вопит о помощи. Медленно передвигается он – ползком ползком ползком, утопая в песке. Вперед, к оазису, который, конечно, окажется миражным бредом. Путь в никуда.
"Я несчастное больное существо, – бормотала она, преодолевая бесконечные километры коридора, – у меня внутри болит все вещество. Я несчастное больное существо у меня внутри болит все вещество. Янесчастноебольноесуществоуменявнутриболитвсевещество". Дурацкий стишок отвлекал ее от боли, от мрачных бездонных углов, в которых гроздьями висели огромные пауки, от мучительной жажды. "Янес частное боль ноесу щест во..."
Стоп. Приехали. Это есть кухня. Там над столом, в ящике – ОН. На тысячекилометровой высоте стола, там, где дуют сволочные вихри. Надо опереться на табурет и медленно подниматься вверх преодолевать метр за метром милю за милей вперед к драгоценным "колесам" ураган гад будет скидывать ее в окно страшно. Но она знает как с этим бороться! Ха-ха! Она закроет глаза! Что сволочи сели? Она закроет глаза и выпрямится чего бы это ни стоило.