Одним словом, Леонид Ильич сразу дал понять, что генеральские погоны надо еще заслужить – заработать. Под горячую руку у меня и с Щелоковым был разговор. Николай Анисимович искренне негодовал: кто же это за его спиной мог обращаться к Брежневу?
* * *
А пока суть да дело, я внедрялся в работу, изучая сложный идеологический механизм политорганов, партийных и комсомольских организаций внутренних войск. Все это требовало времени и большого напряжения, были интересные командировки, встречи и беседы в первичках с коммунистами, комсомольцами, солдатами и курсантами военных училищ; я постепенно входил в новую для меня армейскую среду, где все, от солдатской художественной самодеятельности до серьезных вопросов партийно-политической и идеологической работы во внутренних войсках, было важным и интересным. Я чувствовал, что эта работа мне все больше и больше нравится.
Где же только мы не побывали с моими верными солдатами-водителями! Сколько эти ребята машин перебили! У меня были и лихие водители, и инфантильные, все они одинаково добросовестно били машины. Но я любил не лихих, не инфантильных шоферов, а честных, то есть тех, из кого лишнюю информацию не вытянешь. Не скажу, чтобы я боялся «стукачества» или еще чего-то, и чувствовал недоверие к себе со стороны руководства Управления и МВД. Просто я всегда считал, что в такой организации, как наше министерство, лишняя информация, лишние вопросы-ответы совершенно не нужны.
Наступил 1975 год. В работе Политуправления все чаше и чаще появлялись сбои. Генерал-лейтенант Котов увлекся неслужебными делами: я имею в виду ремонт собственной квартиры с привлечением солдат-строителей, бесконечное приобретение товаров и продуктов на базах и в солдатских магазинах, увлечение разного рода «сувенирами» и т. д.
Вокруг этого было много нездоровых разговоров и слухов. Они усиленно муссировались среди сотрудников аппарата Политуправления, обрастая уже самыми невероятными деталями. Разумеется, все это не способствовало созданию нормальной и деловой обстановки, и было ясно, что Котова нужно освободить от занимаемой должности.
Одним из замов начальника Политуправления, когда я пришел, оказался полковник Беликов – человек «себе на уме», очень скрытный и хитрый. Сейчас Беликов на пенсии, по-моему, живет в Москве и занимается организацией филателистических выставок. Он раньше, чем я, получил «генерала», хотя в аппарате этого вечно брюзжащего и чем-то недовольного человека не любили.
Другим заместителем Котова был опытный и спокойный генерал Гридин, кадровый военный, – на службу в МВД он пришел из Закавказского военного округа.
Вот три заместителя: Беликов, Гридин и Чурбанов. Кого назначить начальником управления? Выбор пал на меня, и не только, думаю, потому, что я был зятем Генерального секретаря ЦК КПСС – просто на весы были положены и возраст всех троих в первую очередь, и деловые качества. Кроме того – главное – учитывался «вид на будущее».
Короче, я стал начальником Политического управления внутренних войск МВД СССР. В первое время было очень трудно строить взаимоотношения, прежде всего, со своими заместителями. Я чувствовал себя в какой-то мере неловко потому, что они были старше и опытнее меня, больше и лучше знали сотрудников аппарата, жизнь войск. Но постепенно все встало на свои места.
Беликов не мог пережить, что я оказался начальником, и сразу сказал мне, что он не желает со мной работать. Ну, а какое у меня могло быть желание держать под боком «торпеду», которая в любой момент могла взорваться? И неизвестно еще, в какую сторону полетят осколки! Я откровенно сказал ему: «Илья Григорьевич, или мы будем работать вместе, или – расстанемся». Он промолчал. Скоро стало ясно, что нужно расставаться. И это было сделано только в интересах дела.
А с генералом Гридиным я, наоборот, работал вплоть до своего ухода в министерство. И о Петре Семеновиче у меня остались самые теплые воспоминания.
Став начальником Политического управления, я постепенно пришел к выводу о необходимости кадровых изменений: мы нуждались в омоложении аппарата. Это вовсе не означает, что я, сам молодой генерал-майор, подбираю себе новую «команду». Ветераны внутренних войск, все, кто меня помнит, никогда не скажут, я думаю, что Чурбанов необдуманно «рубил головы» налево и направо. В кадровой политике я был очень осторожен. Часто находясь в командировках, внимательно приглядывался к молодым политработникам, выделяя умных и знающих офицеров. Для меня совершенно очевидно, что политработником нужно родиться. Таких людей я встречал и среди молодых офицеров московского гарнизона, здесь было много ребят с академическим военным образованием, – в беседах с ними я проверял их отношение к делу, смотрел на общий уровень образования и т. д. И вот с учетом того, что в аппарате Политуправления было много офицеров, имевших выслугу в 25 лет и выше, мы очень осторожно, уважительно относясь к этим опытным заслуженным людям, подбирали им замену. Работали дружно и интересно.
В 1975 году я был награжден орденом Красной Звезды. В Указе говорилось: «За боевую и политическую подготовку личного состава внутренних войск и в связи с 30-летием Победы над фашистской Германией».
Через год, в 1976-м, меня назначили заместителем министра внутренних дел СССР. Было это так: приближались ноябрьские праздники, до парада на Красной площади оставалось еще несколько дней; мы с Галиной Леонидовной ехали на дачу, вдруг в машине раздался телефонный звонок из приемной Леонида Ильича, и дежурный секретарь спросила, на каком отрезке шоссе мы сейчас находимся. Получив ответ, она сказала: «Юрий Михайлович, сейчас с вами будет говорить Леонид Ильич».
Первая мысль была – что-то случилось, какое-то ЧП во внутренних войсках. Мы остановились. Стало тихо. В машине раздался телефонный звонок. Леонид Ильич поздоровался, спросил, на каком участке пути мы находимся и, получив ответ, сказал: «Поздравляю тебя с новой должностью». Я опешил, спрашиваю: «Какая должность?» – «Ты назначен заместителем Щелокова». «Как же так, – говорю, – Леонид Ильич, со мной же никто не посоветовался». «Ну, вот еще, – полушутя, говорит он, – надо мне с тобой советоваться! Это решение Политбюро, я его только что подписал. Кстати, тебя рекомендовал Щелоков. И еще: тебе только что присвоено звание генерал-лейтенанта…»
Не могу сказать, что от счастья у меня сердце в пятки ушло, наоборот, я говорю: «Леонид Ильич, к такому объему работы я, наверное, просто не готов». «Ничего, – усмехнулся Леонид Ильич. – Ты возьмешь на себя кадры и обо всех кадровых проблемах будешь докладывать лично мне». Тут я понял, что докладывать надо, так… в общем, минуя Щелокова.
Почему, чем это было продиктовано, не знаю. Леонид Ильич тут же сказал, что к кадрам в МВД нужно относиться очень бережно и уважительно, с максимальной щепетильностью. Не думаю, чтобы Леонид Ильич не доверял Щелокову. Скорее всего, он просто нуждался в объективной информации, в том числе, и по вопросам кадровой политики МВД СССР. Все-таки это был 1976-й: с одной стороны, еще относительно молодой и энергичный Генеральный секретарь ЦК КПСС, с другой – уверенный в себе и работоспособный министр внутренних дел. И в то же время назначение зятя Генсека на должность заместителя министра, ничего ему предварительно не сказав. Словом, Леонид Ильич прокомментировал назначение таким вот образом…
3
Мне был 41 год. Если честно, то я думаю, что Щелоков, конечно, не просил за меня Брежнева и никуда меня не выдвигал. Он мог сделать меня начальником Политуправления внутренних войск или назначить на какую-нибудь другую высокую должность, но никогда не отдал бы ключи от своего кабинета. Тут, видно, была задумка Леонида Ильича. И он преследовал, конечно, вполне конкретную цель…
Через несколько дней я перебрался на Огарева, 6. Кабинет моего предшественника оказался махоньким – во всяком случае, мой кабинет в Политуправлении был куда лучше. Но ничего, для работы он вполне подходил.
Меня встретил помощник прежнего заместителя министра Александр Николаевич Тимофеев. Впоследствии оказалось, что это исключительно скромный и глубоко порядочный человек. Я сразу спросил: «Александр Николаевич, вы хотите работать со мной?» Все-таки разница в возрасте была у нас весьма солидной. Он ответил: «Да, я хотел бы работать, если вы не возражаете». Вот так мы и договорились.
Все эти годы полковник Александр Николаевич Тимофеев был моим преданным помощником и добрым товарищем. До последнего дня мы работали вместе.
Гдлян с Ивановым под него тоже «копали». Пугали, уговаривали, опять пугали. Тимофеев и другие офицеры, которые со мной работали, честно отвечали, что Чурбанов из командировок в Узбекистан ничего, кроме фруктов, не привозил. (Да и как бы я мог? Тимофеев знал, что я ездил в Узбекистан с небольшим «дипломатом», куда могли войти только спортивный костюм, майки и бритвенный прибор. А сверху, как хотелось бы Гдляну, «кучу денег» не положишь, «дипломат» просто не закроется.)
Короче, Александр Николаевич выстоял. Он ведь бывший фронтовик. Здесь, в колонии, я иногда получаю от него письма. Пишут мне и мои бывшие водители – Сережа Белов и Коля Каплун. Николай работал со мной еще в Политуправлении, Сергей пришел, когда я был в министерстве, – вот он, пожалуй, был единственным человеком из моего окружения, кому я действительно помог с двухкомнатной квартирой, потому что у него в семье произошло прибавление, родился малыш.
Мне не запомнился какой-то большой и принципиальный разговор с Щелоковым после моего назначения – разговор, нацеленный на решение каких-то неотложных вопросов. Он поздравил меня с новой должностью и порекомендовал прислушаться к советам генерал-лейтенанта Ивана Ильича Рябика – начальника Управления кадров министерства. Он был человеком Щелокова. Партийный работник с Украины, Рябик несколько лет работал в Комитете народного контроля СССР, потом оказался в МВД. Это был хитрый мужик, настоящий кадровик, который никогда ни перед кем не раскрывал свою душу и замыслы. Тем более, он не раскрывал самое главное: тайн своей кадровой политики. А они у него были. И Щелоков рекомендует его слушать! Совет есть совет – ну, а добрый он или недобрый, сразу не узнаешь.
Но я насторожился: работая в Политуправлении внутренних войск, я уже успел узнать этого самого Рябика. Обращаясь к нему с какими-то вопросами, я видел, что он очень многое принимает «в штыки», а многое просто тормозит.
По вечерам я набрасывал возникающие вопросы, писал, какие мне нужны документы, чтобы побыстрее внедриться в новый для себя объем работы. Тут я заметил, как тонко и расчетливо поступает Рябик. По-моему, он делал все возможное, чтобы лишить меня достоверной и полноценной информации. Но вида я не подавал и ждал, что же будет дальше.
Считаю, что в этом плане мною были проявлены большое терпение и культура, – во всяком случае, на конфликт – я все еще не шел, надеясь, что Рябик изменит свои «методы», что мы действительно будем работать сообща и вместе. С помощью других служб и через своего помощника я все-таки получал необходимую информацию и документы, конечно, не такого качества и объема, который мог бы представить кадровый аппарат, но для первого знакомства этих документов было вполне достаточно.
По вечерам Рябик регулярно бывал у меня в кабинете, вроде бы для решения каких-то вопросов, но все это было не совсем так, конечно: на самом деле Рябик достаточно искусно навязывал мне свои кадровые «рецепты», чтобы я не отступал от этих «рецептов», внедряясь в его работу. А ему было что скрывать.
В конце концов, мне надоело делать вид, что ничего не смыслю, и тогда наши вечерние встречи стали носить уже другой характер. Они заканчивались конкретным поручением в его адрес, а мой помощник все это брал на контроль.
Словом, получилось, что кадровым аппаратом министерства руководят два человека: опытный генерал-лейтенант Рябик, пользующийся большой поддержкой у министра Щелокова, и молодой, энергичный генерал-лейтенант Чурбанов, недавно пришедший на работу в министерство и пока что откровенно «плавающий» в каких-то вопросах.
Сотрудники очень внимательно наблюдали за нашим заочным «состязанием». Щелоков был об этом осведомлен, но он не вмешивался. Видимо, его расчет заключался в том, что мы сами выясним свои отношения, но симпатии министра были, конечно, не на моей стороне. Щелоков и Рябик давно работали вместе. У них был прочно отлаженный механизм взаимодействия в решении самых щепетильных кадровых вопросов, свои «мерки» и интересы, в которые меня не посвящали. Это была «святая святых» Рябика. Прочными нитями он связал весь аппарат. И в руководстве органов внутренних дел на местах тоже были в основном его люди, работавшие там уже многие годы.
Когда я стал выходить на все эти вопросы, то нити, протянутые Рябиком и Щелоковым, откровенно проглядывались. Прямо скажу, в их кадровой политике меня многое настораживало. Но как с этим бороться? Сырую нить сразу рвать нельзя, потом может не оказаться той «пульки», на которой ее было бы можно восстановить.
Прежде всего я занялся анализом, старательно взвешивая все «за» и «против». Очень не хотелось ошибаться. В основном эта работа шла по вечерам, когда никто не мешал. Помощник не выдерживал таких нагрузок, да у него и семья, не мог он находиться со мной до поздней ночи, поэтому я занимался в основном один.
Вот так, постепенно, я пришел к глубокому выводу, что в кадровой политике руководства МВД СССР накопился целый ряд неотложных проблем, что у нас много «сорных» кадров. А вот как избавиться от этих «сорняков», как подойти к решению всех наболевших вопросов – да так, чтобы не стать возмутителем спокойствия, раз и навсегда отказавшись от достаточно опасного принципа «новая метла по-новому метет», – тут стоило, конечно, поломать голову.
И начинать нужно было с Рябика. Тем более он оказался одним из долгожителей министерства, ему шел уже седьмой десяток. Заручившись поддержкой Отдела административных органов ЦК КПСС, я прямо поставил этот вопрос перед министром. Щелоков уже ничего не мог сделать. Конечно, Рябику не хотелось расставаться со своим креслом, с льготами и привилегиями, которые у него были. Да и Щелоков, конечно, был недоволен тем, что я активно включился в работу, хотя вида не подал: уступив мне, он все-таки назначил Рябика своим консультантом по кадрам, открыв для него новую должность с высокой зарплатой; но я сразу сказал, что такой консультант в министерстве, по-моему, не нужен. Щелоков понял, что тут он совершил ошибку, и Рябик ушел на работу в Академию МВД СССР.
Вместо него был назначен генерал Дроздецкий. Толковый человек, энергичный и работоспособный. Стал укрепляться кадровый аппарат центра; кадры укреплялись и на местах. Те руководители органов внутренних дел, которые имели полную выслугу лет и по состоянию здоровья уже не могли полноценно исполнять свои обязанности, уходили в отставку.
Здесь, в Москве, мы составили подробный перспективный план замены кадров по каждой республике, краю и области. Подбиралась талантливая молодежь, к руководству на местах пришли опытные и энергичные офицеры 40–45 лет. Вот так, без шума и треска, мы постепенно обновляли органы внутренних дел. И первые результаты не замедлили сказаться. Щелоков быстро потерял какой-то пристальный интерес к нашей работе, так как в этом вопросе у него теперь не было большого влияния. А прав я был или не прав – доказывала сама жизнь.
Все считали, что между Щелоковым и мной возникли нормальные деловые отношения. Когда у нас проводились заседания Коллегии, служебные совещания, да и просто в общении с сотрудниками аппарата, Николай Анисимович все время подчеркивал: вот, мол, у нас есть молодой, растущий заместитель министра, у него еще все впереди и т. д. Он не уставал оказывать мне знаки служебного внимания. В то же время, уже за моей спиной, Щелоков по-прежнему решал наиболее ответственные кадровые вопросы – причем так, чтобы мне становилось неловко перед людьми.