Глава 1
Первое, что я осознаю – жуткая, кромешная, густая тьма вокруг, как будто мир заканчивается где-то в паре метров над головой. Царство вечной ночи – затхлой, без единого дуновения, опустившаяся над этим местом пологом мрака.
Кажется, я оглохла.
Ни единого звука не доносится до моих ушей, только сердце сотрясает тело ударами. И липкий страх по спине, заставляющий стынуть в жилах кровь, подкатывающий тошнотой к горлу.
Хочется сжаться, спрятаться, чтобы живой морок с многотысячными невидимыми глазами потерял меня из виду. Но это невозможно: я, как светлячок – призрачный, но достаточно яркий источник света, не могущий не притягивать взгляд ощерившегося мрака.
А еще я отлично вижу очертания предметов на расстоянии три – пять метров, а дальше – все тонет в непроницаемой апокалиптической тьме.
Это так странно.
Я смутно помню, что уже бывала здесь.
Не по своей воле.
Не могу сказать откуда, но я знаю, справа от меня открытая площадка. Может, поле, может, луг, спускающийся покато к реке, которая впадает в большое озеро. Слева – опаленные огнем, как и все здесь, деревья. Мне почему-то видятся дубровник с раскидистыми дубами на синем и сиреневом ковре, но последнее видение – голые ветви, как старческие высохшие руки, поднятые к небу, и охватившее их пламя.
А еще знаю, если перейти поле и спуститься вниз, будет дорога, ведущая к мосту. За мостом огромный замок, словно корона, венчающий самую высокую гору горного хребта.
Просто знаю. Déjà vu.
В памяти вспыхивают видения – нечеткие, обрывистые, исчезающие, как только пытаешься зафиксировать их в сознании.
И это пугает еще больше.
Осторожно ступаю вперед.
Хруст.
Кости.
Мертвецов здесь сотни, тысячи. Голые, полусгнившие, только начавшие разлагаться. Рассеченные тела, отрубленные головы, вывалившиеся внутренности – и кровь. Местами она так и не впиталась в землю, застыв натекшими лужицами. В темноте она кажется черной и маслянистой. А еще трупы, не подверженные тлению, рядом с гниющими мертвецами. Гигантские летучие мыши, единороги, двурогие крылатые кони, твари, похожие на огромных волков, крылатые и бескрылые ящеры… И люди. Отличные от тех, кого мне привычно называть людьми. Хорошо сложенные великаны, коренастые коротышки, среднерослые суровые качки с грубыми чертами и формами, тонкокостные красавцы. Женщин с крыльями. С белыми крыльями. И каменные крылатые статуи, не то людей в зверином обличии, не то животных, похожих на людей – с кристаллами драгоценных камней вместо глаз.
Кому понадобились статуи посреди сражения?
Каменные изваяния смотрятся здесь нелепо и неуместно, будто их сбросили с неба. Некоторые расколоты. Одна из моих версий: мертвецы пытались их украсть, воров настигли – и завязалась кровавая битва.
Многие мертвецы как будто спят, дожидаясь пробуждения, но тела их не дышат, не дрожат веки, глаза, устремленные в небо, безжизненны и пусты. И только я могу нарушить их вечный покой – щупая пульс, оттаскивая впившегося острыми зубами в шею гниющий труп.
Я уже сотни раз была здесь, бродила, исследуя местность, углубляясь все дальше от того камня, возле которого обнаруживаю себя снова и снова. Я могу бродить здесь часами, как будто попадаю в какую-то ловушку.
Фу, я во сне!
Да, он снится мне, сколько я себя помню. Кто-то летает, кто-то падает, а мне снится эта ночь с мертвецами. Страшной сечи, в которой нет ни выживших, ни победителей – все они достались царству мрачной и бесконечной Ночи, как будто сама Смерть решила до скончания времен увековечить бесславный конец воюющих.
В детстве, когда я оказывалась здесь, меня охватывал животный ужас. Я боялась заснуть, молилась, чтобы Бог не наказывал меня этим сном. Повзрослев, научилась понимать, что я во сне, и отчаянно пыталась проснуться. Потом долго тренировалась запоминать детали прежних попаданий, заранее планировала действия, училась исполнять задуманное.
Сейчас меня тянет сюда. Засыпая, я загадываю оказаться здесь, словно что-то связывает меня с этим местом.
Я хочу разгадать, зачем я здесь.
Иногда мне кажется, что я должна непременно попасть в замок, как будто кто-то ждет меня там. И много раз подходила к полуразрушенному мосту над водопадом, но каждый раз натыкалась на невидимый барьер и просыпалась. И снова верила, что сон – это только подсказка, и где-то есть тот, кому я нужна, искала и ждала, всматривалась в лица.
Это место – как матрица моей жизни, такой же закрытой, пугающей, проклятой.
Да, проклятой.
Только перед смертью мать созналась, что я ей не родная. Первенца она носила, когда ей было тридцать два, и по каким-то причинам ребенок родился мертвым. Умер еще в утробе. Это подкосило ее. И когда пришла женщина, чужая, сильно отличавшаяся от местных, со звериным уродливым лицом, предложив ей сделку, она согласилась. Она берет меня вместо мертворожденного, а та женщина сделает так, чтобы она никогда ни в чем не нуждалась. На тот момент мать была уверена, что других детей у нее не будет.
Никаких денег она, естественно, не получила, женщина исчезла, как появилась, а ребенок оказался калекой. Радость материнства обернулась бессонными ночами и криками младенца, корчившегося от непонятной болезни, бесконечным хождением по больницам, и еще большей нищетой, потому что весь скудный заработок уходил на лекарства. И одиночеством – чужой больной ребенок был никому не нужен. И когда она поняла, что помощи не будет и отвязаться от меня не получится, возненавидела меня всем своим сердцем.
Я не осуждаю, время было тяжелое.
В конце концов, она не бросила меня. Когда у меня начинались приступы и мышцы сводило судорогой, ненависть ее притуплялась, она садилась у изголовья, крепко держала за руки и мычала колыбельные. Но когда появилась сестра, ей пришлось сделать выбор. Сестра была долгожданным ребенком – родная, кровиночка, та, что станет опорой в старости. Мать вычеркнула меня из своей жизни.
С тех пор со своей болезнью я боролась одна.
А потом в ее жизни появился мужчина. Жестокий и бесчеловечный. Но ей хотелось семью, и она терпела побои и унижения, вымещая на мне боль, обиду и не устроенность.
Моя жизнь превратилась в ад.
До определенного момента.
К двенадцати годам церебральный паралич внезапно прошел. Меня перестали мучить приступы, мышцы окрепли, даже шум в ушах притупился, я перестала его замечать. И когда в очередной раз она замахнулась поленом, я перехватила его.
Мать охнула и осела, глядя на меня с ужасом, а в отражении ее расширенных зрачков я увидела нечто, напугавшее меня не меньше. Огонь в моих глазах – ярко-синий, похожий на свечение звезд, искаженные яростью черты лица, красивого, но не моего. На миг мне показалось, что я увидела у себя за спиной огромные темные кожистые крылья. В тот момент я не чувствовала ни жалости, ни сострадания, и легко могла бы убить и ее, в которой я уже не видела близкого мне человека, и ненавистного отчима, пытавшегося сломать меня физически и морально, и сестру, которую я любила, но отчаянно ей завидовала.
Толстое березовое полено, сантиметров пятнадцать в диаметре, треснуло и переломилось в руке, как сухая спичка…
Я сломала полено!
Это была не я, это было что-то чужое, инородное, словно в меня вселился демон.
Я перепугалась больше, чем мать.
После этого случая мать боялась меня. Я видела животный страх в ее глазах, и она сдала бы меня в детдом, если б не боялась осуждения людей еще больше.
Когда мне исполнилось четырнадцать, я уехала – поступила в училище. Мать, наконец, вздохнула свободно. Ее слова все еще звучат у меня в ушах: «Живи, но к нам не возвращайся, ты мне не дочь, мой ребенок умер!»
Тогда я еще не знала, что она имеет в виду, но я помню боль, которую испытала. Больнее мне не было никогда. Сердце проткнули острым ядовитым жалом, которое застряло там навсегда.
Я до смерти боялась, что сила, дремавшая во мне, лишившая меня матери, вырвется наружу. Боялась, что меня закроют в психушку, посадят в тюрьму, объявят на меня охоту, как на зверя. Даже в самых трудных и отчаянных ситуациях я не позволяла себе поддаться гневу. Но даже так, от меня бежали, как от прокаженной. Мужчины – до первой размолвки, работа – до первой ссоры с коллегами, подруги – до первого предательства. Что-то навсегда осталось в моих глазах от того чудовища.
Детей бог не дал, а я так мечтала! Бегала по больницам, по бабкам, терпела подлецов, лишь бы сделали мне ребенка, и даже пыталась зачать непорочно, ставила свечки всем богам. Согласна была взять сироту, но в детдоме мне отказали, сказали, семья должна быть полной.
В сорок пять поняла, что все в прошлом, выносить из-под меня горшок в старости будет некому. Все, что у меня осталось, работа «лишь бы не уволили», хроническое безденежье, неустроенный быт, одиночество, холодная постель и социальные сети интернета с «несгибаемыми супергероями» хронических неудачников по жизни. Я с ужасом ждала зиму, боялась однажды ее не пережить: вечная нехватка дров, прогнивший насквозь дом, полусгнившая стройка, ради которой я залезла в кредит, разорившись в конец.
А еще этот сон, так похожий на явь…
И все же, я не смирилась. Я была уверена, что должна, наконец, попасть в этот проклятый замок – понять, почему он не отпускает меня. И долго к этому готовилась – всю жизнь.
Чтобы побороть страх перед мертвецами, будившими во мне странное чувство и видения, я даже провела несколько ночей на кладбище. Не на самом, естественно, рядом, за кладбищенской оградой. К кладбищу примыкали огороды новостроек разросшегося пригородного поселка, светили уличные фонари, мимо по трассе проносились автомобили. Но, стоя за кладбищенской оградой, мне казалось, что я вижу город живых мертвецов.
Такой же дряхлый и обветшалый, как их разлагающиеся под землею тела.
Я была как одна из них – они видели меня, пытались заговорить, радушно зазывали, предлагая поселиться в одном из пустующих домов, искренне радуясь новой соседке, и я видела то, что видят они: каждый в том возрасте, в каком ушел из жизни, процветающий город, дома, с плодоносными садами и огородами, отношения, построенные на любви и взаимопонимании…
Но, стоило отстраниться от их иллюзий, как еда становились прахом, дома – руинами, тела – мощами, изъеденные червями, а их отношения – то, что они не смогли построить при жизни.
Мне было страшно. Очень.
Но я смогла!
Глава 2
Поле осталось позади. Прошла по берегу озера, выбралась на дорогу. Трупов здесь было еще больше, и то тут, то там путь преграждали бронированные машины и механизмы, явно военного назначения. Перед мостом остановилась, наткнувшись на невидимую преграду. Пройти дальше без усилий не получалось. Завеса выталкивала назад, как соленая вода Мертвого моря кору пробкового дерева.
Сунула руку.
Рука с трудом, но прошла сквозь завесу, не встретив физической материи, но я перестала ее чувствовать, словно она превратилась в тяжелый камень.
Вовремя вспомнила: во сне такое бывает – пытаешься убежать, но что-то держит. Ощущение – один в один. Остановилась, пытаясь справиться со страхом, который заставлял меня просыпаться. Что может быть страшнее того, что я уже видела?
Я должна!
С силой погрузилась в завесу…
Метров пятьдесят я ползла на четвереньках, преодолевая огромную свалившуюся на меня тяжесть, пытавшуюся меня раздавить или отбросить назад. Воздух казался настолько плотным, что протаранить его я могла лишь головой, помогая ей всем своим телом и конечностями. Я ползла, царапая мост ногтями, боролась за каждый миллиметр, и когда, наконец, отпустило, я чувствовала себя размазанной коровьей лепешкой. Тело отказывались повиноваться, в голове – шум, заложивший уши, и не было сил приподнять голову.
Какое-то время я просто валялась лицом в землю, удивляясь, почему не проснулась. Что-то я не припомню, чтобы так уставала во сне.
Внезапно шум в голове начал отдалятся. Я поняла, что слышу его. Слышу снаружи. Он словно ворвался в сознание и сразу привел меня в чувство. Тело стало моим, пошевелила пальцами – слушаются. Подняла голову, и зажмурилась: яркий свет резанул глаза. Тьма осталась там, за барьером, завеса висела за спиной, выпуская короткие плети, словно пыталась нащупать упущенную жертву.
Ага, щас, отвали, Мерзость!
Я отползла от греха подальше…
Мост оказался из гранитных красных и белых плит, широкий, местами в трещинах, с высокими парапетом и массивными перилами. Кое-где сохранились каменные статуи мифических животных на постаментах. С одной стороны, открывался прекрасный вид на озеро, с другой —низвергался и с шумом разбивался о скалы где-то там внизу водопад, скрытый облаками из мельчайшей водной пыли. В небесной лазури плыли легкие розоватые облака, рассеивая и преломляя солнечный свет небесного светила. Оно еще оставалось за пределами видимости, но блики его солнечными зайчиками уже отражались на водной глади и озера, и реки, прокладывающей свой путь широкой лентой, разрезающей надвое живописную предгорную долину, которая начиналась внизу, сразу за водопадом. По обе стороны от реки, насколько хватало глаз, раскинулись лысые предгорья скальных выступов, обширные леса, цветущие луга с многочисленными стадами животных.
Мирная картина…
Если не смотреть на завесу с радужными маслянистыми разводами. Пелена мрака, словно полотнище, тянулась до самого горизонта, бугрилась и выпячивалась, будто что-то огромное и многорукое пыталось вырваться наружу. Иногда казалось, что на ней проступают неведомые письмена, и она трепещет на ветру, как черное знамя.
На кой ляд она кому-то понадобилась?
Замок при свете дня выглядел еще величественнее, чем в моем воображении. Ворота, украшенные барельефом вьющегося растения, каменные статуи двух огромных драконов на страже, а поверх, над их головами, нечто вроде горгульи в боевом вооружении, как одна из тех каменных статуй, которых я видела в мертвой зоне. Поверх крепостные стены украшали зубцы и огромные каменные богатыри в доспехах. За наружной стеной вторая, построенная, очевидно, выше по уровню и оттого придающая строению в целом сходство с двухуровневой короной.
Защитные стены скрывали нижнюю часть замка, зато верхняя, частично вырубленная в горном массиве, была как на ладони. Это был даже не замок, скорее город, представляющий собой единое многоуровневое строение, основой которому была гора с белоснежной ледяной вершиной, отделенная от остальных гор хребта широкими седловинами.
Звуки…
До чего приятно!
Жарко.
И кости с черепами, выбеленные временем и дождями. Здесь плоть разлагалась, но останки никто не убирал. Значит, многоуровневый замок действительно был необитаем. Дальше я шла смелее. И с оптимизмом: если получилось прорвать завесу, может и личная жизнь наладится.
И чем дальше я шагала, тем светлее становилось – начинался новый день.
Перед массивными высокими коваными воротами, сияющими, будто из золота и хромированной стали, остановилась. Ворота плотно закрыты, но на высоте пяти метров зияет пробоина. Я заметила ее еще на подходе, и сразу подумала о ней. Вряд ли ворота держали открытыми во время битвы – но, как приличный человек, решила постучать.
Вблизи изваяния не казались прекрасными. Величественные – да, но, скорее, пугающие. Драконы, припавшие к земле, высеченные из какого-то необычного переливчатого камня, с волочащимися полураскрытыми крыльями, подползали к воротам с той и с другой стороны. Как живые. Рука мастера славно потрудилась над каждой чешуйкой, над каждым изгибом и выемкой, придавав каждой детали самостоятельную, и в то же время единую часть композиции.
Горгулья, облачившись ладонью в наклоне на одно колено одной рукой, в другой сжимала нацеленное на путников копье. Одна нога ее покоилась на лапе дракона, вторая, согнутая в колене, на лапу другого. Сама она смотрела вниз, как будто высматривала среди проходящих под нею путников подозрительную личность. Один глаз ее был пуст, в другом сиял массивный рубин с черненной сердцевиной, делая взгляд нереально живым. Мне даже показалось, что она моргнула. Лицо ее, худое, похожее на череп, обтянутый кожей, хищно скалилось, обнажив острые клыки. Тело как будто застыло в напряжении, готовое метнуть стрелу во врага.
Чешуйчатые морды драконов также были направлены к путникам, готовые выпустить струи пламени.