– Как раз готова праздничная перловка, – улыбнулась Маргарита и снова ушла греметь посудой на кухне.
– Но у меня же не получилось…
– Ты взлетел?
– Да.
– Значит, был в фазе.
– Ты меня не понял, дядя Нильс. Я правда взлетел.
– Понимаешь, фаза такой и должна быть. Она не отличается от реальности по ощущениям. Все как обычно, только ты можешь сделать гораздо больше, чем сейчас. Например, взлететь, пройти сквозь стену или начать наращивать силищу, как у меня, – русоволосый рыцарь гордо поднял руку и напряг груды мускулов, после чего широко заулыбался.
– Но ведь я не почувствовал, как в нее попал!
– А ты и не должен. Ты же меняешь мир вокруг, а не себя. Просто твое тело и комната ненадолго потеряли свою твердь.
– Значит, и у меня фаза будет получаться?
– А ты сомневался? Поздравляю тебя, будущий рыцарь!
– Вот это да!
– А теперь давай-ка отведаем праздничный завтрак.
– Класс!
В этот момент из кухни вышла довольная Маргарита с большой чашей каши. Она увидела, как взъерошенные мужчины потянулись к выпечке, отчего ее лицо тут же нахмурилось, а голос обрел жесткость:
– Это еще что такое?
– У нас, – жадно кусал булку Нильс, играя огромными скулами, – праздник.
– Оба встали, умылись и оделись. Пошли вон!
– Ну, сестренка…
– Быстро, быстро!
Хотя Томас все равно безнадежно отставал от одноклассников, многие из которых фазили почти каждый день, с этого момента он почувствовал в себе непоколебимую уверенность. Уже через несколько дней, полностью погрузившись в атмосферу изучения фазы, он смог попасть в нее снова. Хотя селянин все еще пугался новых ощущений, с каждой неделей практика становилась лучше. Этот факт сделал вполне осуществимыми мечты о поступлении в Академию и о доблестном будущем такого же уважаемого рыцаря, как Нильс Дор.
* * *
Однажды, приблизительно через полтора месяца учебы, Томас сидел в парке между корпусами Школы, прислонившись к шершавому стволу кедра с широко раскинувшейся кроной, и мечтательно грыз недозревшее яблоко. С ним до сих пор брезговали общаться как сверстники, так и одноклассники, потому ему оставалось лишь в одиночестве созерцать их веселые игры. В этот раз он с завистью наблюдал, как старшие ребята, лет шести или даже семи, запускали красный ромбовидный змей с длинными цветными лентами.
Дюжина мальчишек восторженно кричала, сражаясь друг с другом за вожделенное право получить натянутую веревку в свои руки хотя бы на одно мгновение. У Томаса же, впервые увидевшего такую диковинку, рука с яблоком застыла у рта. Сам факт того, что можно соорудить нечто своими руками и это будет парить в воздухе, как птица, будоражил его воображение и фантазию. Еще пару месяцев назад он бы принял это удивительное изобретение за колдовство, но теперь мог догадаться, что чудеса тут ни при чем, ведь в них в Парфагоне не верили.
Вдруг раздался громкий плач, а змей дернулся и начал стремительно падать прямо в темно-зеленую крону ветвистого дуба, где вскоре застрял на недосягаемой высоте. Оказывается, во всем был виноват неугомонный Ален Оспэ – смуглый и чернявый карапуз из класса Томаса, который вечно попадал в разные передряги. На этот раз он во время догонялок ненароком толкнул старшеклассника, управлявшего змеем, отчего светловолосый мальчуган не удержался на ногах и выпустил из рук веревку. Старшие ребята тут же накинулись на Алена и стали валять его по земле, обидно обзывая «маленьким засранцем» и смачно пиная по мягкому месту. На мгновение Томас испытал огромное облегчение – ведь никто так не дразнил его, как этот коротышка, который тоже был сыном потомственного рыцаря, как и абсолютно все дети в Школе.
Однако избиение проказника вдруг показалось Томасу сущей несправедливостью: он ведь был еще совсем мал, да и толкнул явно неумышленно. За что же с ним так грубо обходиться? Заслуживал ли он этого? Быстро забыв обиды, селянин внезапно разозлился и, отбросив яблоко и почувствовав прилив крови к лицу, стремительно побежал к драчунам.
– Эй, стой! – закричал Карл Линн, белобрысый сорванец с острыми глазками и носом картошкой, который тут же получил ногой в живот и, взревев, плюхнулся на землю.
– Ах ты, деревенщина… – замахиваясь кулаком, едва успел промолвить толстенький мальчуган, как был тоже легко сбит с ног.
– Не надо! – уже умолял третий, худющий и долговязый грубиян, но получил ладонью в нос и тоже оказался на траве рядом со своей бандой.
– Все, стой! Мы поняли! Больше не будем! – дружно завопили остальные ребята, испуганно отбежав подальше. Они с любопытством наблюдали, как жалобно стонали и плакали главные забияки младших классов, лица которых искривили обиженные и горестные гримасы.
– Ого! – удивленно воскликнул встававший с земли Ален, уже позабыв о недавних тумаках.
Сжав кулаки, Томас возвышался над маленьким мальчиком, злобно оглядывая всех вокруг исподлобья, напрягшись до трясучки и тяжело дыша. Все ребята в изумлении и в полной тишине смотрели на него – кто в страхе, кто в восхищении. Хотя пришлый деревенщина и отставал умом, он вырос в дикой среде, поэтому его физической удали могли позавидовать изнеженные городские мальчуганы, хныкающие по любому поводу. Кроме того, Томас неожиданно почувствовал странную уверенность в себе, словно нечто перевернулось внутри него. Только что он был никем – и вдруг он уже контролирует все происходящее вокруг, находясь в центре всеобщего внимания! В этот момент вся его душа неистово бурлила самими острыми эмоциями, которых он никогда прежде не испытывал.
– Зачем вы его били?
– Да мы и не били, – пытался отнекиваться толстяк, но тут же умолк, поймав на себе взгляд Томаса, готового поддать крепкого пинка.
– Нам просто змея жалко. Как мы его достанем? – обидчиво мямлил Карл, вставая на ноги, отряхиваясь и вытирая глаза.
– И всего-то?
– Конечно. Тебе бы так!
– Учитесь, городские девочки! – нарочито снисходительно произнес Томас, сдул с лица волосы и, деловито потирая руки, направился в сторону злополучного дуба. – Да я на такие по десять раз за день лазил!
– Ого! – снова удивился Ален и побежал следом.
На самом деле таких огромных дубов Томас никогда в жизни не видел. И по деревьям он не так много лазил, хотя и жил у леса. По неведомой причине нечто заставило его бравировать и не испытывать страх. Не без труда, под охи и ахи снизу, получив множество ссадин и царапин, он все же действительно смог добраться до змея и скинуть его восхищенным ребятам. И хотя его уже ждали строгие преподаватели, готовые дать взбучку, чтоб неповадно было, он совершенно не беспокоился о последствиях – ведь теперь стал своим. А ради этого можно было вытерпеть любые неприятности.
После строгого выговора селянин вернулся в классный кабинет, пропахший акварельными красками и уставленный горшками с цветами. Его стены были увешаны рисунками диких животных, карт Селеции и портретами королей. По привычке Томас направился к самой дальней парте у окна, на которой лежали аккуратно сложенные книжки, исписанные каракулями листы бумаги, а также стояла чернильница с длинным пером. Обычно он скучал в своем углу в полном одиночестве, но теперь обнаружил, что рядом занял место этот вездесущий кошмар по имени Ален.
– Ты видел, как они тебя испугались?
– Бывает.
– Ты что, не знаешь, что это были самые сильные и плохие ребята? Бандиты!
– Самые сильные? – усмехнулся селянин, как бы равнодушно поглядывая в открытое окно и рассматривая барашков в небе. – Не заметил.
– Теперь о тебе все говорят, Томас Юрг, – вдруг смущенно произнес звонкий голосок.
Обернувшись, юный герой увидел Марию Лури – маленькую девочку в светлом платьице в цветочек, в обязательном для школьниц черном фартуке, в сандалиях и ангельски белых носочках на пухленьких ножках. На ее округлом личике сияли зеленые глазищи с почти взрослым взором, на розовых щечках играли ямочки. Ее темные густые локоны струились до самого пояса.
После этого дня каждый ребенок младше семи лет мечтал дружить с Томасом, но так получилось, что ему самому приятнее всего было общаться именно с рассудительной Марией и лукавым Аленом. Конечно, временами бывший селянин пытался общаться со своими ровесниками и даже со старшим Карлом Линном, но все же не мог найти с ними общий язык.
Отныне Томас тоже получал удовольствие от Школы, и его уже никто не высмеивал, хотя временами он этого и заслуживал. Как часто бывает в таких случаях, самые красивые девочки стали считать его простоватость своеобразной изюминкой, хотя еще вчера брезгливо проходили мимо и боялись к нему прикоснуться. Узнав о произошедшем, довольный Нильс лишь рассмеялся: исходя из своего богатого опыта, он знал, что отныне его сыну обеспечено женское внимание на всю жизнь, кем бы он ни был и чем бы ни занимался.
* * *
Теперь, когда сияющий Томас вприпрыжку бежал в Школу или обратно, у него было всегда отличное настроение, и он мог лучше изучить таинственный город, специально выбирая как можно более замысловатые маршруты.
Парфагон оказался идеальным местом, где жили почти совершенные люди. Все в нем было продумано до мелочей: красивейшие каменные или кирпичные дома, иногда выше Стены; аккуратные магазинчики и вычурные театры; мостовые из ровной брусчатки, по которым с шиком проезжали лакированные кареты; бушующий всевозможными запахами шумный рынок с узкими рядами, где торговали повседневной утварью и свежими продуктами; грандиозная Аллея героев, заросшая густыми каштанами и простирающаяся от Северных ворот до главной площади; вместительная Арена, используемая для рыцарских турниров и торжеств; пышущие зеленью парки, где горожане приятно проводили время, выгуливая своих избалованных собачек и кошечек. Все это выглядело по-домашнему уютно и настолько чисто, что за все время Томас нигде не видел грязи или мусора, будто город вовсе был ненастоящим.
Безусловно, больше всего сознание сельского мальчишки поразил королевский замок, что возвышался неподалеку от Южных ворот. Огромное каменное строение имело четыре округлых и расширенных к вершинам башни, уходящих высоко в небо и видимых из любого района. К нему прилегала главная площадь города, где проводились ярмарки и праздники. У парадного входа стояла высокая белая арка, украшенная барельефами с рыцарскими сражениями. Возле нее день и ночь несла вахту охрана из самых крупных и невозмутимых воинов. Неподалеку от них, в свою очередь, нередко дежурили местные барышни в модных нарядах, надеясь хотя бы на случайный взгляд в свою сторону.
Еще большее удивление у Томаса вызывали сами люди, коих в необычном городе обитало порядка пятидесяти тысяч. Причем численность населения, в котором преобладали женщины, приходилось удерживать на одном уровне всеми возможными способами, поскольку древняя Стена не могла вместить всех желающих. Именно по этой причине на всю столицу имелась всего одна Школа, а чужакам в Парфагон вход был заказан. Мало того, драгоценное потомство разрешалось заводить исключительно действующим рыцарям. Нарушителей данного закона ждало позорное изгнание или длительное заточение. Гарантированная популярность среди прекрасного пола мотивировала мальчиков с ранней юности искать счастье в военной сфере, поэтому ряды элитной армии никогда не редели. А ведь в Рыцарскую академию брали далеко не каждого желающего. Мало того, армейская стезя подразумевала высокую вероятность гибели в первые же годы службы, особенно если она проходила в близких к вулкану гарнизонах.
Считалось, что счастливые обитатели идеального города могли жить невероятные сотни лет, но это было лишь на словах. Они действительно ощутимо влияли на свое здоровье и поддерживали свое состояние в соответствии с практически любым выбранным возрастом так долго, как хотели. Однако все это напрямую зависело от мастерства владения фазой. Кто-то не мог толком в нее попасть даже после полутора десятилетий обучения в Школе. Эти несчастные оказывались на безрадостных обочинах жизни Парфагона или вовсе предпочитали его покинуть. Кому-то, напротив, эти умения давались значительно проще. Но даже самым удачливым практикам в любом случае требовалось много усилий для поддержания мутаций. Фактически им приходилось подстраивать всю свою жизнь под сеансы входа в фазу вечером, ночью, утром и даже днем. Это настолько утомляло, а со временем – и раздражало, что измученные люди с каждым годом уделяли все меньше внимания практике. Они могли вовсе от нее отказаться, предпочитая спокойно умереть естественным образом. Поэтому реально достижимая продолжительность жизни обычно не превышала сорока или пятидесяти лет для тех, у кого были проблемы с фазой, и не больше двухсот, а то и трехсот лет для признанных мастеров в этом вопросе.
Но в действительности и до векового рубежа мало кто доживал ввиду высокой смертности. Чаще всех погибали молодые рыцари, которым постоянно приходилось отражать остервенелые атаки мутантов. Также нередко происходили несчастные случаи и эпидемии. Иногда совершались убийства или люди просто пропадали без вести, зачастую покидая городскую жизнь, устав от ее правил и не всегда справедливых законов. Кроме того, в Парфагоне чуть ли не ежедневно сводили счеты с жизнью. Горожане довольно спокойно относились к таким поступкам. На это существовали очевидные и понятные всем причины: вечно наслаждаться комфортом было действительно сложно – и люди просто теряли смысл жизни. Поэтому все понимали самоубийц и, по большому счету, не осуждали. Власти даже никогда не боролись с этой печальной напастью, воспринимая ее как норму.
Парфагонцы не только веками сохраняли молодость, если не погибали, но и относительно легко могли контролировать свою внешность. Они старались быть выше, иметь кожу белее, а черты лица – гармоничнее. Именно поэтому уровень владения фазой предельно четко определял успешность: по-другому было невозможно получить и поддерживать неестественную красоту. На фоне отборных красавцев и красавиц Парфагона обычный смертный человек из-за пределов Стены смотрелся уродцем, даже если в любом другом месте его красоту превозносили до небес. Лишь некоторые мужчины не особенно переживали по этому поводу и едва ли заботились о внешности. Конечно, чаще всего это были военные, которым и без того в фазе приходилось заботиться о более насущной рыцарской мутации, а внимание женщин было и так гарантировано.
А вот среди дам существовала невероятно острая конкуренция. Без броской красоты у них не было ни единого шанса заполучить хотя бы одного, самого захудалого и никчемного воина. Однако имелась и обратная сторона очевидного счастья управлять своим внешним видом. Проблема заключалась в том, что всегда можно выделить более и менее привлекательных. Получается, нужно всегда к чему-то стремиться, и остановиться на одном достижении невозможно. Также всех нервировали изменчивые модные тенденции. Например, когда Томас попал в город, это были огромные глаза и заостренные ушки, которые наращивали многие дамы.
Из-за фазы весь устой помешанного на ней города был подведен под максимально удобную и эффективную практику. Спать все обязательно ложились не позже девяти или десяти вечера, после чего на улице разрешалось говорить только шепотом. Окончательно народ пробуждался с восьми до десяти утра, а потом наступал обязательный дневной сон – с двух до четырех часов, – во время которого город затихал, словно глубокой ночью. В это время парфагонцы сладко спали, продуктивно фазили, а также предавались всяческим утехам.
Работали люди в Парфагоне неспешно и от силы несколько часов, обычно до послеполуденного сна. Да и то делали они это не больше четырех или пяти дней в неделю. Объяснялся такой ленный распорядок просто: благодаря фазе отпали многие задачи, на решение которых обычные люди тратят основную часть своего времени. Один только вопрос вековой молодости позволял решать все материальные проблемы в первые десятилетия жизни. Потом человеку нужны были лишь еда, редкая смена гардероба или покупка утвари для дома. Все остальное уже имелось. А если все же у человека возникала жизненная неурядица, то ее решал безусловный доход. Его суть заключалась в том, что каждому взрослому жителю столицы ежемесячно выплачивалась одна золотая монета или ее размен из десяти серебряных, чего хватало на незатейливый ночлег и еду. Также в ходу были медные и еще менее ценные бронзовые монеты. Все они были величиной с ноготь большого пальца и круглой формы, а на их поверхности красовались вычеканенные меч и пшеничный колос в обрамлении двух пересекающихся кругов.