Теперь мои люди растянулись и двигались не все вместе, но близко друг к другу. Никто не хотел ехать близко к краю дороги — ведь там собираются призраки, В таком длинном и беспорядочном строю мы были уязвимы, но, кажется, враг не считал нас угрозой. Мы обогнали еще нескольких женщин, сгибавшихся под огромными вязанками хвороста, собранного в рощице севернее могил. Теперь до ближайших бивачных костров оставалось недалеко. Вечерний свет угасал, но до сумерек было еще не менее часа. На северной стене города я заметил людей, увидел у них в руках копья и понял, что они увидели нас. Они примут нас за подкрепление, пришедшее на помощь осаждающим.
За старым римским кладбищем я придержал Тинтрига, чтобы мои воины могли подтянуться. Вид этих могил и мысли о епископе Леофстане всколыхнули воспоминания.
— А помнишь Мус? — спросил я Финана.
— О Господи! Да как же я мог забыть? — ухмыльнулся он. — Ты. — начал он.
— Никогда, А ты?
Он покачал головой.
— Твой сын не раз ее объезжал.
Сына я оставил командовать гарнизоном Беббанбурга.
— Он парень везучий. — ответил я.
Мус — на самом деле ее звали Сунгифа — была маленькой, как мышка, и замужем за епископом Леофстаном.
— Интересно, где сейчас Мус? — Я все смотрел на северную стену Честера, пытаясь прикинуть, сколько людей несут стражу на бастионах. — Больше, чем я ожидал. — заключил я.
— Больше?
— Да, людей на стене. — пояснил я. На бастионах я разглядел по крайней мере человек сорок, и понятно, на восточной стороне, где сосредоточена основная масса врагов, их не меньше.
— Может, к ним пришло подкрепление? — предположил Финан.
— Или тот монах ошибся, что меня бы не удивило.
Монах принес в Беббанбург весть об осаде Честера, Конечно, мы уже знали о мятеже мерсийцев и одобряли его. Ни для кого не секрет, что Эдуард, самозваный король англов и саксов, собирался вторгнуться в Нортумбрию, сделав истинным этот высокий титул, Сигтрюгр, мой зять и король Нортумбрии, готовился к нападению и опасался его, а потом пришла весть, что Мерсию рвут на части и Эдуарду теперь не до нас — он дерется за то, чтобы удержать свои земли, Наш ответ очевиден — ничего не предпринимать! Позволить королевству Эдуарда разрываться в клочья, ведь каждый саксонский воин, погибший в Мерсии, означает, что у врагов Нортумбрии будет одним мечом меньше.
Однако я все-таки здесь, под вечерним сумрачным небом начала весны, приехал в Мерсию сражаться, Сигтрюгр был не в восторге от этой идеи, а его жена, моя дочь. — еще более.
— Зачем? — возмутилась она.
— Я дал клятву. — сказал я им обоим, и возражения утихли.
Ведь клятвы священны. Нарушить клятву — значило навлечь гнев богов, и Сигтрюгр нехотя согласился, чтобы я помог осажденному Честеру, Не сказать, чтобы он сильно мог мне помешать — я самый могущественный из его лордов, его тесть и лорд Беббанбурга, и, на самом деле, это мне он обязан своим королевством. Но Сигтрюгр настоял, чтобы я взял меньше сотни воинов.
— Возьмешь больше. — сказал он мне. — и через границу придут проклятые скотты.
Я согласился, Я повел только девяносто воинов и с этими девятью десятками собирался сохранить новое королевство короля Эдуарда.
— Думаешь, Эдуард будет признателен? — спросила дочь, пытаясь найти что-то хорошее в моем странном решении. Она думала, что признательность Эдуарда каким-то образом убедит его отказаться от планов вторжения в Нортумбрию.
— Эдуард подумает, что я глупец.
— Это точно! — воскликнула Стиорра.
— Кроме того, я слышал, что он болен.
— Хорошо. — мстительно сказала она. — наверное, новая жена совсем его измотала.
Что бы тут ни случилось, Эдуард спасибо не скажет, подумал я. Копыта наших коней громко стучали по римской дороге. Мы по-прежнему ехали медленно, чтобы не показаться угрозой. Миновали побитый временем старый каменный столб — говорят, он как раз в одной миле от Девы, как римляне звали Честер, Теперь мы уже оказались среди лачуг и бивачных костров лагеря осаждающих, и народ нас разглядывал. Никто не выказывал беспокойства, часовых не было, никто не бросил нам вызов.
— Да что с ними такое? — проворчал Финан, обращаясь ко мне.
— Они считают, что если подмога придет, так только с востока, не с севера. — ответил я. — Поэтому думают, что мы на их стороне.
— Тогда они идиоты.
Конечно, он прав, Цинлэф, если он еще здесь командует, должен был расставить часовых на всех путях к лагерю, но долгие недели осады сделали всех ленивыми и беспечными, Цинлэф хотел только взять Честер и забывал следить за тем, что происходит у него за спиной.
Финан со своим ястребиным зрением наблюдал за городской стеной.
— Тот монах нам наврал. — усмехнулся он. — На северной стене я насчитал пятьдесят восемь воинов!
Монах, принесший новости об осаде, уверял меня, что гарнизон опасно мал.
— Насколько мал? — спросил его я.
— Не более сотни человек, господин.
Я скептически взглянул на него.
— Откуда ты знаешь?
— Мне сказал священник, господин. — встревоженно ответил монах, назвавшийся братом Осриком, По словам этого монаха, заявившего, что пришел из монастыря в Хвите, о котором я никогда не слышал, это место находилось в нескольких часах ходу от Честера, Брат Осрик рассказал, как к ним в монастырь пришел священник.
— Он умирал, господин! У него случилась колика в животе.
— Это был отец Свитред?
— Да, господин.
Я знал, Старик, свирепый и угрюмый священник, которому я совсем не нравился.
— И гарнизон отправил его за помощью?
— Да, господин.
— Почему они не отправили воина?
— Священник может пройти там, где воин не пройдет, господин. — объяснил брат Осрик. — Отец Свитред сказал, что покинул город в темноте и прошел сквозь лагерь осаждающих. Никто его не остановил, Затем он направился на юг, к Хвиту.
— А где он заболел?
— Там же, где он умирал, когда я ушел, господин. — Брат Осрик перекрестился. — на все Божья воля.
— У твоего бога странные желания. — проворчал я.
— Отец Свитред умолял нашего настоятеля отправить кого-то к тебе, господин. — продолжал брат Осрик. — и это оказался я. — закончил он, запинаясь. Он упал на колени, и я заметил уродливый багровый шрам на тонзуре.
— Отец Свитред меня не любил. — сказал я. — он вообще всех язычников ненавидит, И все же послал за мной?
Вопрос сбил брата Осрика с толку, он покраснел и начал запинаться.
— Он, он.
— Он меня оскорблял. — предположил я.
— Оскорблял, господин, еще как оскорблял. — ответил он с облегчением, и я понял, что правильно догадался, просто он не хотел об этом говорить. — Но также он сказал, что ты отзовешься на мольбы гарнизона.
— А письмо у отца… с собой было? — снова спросил я. — С просьбой о помощи?
— Было, господин, но его стошнило на письмо.
— Он скривился. — Отвратительно, господин, кровь и желчь.
— Откуда у тебя шрам? — спросил я.
— Сестра ударила, господин. — Вопрос его явно удивил. — Серпом, господин.
— Сколько бойцов у осаждающих?
— Отец Свитред сказал, что их сотни, господин, Я помнил, как нервничал тогда брат Осрик, но списал это на испуг от встречи со мной, известным язычником. Должно быть, он решил, что у меня рога и раздвоенный хвост.
— Божьей милостью, господин. — продолжал он.
— одну атаку гарнизон отразил, и я молю Бога, чтобы к этому времени он не пал. Они молят тебя о помощи, господин.
— Почему не помог Эдуард?
— У него есть другие враги. Он сражается в южной Мерсии. — Монах поднял на меня умоляющий взгляд. — Прошу тебя, господин. Гарнизону долго не продержаться!
Но вот мы пришли, а они все держались. Теперь мы ехали не по дороге, лошади медленно ступали через осадный лагерь. Самые удачливые воины нашли прибежище в крестьянских домах, построенных еще римлянами. Хорошие каменные строения, правда, крыши за долгие годы разрушились, и теперь на балках торчали неряшливые пучки соломы. Но большинство людей ютилось в жалких шалашах. Женщины поддерживали огонь свеже-собранным хворостом, собираясь готовить ужин. Они, похоже, остались к нам безразличны. Они видели и мою кольчугу, и украшенный серебряным навершием шлем, и серебряные узорчатые накладки на сбруе Тинтрига, Они понимали, что я лорд, и почтительно преклоняли колени, когда я проезжал мимо, И никто не посмел спросить, кто мы такие.
Я остановился на открытом месте, с северо-восточной стороны города. Меня удивило, что по пути попадалось совсем мало лошадей. Ведь у осаждающих должны быть лошади, Я собирался угнать их коней, чтобы помешать бегству, а также компенсировать траты на это зимнее путешествие. Но лошадей я увидел не больше десятка. Если у них нет лошадей, значит, у нас преимущество, Я развернул Тинтрига и провел через строй моих воинов, пока не добрался до вьючных лошадей.
— Распаковать копья. — приказал я мальчишкам.
Кожаные веревки удерживали восемь тяжелых тюков. Каждое копье примерно семь футов длиной, с ясеневым древком и острым стальным наконечником, Я дождался, пока развязали тюки, и каждый воин взял оружие. Большинство несли и щиты, но некоторые предпочитали скакать без тяжелых ивовых досок. Враги позволили нам пройти в самую середину своего лагеря и наверняка видели, что мои люди разбирают копья, но по-прежнему ничего не предпринимали, только тупо глазели на нас, Я подождал, пока мальчики свернут кожаные веревки и снова взберутся в седла.
— Мальчики. — сказал я слугам. — скачите к востоку и ждите в поле, пока мы за вами не пришлем. Кроме тебя, Рорик.
Рорик — мой оруженосец, хороший парнишка. Норвежец, Я прикончил его отца, мальчишку взял в плен, и теперь обращался с ним как с собственным сыном — в точности как датчанин Рагнар со мной, когда его люди убили в бою моего отца.
— Кроме меня, господин? — переспросил Рорик.
— Езжай за мной. — сказал я ему. — и приготовь рог. Держись позади меня! И тебе не нужно копье.
Он отодвинул копье от меня подальше.
— Это запасное для тебя, господин. — сказал он. Обманывал меня, конечно, не мог дождаться момента, чтобы пустить оружие в ход.
— Тебя же убьют, идиот. — рявкнул я и подождал, пока мальчики и вьючные лошади не отъедут на безопасное расстояние к краю лагеря.
— Вы знаете, что делать. — скомандовал я воинам. — так что вперед!
И началось.
Рассредоточившись в шеренгу, мы помчались вперед.
От лагеря несло вонючим дымом. Лаяла собака, плакал ребенок. Три ворона пролетели на восток, темные крылья на фоне серых облаков, и я подумал, что это предзнаменование, Я коснулся шпорами боков Тинтрига, и он рванул вперед, Финан скакал справа от меня, Берг слева, Я понял, что они собираются меня защищать, и возмутился. Может, я и стар, но точно не слаб, Я опустил наконечник копья, понукая Тинтрига коленями, склонился в седле и позволил копью скользнуть в плечо воина. Острие скрипнуло о кость, я ослабил хват, и воин обернулся с изумленным взглядом, полным боли, Я не собирался его убивать, хотел просто напугать, Я проскакал мимо, ощутил, как острие копья высвободилось, отбросил его, достал меч и стал наблюдать, как нарастает паника.
Представь себе: тебе холодно, скучно и хочется есть. Быть может, ты ослаб от болезни: весь лагерь провонял дерьмом. Командиры каждый день дурят тебе голову. Если они и знают, как поскорее закончить осаду, то скрывают эти знания, И день за днем стоит мороз, продирающий до самых костей, дров вечно не хватает, хотя женщины каждый день ходят за хворостом. Тебе говорят, что враг голодает, но ведь и ты постоянно голоден.
Льет дождь. Кое-кто пытается ускользнуть и добраться до дома вместе с женами и детьми, но настоящие воины, профессиональные бойцы, обороняющие укрепления у ворот города, патрулируют восточную дорогу. Если им попадается беглец, они тащат его обратно и, если повезет, его выпорют до крови. Твоя молодая жена пропадает в шатрах воинов. Ты думаешь только о доме, и, хотя там тебя ждет бедность и тяжелая работа в полях, это все-таки лучше бесконечного холода и голода. Тебе обещали победу, а получил ты лишь мучения.
А однажды ближе к вечеру, когда облака висят низко, а солнце уходит на запад, появляются всадники, Ты видишь огромных коней, несущих воинов в кольчугах, с длинными копьями и острыми мечами, воинов в шлемах и с головой волка на щитах. Они кричат, копыта грохочут по грязи, твои дети вопят, а жена съеживается, и самый яркий цвет в этот зимний день — не блеск клинков, не серебро шлемов, и даже не золотые цепи на шеях атакующих, а — кровь. Яркая кровь, стремительная кровь.
Неудивительно, что они запаниковали.
Мы гнали их, как овец, Я приказал не трогать женщин и детей, да и большую часть воинов тоже, поскольку не хотел, чтобы мои всадники останавливались, Я хотел видеть бегство врага. Если мы остановимся и начнем убивать, у противника появится время достать оружие, схватить щиты и организовать оборону, Лучше промчаться сквозь шалаши и отогнать врага подальше от сложенных щитов, от копий и топоров, Приказ был рубить на скаку. Мы пришли, чтобы сеять хаос, а не смерть — не сейчас. Смерть еще придет.
Так что мы мчались на огромных боевых конях сквозь лагерь, копыта отбрасывали комья грязи, а копья разили налево и направо. Если кто-то сопротивлялся, то умирал, сели бежал, мы гнали его быстрее, Фолькбалд, громадный фриз, выхватил горящую ветку из костра и бросил ее на шалаш. Другие воины последовали его примеру.
— Господин! — закричал мне Финан. — Господин! Я повернулся и увидел, что он показывает на юг, где воины выбегали из шатров и бежали к неуклюжим укреплениям напротив восточных ворот города. Это были настоящие бойцы, хускарлы.
— Рорик! — проревел я. — Рорик!
— Господин! — он находился в двадцати шагах от меня и поворачивал лошадь, готовясь преследовать троих воинов в кожаных жилетах и с топорами.
— Труби в рог!
Он поскакал ко мне, придержал лошадь, завозился с длинным копьем и попытался достать рог, свисающий с плеча на длинном шнуре. Один из той троицы, увидев, что Рорик повернулся спиной, побежал к нему с поднятым топором, Я только собрался выкрикнуть предупреждение, но Финан уже увидел, что происходит, развернул и пришпорил коня, и нападавший попытался удрать. На Душегубе, мече Финана, сверкнули отблески пламени, и голова нападавшего скатилась с плеч. Тело корчилось на земле, а голова, подпрыгнув, приземлилась в костер. Жир, который тот тип втер в волосы, вытирая руки, вспыхнул ярким пламенем.
— Неплохо для дедули. — сказал я.
— Бастарды не в счет, господин. — откликнулся Финан.
Рорик трубил в рог, трубил снова и снова, и этот мрачный, настойчивый и громкий звук собрал моих всадников вместе.
— Теперь за мной! — закричал я.
Мы ранили зверя, настало время отсечь ему голову.
От нашей яростной атаки люди в основном хлынули на юг, в сторону больших шатров, где, очевидно, находились хускарлы Цинлэфа, и как раз туда мы сейчас скакали, нога к ноге, с опущенными копьями, Шеренга всадников разделялась только объезжая пожары, извергающие искры в подступающую тьму. Выскочив на широкое пространство между жалкими шалашами и шатрами, мы пришпорили лошадей. Все больше людей мелькало между шатрами, один нес флаг, развевающийся на ветру, пока он бежал к укреплениям, установленным для предотвращения вылазок осажденных через восточные ворота. Баррикада состояла всего лишь из перевернутых телег и плуга, но все равно была серьезным препятствием. Знаменосец держал флаг Этельфлед, идиотского гуся с крестом и мечом.
Должно быть, я рассмеялся, поскольку Финан крикнул, перекрывая грохот копыт:
— Что тут смешного?
— Это безумие!
Мы сражались с людьми, дерущимися под стягом, который я защищал всю сознательную жизнь.
— Безумие! Сражаться за короля Эдуарда!
— Судьба преподносит сюрпризы. — сказал я.
— Он тебя отблагодарит? — Финан задал тот же вопрос, что и моя дочь.
— Эта семья не помнит хорошего. — сказал я. — за исключением Этельфлед.
— Может, тогда Эдуард возьмет тебя в свою постель? — усмехнулся Финан, и больше мы не могли разговаривать — я увидел, как знаменосец вдруг свернул в сторону. Вместо того, чтобы скакать к баррикаде, он спешил на юг, к арене, и большая часть хускарлов следовала за ним. Это меня поразило. Числом они нам не уступали, ну, почти. Они могли бы встать в стену щитов, используя баррикаду для защиты с тыла, и нам непросто было бы с ними справиться. Хорошую стену щитов лошади не преодолеют. Они предпочтут свернуть, а не врезаться в стену, то есть, нам пришлось бы спешиться, самим встать в стену и драться щит на щит. Кроме того, могли поспешить на помощь осаждающие с северной стороны, которых мы пока не атаковали, и напасть на нас с тыла. Но вместо этого враг бежал вслед за знаменосцем.