Искали дневники, но не нашли уполномоченные представители новой власти. Обратим внимание на следующее утверждение Покровского – «не найден он и там, где находился Куропаткин в последние месяцы свой жизни».
Эти слова историком Покровским написаны в 1922 году. Между тем, согласно официальным источникам, Куропаткин скончался в январе 1925 года, то есть спустя два года после утверждения Покровского о факте насильственной смерти генерала. Известно, что после возвращения из Туркестана в 1917 году Куропаткин практически безвыездно проживал в своем шешуринском имении. Если логически следовать информации государственного чиновника – заместителя наркома просвещения, коим являлся Покровский, то дневники безрезультатно искали в усадьбе у Куропаткина до публикации их копий в «Красном архиве», то есть до 1922 года.
Значит, искали еще при жизни Куропаткина.
Кто мог искать?
В те годы искать документы дома у бывшего царского военного министра могло только одно ведомство – ВЧК и только посредством единственного известного чекистам способа что-то искать дома у живого хозяина – ОБЫСКА. Обыска открытого, процессуально оформленного, по ордеру, с понятыми и протоколом, либо обыска тайного, негласного…
Обыскивали особняк и усадьбу и не нашли бумаги?
Или проинформировали замнаркома просвещения и видного марксистского историка товарища Покровского о том, что «не нашли», а на самом деле…
Все могло быть, если в дневниках обнаружили именно ту информацию, которую так настойчиво искали.
А может быть, действительно прав Покровский, говоря о том, что Нищенкову все-таки удалось добыть наиболее важные документы Куропаткина из военного архива?
Подтвердить версию Покровского, наверное, смог бы сам подозреваемый в похищении дневников, может быть, даже и на очной ставке с Куропаткиным, но, увы, после поражения белых армий непримиримый противник советской власти царский генерал, золотопогонник Нищенков в 1920 году окончательно и безвозвратно покинул Отечество и эмигрировал в Югославию.
Так или иначе, оригиналы самых значимых дневниковых записей Куропаткина, по версии Покровского, пропали безвозвратно. Вариантов исчезновения подлинников дневников и их дальнейшей судьбы несколько, и каждый из них вполне реален.
Бумаги мог увезти с собой в эмиграцию Нищенков.
Он же мог после изъятия из архива передать записки самому Куропаткину по его просьбе.
Запросто могли достичь успеха в розыске искомых документов подчиненные Дзержинского, и дневники, после их тщательного штудирования, вполне вероятно, были использованы в агентурно-оперативной работе по высшему эшелону антисоветской белой эмиграции, а затем сданы на вечное хранение в спецхран, откуда никому и никогда выдачи нет, не было и НЕ БУДЕТ.
В конце концов, дневники могли быть просто безвозвратно утрачены в суматохе и сумятице Гражданской войны.
И эта преднамеренно запутанная, откровенно детективная история с вбросом информации о вероятном похищении и исчезновении дневников царского министра только подогревает интерес и к личности Куропаткина, и к той перевернувшей всё с ног на голову, застыло-тревожной, на десятилетия неспокойной, перманентно калейдоскопической в ее трагическом, кровавом орнаменте эпохи разнузданности и торжества пришедших на поле политической брани МАРОДЕРОВ, циничном ПОПРАНИИ права, общественной морали и нравственности и грубой, по-живому перекройки истории Отечества на свой лад.
Загадки, тайны и последствия так и не решенных до конца международных и внутренних проблем существования государства Российского, исторических периодов, в которых появился на свет, жил, служил и умирал русский кадет и генерал Алексей Николаевич Куропаткин, имеют прямое и непосредственное отношение к насущным и животрепещущим проблемам России настоящей.
Более века назад, в далеком 1910 году в книге «Задачи русской армии» Алексей Николаевич Куропаткин твердой недрогнувшей рукой осознанно и осмысленно напишет такие слова: «Борьба только начинается».
Век спустя после провозглашенного Куропаткиным лозунга-девиза не изменилось НИЧЕГО – спокойствия внутри страны и ее международном окружении как не было, так и нет, борьба за государственную устойчивость России и свободное и независимое существование многомиллионного сообщества наций, столетиями гордо именующего себя как русский народ, ВЫНУЖДЕННО продолжается.
Часть I
Старательный провинциал
Глава 1
Кадетство и юнкерство
Родная земля и семья
В судьбе человека главными и определяющими являются два ключевых фактора – семья и среда общения. С родителями, семьей и средой общения в период становления как личности Алексею Николаевичу Куропаткину несказанно повезло.
У кадрового военного, как правило, нет постоянного, обустроенного раз и навсегда угла, стабильного места пребывания, наполненного семейным уютом, с размеренным, заведенным раз и навсегда неторопливым бытом, где все житейские проблемы запрограммированы заранее на годы вперед и решаются постепенно и последовательно, без внезапных вводных, связанных с изменением БОЕВОЙ И ОПЕРАТИВНОЙ ОБСТАНОВКИ, а, следовательно, и жизненных обстоятельств. Нормой для армейского офицера, его жены и детей считается кочевая жизнь с периодическими переездами к новому месту службы, которых за карьеру может набраться с десяток. Своего собственного, личного жилья нет, приходится перебиваться съемными комнатами, в лучшем случае – переменными служебными квартирами, нередко затрачивая на проживание немалые деньги из скудного офицерского жалованья.
Одним словом, временщики и, как правило, не обремененные неподъемным домашним скарбом.
Семье скромного, не высоких чинов офицера Николая Емельяновича Куропаткина повезло больше, чем другим: в его послужном списке значатся только располагавшаяся в западных губерниях Российской империи рота топографов Военно-топографического депо при военном министре, Полоцкий и Первый Санкт-Петербургский кадетские корпуса.
Алексей Николаевич Куропаткин появился на свет в Витебске 17 марта 1848 года, крещен в Витебской Иоанно-Богословской церкви. В Полоцком кадетском корпусе преподавал топографию и геодезию его отец – Николай Емельянович, имевший на момент рождения сына Алексея – второго ребенка в семье офицерский чин прапорщика.
Часть детства и периодические отпуска во время учебы и службы, пенсионная жизнь после отставки героя нашего повествования прочно связаны с селом Шешурино Натовской волости Холмского уезда Псковской губернии, где располагалось родовое имение его матери.
В запрятанной среди бескрайних, глухих лесов и прозрачных, с сероватым отливом озер далекой от столицы деревне у маленького, непритязательного к быту барчука жизнь шла так же, как и у тысяч ему подобных отпрысков мелкопоместных дворян с присущими характерными элементами обыденности существования провинциальных усадеб: забавы с крестьянскими детишками-сверстниками, походы в лес и на озера, купание, рыбалка, катание верхом на лошадях, сбор грибов и ягод, навеянные приключенческими романами Джеймса Фенимора Купера игры в благородных индейцев, степенные обеды и вечерние чаепития, застольные разговоры взрослых, домашние театральные постановки, обязательное чтение книг и обстоятельный пересказ усвоенного из литературных произведений взрослым.
Маленький Алексей Куропаткин от природы характер имел живой и поведение весьма подвижное, в силу чего, даже не будучи перманентным «поджигателем обычного возбуждения» и необузданным озорником, хлопот и беспокойства родителям и прислуге доставлял предостаточно.
Дед Алексея Николаевича, простой крестьянин Емельян Куропаткин, выходец из крепостных Екатеринославской губернии, дослужился за двадцать пять лет пребывания в строю до унтер-офицера.
В мае 1817 года у него родился сын Николай, определенный в школу военных топографов, по окончании которой с 1833 года служил в роте топографов Военно-топографического депо. Основная задача, стоящая перед военными топографами, заключалась в создании на геодезической основе непрерывного крупномасштабного картографического изображения территории Российской империи. С середины 1830-х годов интенсивные астрономо-геодезические работы и тригонометрические съемки проводились в западных приграничных и близких к ним губерниях России, в том числе и Псковской. Там в 1845 году прапорщик Николай Куропаткин на одном из вечеров в Дворянском собрании познакомился с дочерью отставного морского офицера, капитана второго ранга Павла Петровича Арбузова – мелкопоместной дворянкой Натовской волости Холмского уезда Александрой Павловной.
Взаимная симпатия перешла в отношения, с самого начала принявшие серьезный характер, вскоре молодые люди вступили в законный брак.
Как наиболее подготовленного и грамотного специалиста в области геодезии и картографии, прапорщика Николая Куропаткина направляют в военноучебные заведения: он преподает географию и топографию в Полоцком, а с 1852 года – в Первом Санкт-Петербургском кадетском корпусе.
Отец Алексея Николаевича Куропаткина зарекомендовал себя умелым наставником, вперед, отталкивая сослуживцев локтями, не лез, но и на месте не стоял, совершенствовался сам и непрерывно работал над улучшением методики образовательного процесса, более того – стал автором учебных пособий для воспитанников кадетского корпуса по топографии. Должностные обязанности исполнял без сучка без задоринки, за многолетнюю безупречную и добросовестную службу в армии удостоен орденов Святой Анны и Святого Станислава III степени, бронзовой медалью в память Крымской войны 1855–1856 годов.
По службе продвигался не быстро, больших должностей и званий не снискал: чин подпоручика ему присвоен в 1849 году, поручика – в 1854-м, штабс-капитана – только в возрасте 41 года в 1859 году.
В 1861 году Николай Емельянович Куропаткин, выслужив положенную по закону пенсию, вышел в отставку в чине капитана и, оставив казенную квартиру в Санкт-Петербурге, окончательно поселился с семьей в имении супруги в Шешурино.
Не заполненный деятельностью образ бытия не приветствовал, в лени и сытости не пребывал, сибаритству и обломовщине был чужд, вел активный и трезвый образ жизни, играя заметную роль в местном дворянском обществе. Некоторое время занимал должность мирового судьи, а затем уездным земским собранием удостоился избрания на пост председателя Холмской уездной управы-органа местного самоуправления. Главу управы в то время утверждал губернатор, в ведении уездной управы находились вопросы народного просвещения, здравоохранения, налогообложения, развития сельского хозяйства и содержания путей сообщения, имелся хоть и небольшой, но свой местный бюджет.
Преподаватель кадетского корпуса – это совершенно уникальная категория, особая косточка офицерского состава русской армии. Кадетские корпуса представляли собой исключительные, отличные от других военно-учебные заведения с неподражаемым внутренним миром и специфическими взаимоотношениями между офицерами-воспитателями, педагогами и разновозрастными юношами-кадетами.
Там невозможно прослыть преподавателем некомпетентным, безвольным и слабым, нетребовательным, не умеющим настоять на своем и в то же время не желающим понять и простить, потакающим всегда и во всем нередко дерзким и не воспринимающим ошибок других юным воспитанникам в погонах.
Но не могло быть и речи о другой крайности: совершенно неприемлемо вести себя с кадетами подобно откровенному казарменному хаму-держиморде. То, что считалось нормой во взаимоотношениях офицеров с нижними чинами, с солдатами и унтерами в строевых армейских подразделениях, с полным подавлением личности подчиненного, нередко сдобренного рукоприкладством и унижениями, – в кадетских корпусах категорически не проходило.
Авторитет и положительную репутацию завоевывали и удерживали только те офицеры, кто проявлял профессионализм и выдержку, умение грамотно подать и доходчиво донести специальный или образовательный предмет до слушателей, сочетать требовательность и индивидуальный подход, имел педагогические навыки и опыт воспитательный работы с осознанным пониманием того, что перед тобой не полуграмотная, безответная солдатская крестьянская масса в серых шинелях, не принявшие присягу на верность царю взрослые, сформировавшиеся физически и морально крепкие мужчины, с которыми вольно делать все что угодно, а мальчики и юноши-дворяне, с еще не окрепшей психикой, несформировавшимся внутренним миром, будущие офицеры, которым через некоторое время придет черед самим воспитывать личным примером и вести за собой в бой сотни и тысячи людей.
Влияние отца на Алексея Николаевича было огромным – он привил старшему сыну системность в работе, сформировал выдержанный, твердый характер и ориентировал именно на тот стиль поведения в кадетской, юнкерской и офицерской среде, который позволил Куропаткину не стать белой вороной и четко следовать здоровым морально-нравственным нормам коллективизма и офицерской чести. Отец привил и любовь к чтению, бережному, почти пиететному отношению к книгам, именно отец положил начало семейной куропаткинской библиотеке, ставшей в начале XX века одним из лучших частных собраний в России по военной истории и военному искусству.
В семье Николая Емельяновича и Александры Павловны Куропаткиных воспитывалось восемь детей, что в то время в России считалось нормой, Алексей Николаевич стал вторым ребенком и старшим сыном.
Скромный оклад обыкновенного преподавателя кадетского корпуса особо шиковать и накапливать ИЗЛИШКИ впрок никак не позволял, фамильных драгоценностей не имелось, получение наследства от богатых родственников не предвиделось, в кредитную или ломбардную петлю не влезали принципиально, приданое супруги в виде шешуринского хозяйства баснословных прибылей не приносило – еле-еле сводили концы с концами, поэтому возможность обучения юного отпрыска с полным содержанием за счет казны выглядела весьма предпочтительно и позволяла существенно сократить расходную часть довольно скудного дворянского домашнего бюджета.
Кадет
Благодаря хлопотам отца – влиятельного, пользующегося признанием у начальства и коллег преподавателя – в 1858 году, как сына офицера, проведшего на действительной военной службе более десяти лет, Алексея Куропаткина, к его неуемному детскому восторгу, зачисляют в приготовительный класс Первого Санкт-Петербургского кадетского корпуса.
Идеально и всесторонне продуманная и надежно выстроенная даже в мельчайших деталях, где напрочь отсутствовали случайные элементы, многокомпонентная, объединенная единым замыслом русская национальная концепция кадетского образования и воспитания образца середины XIX века четко вписывалась в стратегическую историческую ПЕРСПЕКТИВУ поступательного развития Российской империи, направленную на достижение абсолютной ГЕГЕМОНИИ на евразийском континенте.
Помимо определяющей всё и вся базисной экономической составляющей стержневым хребтом империи являются ее сухопутная армия, военно-морской флот и спецслужбы – единственные структуры государственного механизма, способные как отразить внешнюю агрессию, так и успешно осуществить военное нападение во имя империи, подавляющим ИНТЕЛЛЕКТОМ, огнем и мечом реализуя задумки политиков по территориальной экспансии и проведению в отношении противника показательных акций влияния либо возмездия.